– Вы явно вообразили нечто прекрасное, мадам, – одобрительно кивнул граф. – Но представьте теперь себя в короне на троне подле государя.

Марта мало знала о любви и истинной привязанности, но чувствовала, что с Петром у нее именно это. Именно это странное чувство – любовь.

– Да, чарующая фантазия, – будто бы читал ее мысли странный граф. – Вот только вообразите, чем там, в походе, может быть занят ваш суженый…

– На что вы намекаете? – вновь вскинулась Марта.

– Я не намекаю, мадам, – посерьезнел тот. – Я говорю, как есть: пока вы здесь, там, с вашим суженым, другая.

Долгая пауза, а после:

– Я не верю! – холодный и решительный тон. Голос человек, у которого есть лишь эта внутренняя непоколебимость.

– Вам не нужно верить. Вам нужно знать. Но если вам любопытно, в не столь отдаленном прошлом, я имел удовольствие провожать Александра Даниловича в путь. И, скажу я вам, помимо всего прочего, государь распорядился захватить с собой новый клинок в женскую руку. Вот только интересно в чью.

Марта побледнела. Она не была склонна к обморокам, но здесь весь мир вокруг пустился в пляс. Не понимая зачем и почему, Марта Скавронская сделала лишь одну вещь, которая казалась правильной в тот момент. Она сжала маленькие кулачки и спросила голосом человека решительного, отчаянного:

– Что мне делать?

Шторм обрушился на корабль, пассажиркой которого была графиня Кроун. Красивая, но невероятно печальная аристократка путешествовала в сопровождении пожилой камеристки, которая в сущности была и глуха, и слепа, и вынуждала прочих пассажиров и членов экипажа делать ставки, доживет ли до конца пути.

Впрочем, едва ли графине и в самом деле была нужна компания или помощь хоть в чем-то. Поговаривали, что в Петербург она следует по личному приглашению наследника престола, а про ее приданое и вовсе сложили уйму легенд. Сама леди Лара мифов о себе не развеивала, наряжалась в мрачные, но дорогие платья, а украшениям на ней завидовал всякий, не потерявший зрение от блеска их камней.

Сама она ни с кем не заговаривала. Развлекала себя тем, что выходила на палубу и долго-долго всматривалась вдаль, словно силилась разглядеть на горизонте очертания столицы.

Ларе нравилось скользить взглядом вдаль по водной глади. Нравилось воображать первую встречу с ее инженером. Для него прошло так много лет, а для нее – меньше пяти. Зол ли он на нее по-прежнему? «Зол» – неверное слово. Николай ведь не злился, он ненавидел ее за предательство.

Буря накрыла корабль ночью. Внезапно и решительно. Лара проснулась от первого же раската грома. Нет, она не сразу решила, что умрет, но в тот же миг, как первая волна ударила по палубе, ярко представила, как рушится ее идеальная жизнь.

Лара спокойно легла на кровать. Не раздеваясь, не снимая сапожек. Она поправила юбку, в несвойственной ей манере разгладила складки. Сложила руки на груди и закрыла глаза.

На пристани ее ждал инженер. В этом его строгом мундире, с аккуратно уложенными волосами. Он был также молод, как в год их знакомства. В Лариной памяти Николай Павлович навсегда останется двадцатидевятилетним инженером. Вытянутым, сильным, не умеющим ошибаться и признавать свои ошибки.

Сколь многих бы мужчин Лара Вовк не встречала в своих странствиях по времени, любить истинно она способна лишь одного. И он протягивал к ней руки. Есть ли такой промежуток времени, когда они вместе были, есть или будут счастливы? То время, которое хотелось бы зациклить, превратить во временную петлю? Этим временем могла бы стать их встреча в Петербурге. Встреча, до которой оставалось столь короткое расстояние.

Лара ярко видела, как он бросился к ней навстречу, как подхватил на руки и поцеловал. Ему уже было все равно, что подумают люди вокруг. У них впереди могла быть, нет, должна была оказаться долгая счастливая жизнь. Лара бы провела рукой по его щеке и он наконец бы дал ей то, чего она так хотела, хотела мучительно долго: он бы ее простил. И не осталось бы больше сожалений.

Как ужасна память любящего человека: Николай Павлович никогда бы не презрел законы общества, он никогда бы не бросил семью. Кому как не Ларе знать об этом? Но все равно, она продолжала рисовать в воображении прекрасный образ, рожденный ее любовью и красивыми сказками, которые так нравились ей.

Лара проваливалась в сон и хотела уснуть навсегда.

Внезапно, кто-то резко схватил ее за руку:

– Миледи! Миледи вставайте! – чужие пальцы больно впивались в плечо. – Мы тонем! Мы тонем! Вставайте, вам нужно сесть в шлюпку.

Лара бессильно посмотрела на незваного спасителя. Нежеланное спасение ужасно само по себе. Ей не хотелось жить до тех пор, пока матрос не вытащил ее на палубу. Холодный ветер ударил в лицо, вырывая Лару из чарующей фантазии. Лара была здесь и сейчас. Здесь и сейчас, на грани гибели. Если она погибнет – никогда не встретит своего инженера! Никогда! А ей было жизненно необходимо встретить его.

Она поспешила за матросом. Первую шлюпку уже спустили на воду и графине Кроун подготовили новую. Она ловко забралась в лодку. Посмотрела в глаза своему спасителю, тот быстро улыбнулся, хотел сесть к ней, но не успел: канат порвался и шлюпка полетела вниз. Лара закричала. Она не любила кричать, но не смогла сдержаться. Прежде ее жизни если что-то и угрожало, то только люди. Опасность от людей хороша тем, что с ней можно бороться. С опасностью от стихии остается только смириться.

В дальнем углу лодки что-то зашевелилось и кинулось на Лару. Она не успела понять, что это, волна накрыла ее с головой, едва не затопив единственный шанс на спасение. Девушка быстро обмотала руку оборванным канатом и вцепилась в него. Что угодно, лишь бы ее не вымыло из лодки. Новая волна, ее подкинуло, Лара неудачно упала на спину и ударилась головой. Она не знала, сколько времени провела в этом аду.

– Снова не спится, Лариса Константиновна? – насмешливый голос за спиной.

Лара вздрогнула и оторвала взгляд от едва тлеющего костра.

– Александр Данилович, и вам? – она постаралась придать голосу спокойствие, но было заметно, что Лара опечалена.

Меншиков не хотел знать, что там тревожит ее душу. Девичьи глупости его не заботят.

– Место здесь какое-то беспокойное, – он сел рядом с ней.

– И скоро будут белые ночи, – протянула Лара.

– Белые ночи?

– Да, столица тем и хороша, что в ней летний день длинен, ночи ясны будто день и кажется, что в этих сумерках спать – чистый грех, – кивнула Лара.

– С чего вы взяли, что столица будет именно здесь? – мысль о том, что Петр делит с ней больше, чем с ним, неприятно уколола. – Неужто и в самом деле вы способны в грядущее заглядывать? – изобразил ехидство он. Меншиков слышал, что их странная спутница видит будущее, но прежде не верил в это.

– Это факт, в грядущее заглядывать не обязательно, – она рассеянно посмотрела на угли. – Есть такие вещи, на которые не повлиять. Столица будет на берегу Невы, Петр будет императором, а вы первым губернатором столицы.

– Что?

– Согласитесь, легче верить, что я знаю, что там впереди, когда я вижу, что-то приятное в вашей жизни? – и вот уже на ее губах играла насмешка. – Коли мы оба бодрствуем, возможно, вы будете столь любезны и поможете мне потренировать удары? Не хочу оказаться на поле боя, умея лишь красиво танцевать с саблей.

Лара встала и Александр почему-то последовал ее примеру. В них было что-то неуловимо одинаковое. Что-то в самой их сути. Как известно, два одинаковых человека сперва резко сближаются, словно сталкиваясь со своим отражением, а затем так же стремительно разбегаются. Не могут столь близко существовать два одинаковых существа. Одно должно уничтожить другое.

На жизнь Тревел не жаловался. Здесь, знаете, быть живым всегда лучше, чем мертвым. Тревел это понимал, как никто иной. К тому же, еще никогда у него не было человека, который бы не шпынял его, а, напротив, старался заботиться, позволял спать на груди, исправно кормил, а при переезде с места на место следил, чтобы Тревелу было очень удобно ездить. Вот и сейчас, расположившись в специальном гамачке за спиной Лары, он мирно спал, разморенный долгим плаванием на лодке.