– Ты сильно набожна? – первым делом спросила Лариса Константиновна, предпочитая обойтись без приветствия.

– Вода любит чистоту тела и помысла, – как-то неловко откликнулась Милица, впервые застеснявшись обязательных походов в храм.

– Значит суеверна, – отметила что-то для себя Лариса Константиновна. – Что ж, отдаюсь на волю твою. Рассказывай, что да как.

И Милица пустилась в рассказ.

– Никогда не любила устриц, – внезапно заметила Лариса Константиновна. – Подобную гадость французам только подавай.

Для Милицы поцелуи с устрицами ради жемчуга, казались чем-то очевидным.

– А откуда вы? – девушка опустила в воду сачок.

– Отовсюду и ниоткуда, – пожала плечами Лариса Константиновна, прокалывая тонкой иглой мягкую жемчужинку.

– Вы ведь в свите царя? – ляпнула Милица.

– Да, – просто ответила Лариса Константиновна. – Думаю, ты бы пришлась ему по нраву. Он ценит увлеченных работой людей.

Больше Милица ничего не сказала, хотя столь лестные слова пришлись ей по душе. Рот наполнялся маленькими жемчужинами.

– Нет, эта работа не для меня, – с облегчением вздохнула Лариса Константиновна, выплевывая все трофеи утренней рыбалки.

Они зашли в мастерскую отца и Милица спешила убрать жемчуг, чтобы тот успел поспеть.

– Вам не понравилось? – огорчилась Милица.

– Никогда не любила молчать, – пожала та плечами. – Кстати, – ее мысли скакали как мелкие водяные паучки по водной глади. – Сегодня вечером заглянем к вам. Завтра утром отбываем в будущую столицу, а я так и не познакомилась с твоим отцом. Буду к ужину.

Неуловимым видением, Лариса Константиновна покинула их мастерскую, а Милица помчалась к родителям.

– Что за глупости! – недоверчиво заявила Агафья, выслушав рассказ падчерицы. – Кто в здравом уме поверит, что девка, у которой денег на украшения не было, с государем прибыла! Ты их вместе-то видала?

– Я государя вообще не видала.

Больше всего в Ларисе Константиновне Милице понравилась эта ее беззастенчивость. То как она не смущалась и не опускала глаз.

– Мы примем эту добрую женщину, – внезапно благосклонно отозвался отец. – Агафья, нам ведь несложно, даже, ежели она никакого отношения к царской семье не имеет.

На том и порешили. Ужин в тот день отец распорядился накрыть на еще одного человека. Агафья, заручившись поддержкой служанки, приложила все усилия, дабы стол их выглядел богаче, чем являлся. Отчего-то ей страшно хотелось указать нахалке ее место.

Сели за стол, а гостьи все не было. Агафья уже хотела разродиться новой тирадой колкостей, но тут за окном послышался громкий стук копыт. Милица подскочила к окну. Три всадника спешились возле их двери. Будучи самой расторопной, она бросилась открывать дверь и приветствовать гостей. Агафья недовольно фыркнула, мол троих, а не одного нахлебника кормить.

Раньше, чем все поняли, что приключилось, отец Милицы упал на колени. Вслед за ним и Агафья, позабыв о своем положении. В жемчужную лавку заглянул сам государь!

– Встаньте, чада мои! – прогромыхал его раскатистый голос.

Лариса Константиновна прислонилась к косяку, скрестив руки на груди и довольно улыбаясь. Александр Данилович словно не замечая всего этого раболепия, по-хозяйски прошел в комнату, где был накрыт стол. С явным облегчением, он поставил на край увесистую корзину.

– Позволите ли разделить с вами трапезу, добрые псковичи? – словно требовалось ему дозволение, испросил царь Петр.

Милице казалось, что она находится во сне. Потому что происходили здесь совершенно немыслимые вещи. А государь вновь взял слово, расправившись с окрошкой со снетками. Агафья кусала локти, что не решилась подавать щуку. Впрочем, Милица отметила, что государь также неприхотлив и прост в обращении, как и Лариса Константиновна.

– И все же, не так просто мы в ваш дом пришли, – продолжал Петр Алексеевич. – Сподвижница моя, Лариска, в дочери вашей увидела ум пытливый, да сердце горячее, считает, что ей впору обучаться у мастеров заморских ремеслу изящному.

Агафья так и застыла с лицом, перекошенным досадой на саму себя и удивлением от слов государя. Лариса Константиновна же сидела довольная также, как и ее кот, которого щедро угостили сметаной. Она встретилась взглядом с Милицей, быстро приподняла брови, мол, как тебе авантюра?

– Вовек доброты вашей не забуду, царь-батюшка! – вновь рухнула на колени Милица и принялась целовать огромную руку.

– Полно, дитя, – снисходительно позволил ей встать Петр Алексеевич.

– Это высочайшая честь для нас, – спокойно заговорил отец Милицы. – Но могу ли я отпустить свою малютку в этот большой мир, соблазнов много в крупных городах.

Александр Данилович хмыкнул: как можно государю перечить?

– Тревоги за чада похвальны, но воспитываться она будет самой Ларисой Константиновной, – едва заметно дернулась скула Петра Алексеевича, не привыкшего к отказам. – Али ты мнишь двор мой рассадником порока?

Отец беспомощно покачал головой. Это не было просьбой или предложением. Это было приказом. Милица станет еще одним котом красивой Ларисы Константиновны.

– И вот еще, – напоследок придумал государь, – соберите мне ваших украшений. Нравятся они Лариске и прочим по душе придутся.

Он указал Александру Даниловичу и тот расторопно передал главе семьи два тугих и увесистых кошеля.

– Завтра на рассвете приходи к нашим палатам. Вещей много не собирай. Молодость дана для того, чтобы блистать, а не скромничать, – Лариса Константиновна погладила новую протеже по плечу.

Отъезд ко двору государя пугал, волновал и будоражил. Милица и помыслить не могла, что жизнь ее одним днем столь круто переменится. Рада этому была, видится, одна лишь Агафья, которая внезапно сделалась ласковой и стала звать Милицу дочерью.

– Поедешь в столицу, доченька, не забывай о семье, – ворковала Авдотья, собирая некоторые пожитки дочери. – Украшения наши показывай, глядишь, и мы вслед за тобой переберемся !

Один только отец выражал сомнения. С печальным видом он смотрел на раскрытый сундук и думал о том, что не будь у него Агафьи, он бы дочь никуда не отпустил. Потом он встал и сказал:

– Царский двор много искушений готовит, он тебя испытывать станет. Не поддавайся соблазнам, помни, что ты девица достойная, видная…

Милица мало что поняла из этого, лишь тепло поцеловала родителей и поспешила прощаться с Ариной. Подругу она отыскала в плачевном состоянии. С видом древней княжны, тоскующей по князю, отправляющемуся в дальний поход, она сидела в кресле скорбной страдалицей.

– Я уж думала ты не снизойдешь до меня, – не оборачиваясь сообщила она.

У Арины был очень странный дом. Поскольку отец ее вел дела с иноземными купцами и торговцами, комнаты свои он обставил по-европейски. Вот только в остальном, дом их напоминал больше палаты боярские, поскольку дед Арины гордился своим положением и ценил все исконно русское.

– Что ты! – воскликнула Милица, подлетая к подруге.

Та не очень грациозна встала и жестом указала, что сейчас не очередь Милицы говорить.

– Ты предала нашу дружбу, – скорбным тоном начала Арина.

Только теперь Милица заметила, что подруга нацепила на себя темные платья, которые прежде не надевала. Вероятно, чтобы казаться более удрученной. Хотя, красных бус не сняла.

– Вовсе нет! Как?

– Сама не понимаешь? С чего ты едешь в Москву и этот странный город… как его?..

– Санкт-Петербург, – подсказала Милица.

– Именно! Почему? Ведь я веселее и умнее, а отец мой влиятельнее!

Милица покачала головой, ей совершенно не нравились подобные разговоры, но когда Арина была раздосадована, она так и источала злобу. Также быстро она переставала гневаться и оборачивала ситуацию так, словно ничего и не случалось. Милица предпочитала просто переждать бурю, полагая, что в Арине говорит жестокая обида.

– Ты мне больше не подруга, Милаша! – воскликнула Арина, утирая нос рукавом. – Подруги так не делают! Ты же знала, как страстно я желаю… я… я… – и слезы снова брызнули из ее темных покрасневших глаз.