— А ну закрой рот, Шевцова! Не забывайся и не командуй! — обрываю нагло и сразу же сверкаю взглядом, надеясь, что мой такой посыл ей ясен и понятен — не заткнется быстро, сам силой рот заткну.
Наташа резко замолкает и выпучивает на меня глаза. Я бы впился ей в лицо. Как виртуозно лихо-то на кнопочку нажала, я даже не сгруппировался и ее удар однозначно пропустил. Больно! Зарядила прямо в третий глаз — там тонкая субстанция и сверхнежный все еще немного детский атом. Тот родник, видимо, у меня так и не зажил, не заросла тропинка к Богу, вот только святого ничегошеньки уже как будто не осталось во мне.
— Набиваешься на ласку, Наташа? Вот так неоднозначно! Играешь и выпрашиваешь жалость? Хочешь, чтобы приласкал, утешил и пожалел?
— Нет, — поворачивается и продолжает движение. Спокойно снимает с полки какие-то банки, затем внимательно рассматривает нарезку и нюхает помидоры-огурцы. — Я просто хочу ребенка, Гриша, но все же терпеть твои издевки и подколы не намерена. «Наташка-Черепашка» — это только для родных, любимых и очень близких мне людей. Пожалуйста, не переступай через черту. Это очень личное обращение…
— Я помню, — обрываю резко и быстро замолкаю.
Лучше ничего не говорить, а то потом не разгрести!
Макс, старший брат, ее так прозвал! Родную сестру! Даже и не задумывался над моральной истиной вопроса! Она ведь девочка! Что с нее взять? Бегать не умела, быстро ходить, как оказалось, тоже — мы ждали всей ватагой, пока Шевцова соберется на «променад», пока она там натянет микрошортики на свой детский зад, пока застегнет ручонками свои сандалики и поправит маечку на макаронинах, демонстрирующую всем пубертатным пацанам начинающиеся пупырышки там, где сейчас у нее по идее должна быть грудь. Ничего ведь не изменилось… Сиськи есть, Шевцова, нарастила или все те же маленькие камушки? Сегодня их, пожалуй, рассмотрю поближе, Натали!
— Называть буду так, как пожелаю, не указывай мне. Но…
— Нет, — выплевывает слишком быстро, резко — практически молниеносно. — Нет! Нет! И еще раз нет!
— Перегавкиваться с тобой на эту тему не собираюсь. Нет желания собачиться, я устал, как черт. Поэтому, Шевцова, давай, пожалуй, сейчас разделимся. Ступай туда, скупи там все нижнее белье и спортивный костюм в придачу не забудь. Из эротико-порнографического мне очень нравятся чулки, Наташа. Подвязки, бантики, портупея, пояс, цвет вообще без разницы. Учти этот факт и еще…
— Обойдусь без твоих пожеланий, — злобно рявкает и пытается в сторону отойти.
— … естественно, полуграция, — перехватываю ее намерение и ловлю за руку стесняющуюся Наташку. — Тихо-тихо, подожди. Думаю, на тебе будет прекрасно смотреться вся эта сбруя на жестких косточках. Я бы посмотрел. Ты хоть понимаешь, о чем я говорю?
— Естественно. Отпусти меня, — дергается и пытается вытянуть ручонку, но я крепко держу. — М-м-м, отпусти. Да что ж ты делаешь! Ру-у-у-ка-а-а болит! Сволочь, сволочь, а-а-а-а! Отпу-у-у-у-сти-и-и!
Резко убираю свой захват и смотрю на свою ладонь. Я ведь не сильно взял ее за руку или все же перемудрил?
— Наташ, извини. Можно посмотреть? — пытаюсь, дергаюсь и тут же отступаю.
— Не подходи. Стой, где стоишь! — отставляет левую руку, демонстрируя мне тем самым безопасное для нее расположение.
Затем Шевцова громко всхлипывает и поворачивается ко мне спиной. Поднимает вверх голову и, похоже, что она внимательно рассматривает направляющие указатели в женский отдел.
— Белье там, — трогаю ее за плечо и пытаюсь повернуть к себе. — Наташ, покажи руку, пожалуйста.
— Не трогай. М-м-м! Не смей к ней даже прикасаться! Никогда! Никогда! Она никак не заживет. Ей нет покоя! А тут еще ты!
— Извини, извини, извини. Слышишь?
Ничего не отвечая, отходит в сторону и, глядя под ноги, с поникшей головой, словно восхождение на Голгофу производит, идет выбирать себе эротичное белье. По крайней мере, я на это очень сильно надеюсь. Не сбрехал, и сам себе к тому же, что хотел бы посмотреть на Наташу в новых рюшках, кружевах и атласных лентах. Мне нравится красивое неоднозначное женское нижнее белье — чего уж там, я от всей этой дамской херни откровенно прусь. Полупрозрачность ткани, словно легкая недосказанность или некая таинственность, скрытность ее и моих желаний в будущем слиянии тел. Видимо, это слабый фетиш на полуголых баб. Я и от обнаженных форм тащусь, но там сам бог, как говорится, велел. Раздетые девчонки табунами перебывали в моей постели, а сколько я откровенного белья на разных телках пересмотрел!
— Ни в чем себе не отказывай, Шевцова, — шепчу себе под нос. — Сука! Извини меня за ручку! Так случайно вышло, я этого не хотел.
Что у нее с этой конечностью? Оберегает, словно маленького ребенка. Холит и лелеет, и не дает только мне, или все же всем, на травму посмотреть…
— Так что ты выбрала?
— Все, что мне необходимо. Ты же видел чек или не удосужился указанный там список просмотреть? Оплатил-забыл, Велихов? Деньги не считаешь? — Наташа ковыряется в своей мелкой сумке, а я медленно подкрадываюсь к последнему светофору на нашем очень продолжительном маршруте. — Сыплются, видимо, как из рога изобилия?
— Не то, чтобы россыпью, Наташа. Скорее, как у всех!
Я просто экономный, да и не растрачиваюсь на случайных баб. С тобой вот как-то искрометно получилось. Сам не знаю, что на меня нашло, когда отдал ей «приказ» скупить весь ассортимент в женском отделе. Наташа расстаралась однозначно, а я, не издав ни одного звука и не поведя даже бровью, спокойно все оплатил.
— Порадуй меня, скажи, что…
— Потом увидишь.
Даже так? Облизываю губы и выразительное многозначное слово «ох.еть» неслышно для нее куда-то вдаль произношу. Что я там увижу? Куда я погляжу?
— Обсудим кое-что, Черепашка? — усмехаюсь, выкатывая еще один вопрос.
Понимаю, что дама бесится, возможно, сейчас я получу легкую затрещину или слабенький толчок в плечо от ее левой руки, но не могу не поэкспериментировать с не очень контролируемым терпением, так и прет на подвиг и на «посмотреть», что будет, когда Наталья выйдет из образа ледяной красотки, а сядет на горячего немного взмыленного коня.
— Что? — перегибается через кресло и откладывает сумку на заднее сидение. — Что еще, Велихов? Я думала, что мы уже все подробно обсудили. Нет же, ты опять находишь что-то, о чем якобы хотел меня спросить.
— Как ты вышла замуж, Наташа? Он ведь старше тебя! По слухам, даже чересчур, с нелегким перебором, как говорится! Намного и все весьма серьезно! Я прав? Или…
Что такое? Что я там такого противозаконного спросил? Откровенный ступор и мертвое молчание! И бонусом, чтобы ничего не снилось «Грише», безумно расширенные зрачки ее небесных глаз.
— Это важно? Не пойму. Какое это имеет отношение к тому… Что… — обрывает речь и отворачивается от меня. — Нам еще долго ехать? Сколько можно? Скоро ночь! Это что, контрабандный переезд в соседнюю страну?
— Уже почти приехали. Полчаса и мы на месте. Тихо-тихо, не ерепенься.
— Наконец-то, — выдыхает и откидывается на подголовник. — Спать хочу. Сегодня ничего не будет, да? — скашивает на меня свой взгляд. — Мы не попробуем?
Посмотрим на твое поведение, Наташка! Все зависит от того, как ты будешь со мной себя вести.
— И все же? — я не унимаюсь и делаю вид, что не понимаю, о чем она говорит. — Как это все произошло? Мне вот очень интересно. Какие у вас с ним точки соприкосновения, м?
Ну вот опять! Полосует взглядом и прикусывает губки — проходится всеми шестнадцатью белоснежными подушками по своей нижней половине рта. Проверяет, видимо, кровонасыщение всех слизистых поверхностей перед страстным сексом? Так все на месте — не стоит волноваться! Даже у меня внизу стояк «стоит», член пульсирует и демонстрирует щедрое, очень полное, кровоснабжение! Засоров, по всей видимости, нет, а рабочий инструмент на детовоспроизведение, а именно, на Наташку уже настроен и даже меленько, вибрируя, звенит.
Ей ведь придется ответить — я не отстану, пока сама об этом не попросит, а Шевцова, похоже, совсем не догоняет правила нашей с ней игры.
