«Живём, не понимая ничего…» (1999) Живём, не понимая ничего: Ни тайной цели, ни пружин Творенья, Ни своего грядущего спасенья, Ни древнего проклятья своего. И, устремясь за выгодою тощей, Возводим города – за Римом Рим, И, глупые, на Милостивца ропщем, И Долготерпеливого гневим. «Упирая в стол свиные руки…»
(1998) Упирая в стол свиные руки, Медленно орудуя ножом, Год за годом чёрный хлеб разлуки, Чёрствый хлеб отчаянья жуём. И, плечом тяжёлым напирая, Просимся: – Впусти обратно нас! — И ногой колотим в двери Рая, Одичало, глухо матерясь. «Худо нам – бежим к Отцу…» (2000) Худ о нам – бежим к Отцу, Получшело – от Отца… Видеть это мудрецу Доводилось без конца. Но за миг перед концом Важен поворот лица: С кем останемся – с Отцом Или в бездне – без Отца? «Единственно достоин веры Бог…» (21.03.2013) Единственно достоин веры – Бог, А прочие – не выдержим экзамен; И сразу, только выйдя за порог, Меняемся, а каковы – не знаем. Вот почему так осторожны мы, Так скрытны, недоверчивы друг к другу И не спешим подать спасенья руку Упавшему в кипенье нашей тьмы. «И нас ночами истина тревожит…» (1997) И нас ночами истина тревожит, В сердца заматерелые стучась; Как рысаку съедают шкуру вожжи, Так и она охлёстывает нас. А мы привычно на своём упёрлись, А мы ни «но!», ни «тпру!» – упрямы, злы. И с диким ржаньем взлягивает совесть. Но вот рванули кони, понесли! Хоть всё гори огнём – нам дела мало! Куда летим? – ни станций, ни дорог. Нет, не об этом нам любовь шептала, Нет, не об этом толковал пророк. Уж е земля пропала в отдаленье, А мы всё скачем – весело душе! — Не свалимся пока в хрипящей пене И не забьёмся, загнаны уже… Не самому ли себе? Счастье незамысловато: Радуйся, дурак, Что не вдруг придёт расплата, За неверный шаг. Пей до пьяна, ешь в охотку, Милый куманёк, Обихаживай красотку Вдоль и поперёк. На соседей бодро гавкай: Мол, того – ослы… Табачком и чудо-травкой Душу весели. Полощи, как драных кошек, Воровскую ложь, И не факт, что укокошат, Если сам убьёшь. Собирая груз проклятий И безвинных слёз, Понимай: в аду заплатим Свой последний взнос. Но и здесь, где стыд в пропаже, За лихую прыть Будь готов теперь, сейчас же Крупно заплатить. Красотку не тронь… Каждой вещью, пришитой, пристёгнутой к нам, Мы уродуем образ, что слеплен Творцом, И за дьяволом-змеем ползём по пятам, Хвост скользящий считая вселенским концом. Устыдившись позорной своей наготы, Обозвав сотворённую истину – срам, Вновь на райском лугу собираем цветы Для прекрасных обёрнутых тканями дам. Опьянев от вечерней пахучей травы, Болтовнёй прикрывая зудящую плоть, Лицемерным проказницам врём о любви, Чтоб невинность притворную их побороть. И в обман, и в улыбки разряжены сплошь, Переходим дурацких приличий предел, Отметая бесстыдством слащавую ложь В непотребной горячке неистовых тел. А других отгоняем: «Красотку не тронь!» Для себя одного бережём про запас… Между тем в Преисподней скрежещет огонь, Что подхватит в объятие пламенном нас. Аутодафе На Голгофе дыбом пламя Разъярённого костра. Дым в полнеба. Между нами — Хруст горящего креста. Между нами в страшной давке Обезумевшей толпы — Воры, нищий сброд, зеваки, Стражей бронзовые лбы. Скрежет брёвен, в небе грохот. Над костром – круженье искр… Сквозь визгливый, дикий хохот Пляска разогретых икр. Ведьма-треф с чертями в свите, Ведьма-козырь, ведьма-треф; В чёрном пламени – смотрите — Разыгралась ведьма-треф! Запрокинутое горло Хлещет смехом без стыда; Тело девственницы голо, Фантастична нагота! Оскудевшие монахи, Оскоплённые шуты, Ну, и грудь у этой махи! Как черна! – поди же ты… Под железным опахалом Кипарисовых ветвей Хохот а л а, хохотала!.. Не смеяться больше ей. Вряд ли это повторимо? Бренность форм преодолев, Ведьма стала тенью дыма — Завитками масти-треф… |
