А смысл Куликова поля заключался не в количестве «побитых врагов» – русские потери были нисколько не менее тяжелыми. Не в ослаблении татаро-монгольского ига – ровно через два года при приближении Тохтамыша к Москве Дмитрий Донской вообще оставит свою столицу на произвол судьбы, потому что не сумеет после понесенных потерь собрать вассального войска. Местные князья, по словам летописца, «не хотяху помогати, бе бо неодиначество и неимоверство»: стольких людей они не согласны больше терять.

Главное – становилась очевидной необходимость собирать воедино все княжества, все русские земли. Перспектива на будущее.

В подобных переменах и в самом деле ничего необычного не было: пустошь становилась деревней, вчерашнее цветущее село превращалось в пустошь, и кто знает, какие перемены ожидали их в будущем. Вот и на листе 1583 Писцовой книги № 689 за 1627 год подробнейшим образом перечислялись «в поместий за князем Борисом Ивановичем Троекуровым» на речке Сетуни сельцо Хорошево, а в нем «один двор его помещиков». К сельцу относилась «деревня Хламова, Харламова тож, а в ней 5 дворов крестьянских и 2 двора бобыльских, в них 10 человек» и еще пустошь, «что бывало село Никольское».

Иными словами, было некогда село, была Никольская церковь, но документов, говорящих об их появлении, пока обнаружить не удалось. Единственная ссылка на начало XVII века указывала на владельца – боярина Ивана Ивановича Годунова. Село перешло от убитого в 1610 году в Кашире боярина к его вдове, Ирине Никитичне, урожденной Романовой, родной сестре патриарха Филарета, тетке первого царя из дома Романовых – Михаила Федоровича. Ирины Годуновой-Романовой не стало в 1633 году, а Хорошево в 1627 году находилось во владении уже второго поколения представителей семьи Троекуровых.

Сегодня фамилия эта знакома каждому по пушкинским строкам: «Несколько лет тому назад в одном из своих поместий жил старинный русский барин, Кирила Петрович Троекуров. Его богатство, знатный род и связи давали ему большой вес в губерниях, где находилось его имение. Избалованный всем, что только окружало его, он привык давать полную волю всем порывам пылкого своего нрава и всем затеям довольно ограниченного ума». Так начинается повесть «Дубровский».

Описывая выходки и проказы своего героя, Пушкин не мог набросить тени ни на одного из своих современников-однофамильцев: рода Троекуровых в России давно уже не существовало. Свидетельством тому служила надгробная надпись в паперти Преображенской церкви ярославского Спасо-Преображенского монастыря, или иначе – Архиерейского дома: «Лета 7248 (1740) иуниа 27 числа преставился князь Алексей Иванович Троекуров, последний в своей фамилии, ибо по нем мужеска полу фамилии никого не осталось, а жития его было 47 лет и 4 месяца».

Торжественность надписи не была случайной – речь шла о пресечении рода князей Ярославских. И не какие-нибудь древние акты, а связанные с селом Хорошевым документы позволяли восполнить генеалогические связи некогда известной и древнейшей семьи. Вели свой род князья Ярославские от легендарного Рюрика, отличались знатностью, хотя и насчитывали среди своих представителей всего-навсего четверых бояр – выслужить сан было непросто, в наследство передать невозможно. Один из этих бояр Троекуровых, Иван Федорович, и пришел хозяином в сельцо на Сетуни. Боярина не стало в 1621 году, и в 1627 вышеуказанная Писцовая книга называла его сына, тоже боярина, Бориса Ивановича.

Сделать сельцо селом можно было, только построив церковь, и в конце царствования Михаила Федоровича Борис Троекуров решается на такое строительство. В 19-й Записной книге Патриаршего Казенного приказа, на листе 112 в 1644 году появляется запись: «...майя в 30 день напечатана благословенная грамота в Московский уезд в сельцо Хорошево, по челобитью стольника князя Бориса Троекурова на один престол Николы Чудотворца».

Работы велись неторопливо, обстоятельно, так что двумя годами позже на этот раз Переписная книга под № 9809 на обороте 690-го листа отмечает: «За стольником за князем Борисом Ивановичем Троекуровым в вотчине сельцо Хорошево, на речке Сетуне, без жеребья, да к тому к сельцу припущено в пашню село, что была пустошь, Никольское пусто, строится в нем церковь Николы Чудотворца, да того же сельца деревня Хламова, Харламова тож, на речке Сетуне, а в ней 8 дворов крестьянских и 2 двора бобыльских; в них 14 человек». Иначе говоря, за четырнадцать лет выросла деревенька на три крестьянских двора, а вместе с ними и на четыре человека. А вот в 1648 году Хорошевская церковь впервые названа «новоприбылой» – законченной и действующей «в вотчине князя Бориса Троекурова».

Впрочем, строили Троекуровы всегда добротно. Об этом свидетельствовали хотя бы их московские палаты между Охотным рядом и Георгиевским переулком, занятые сегодня Музеем музыкальной культуры. Представляют они собой ансамбль, складывавшийся на протяжении двух веков, если не считать позднейших достроек и переделок. Только вместо обычных для XVI–XVII столетий целых групп разнохарактерных, конструктивно никак друг с другом не связанных построек здесь возникает единое каменное здание в три этажа со сложнейшей разработкой фасадов и окон.

Первый этаж – его можно отнести к XVI веку – когда-то имел вид обычных крытых крышами палат. Мог его построить сам князь Михаил Львович Ярославский, по прозвищу Троекур, от которого пошла вся фамилия. Мог – старший сын Троекура, боярин Иван Михайлович Троекуров, умерший в 1564 году.

Над древними палатами в XVII веке появился второй, куда более замысловатый этаж, с фасадом, перебитым сдвоенными полуколонками, обрамляющими отрезки стены в два окна, и окнами под затейливыми фронтонами, которые поддерживают небольшие, также выбеленные полуколонки. Эти наличники и еще карнизные тяги характерны для середины XVII столетия. Исходя из их стилистических особенностей, можно считать, что строил второй этаж основатель Хорошевской церкви Б. И. Троекуров, возможно, для второй своей жены – Агриппины Михайловны.

За подобное предположение говорит, в частности, то, что старшие дети князя Бориса Ивановича, как и он сам, были похоронены в Спасо-Преображенском монастыре Ярославля. Связь с Ярославлем и древнейшим его монастырем на берегу Которосли символизировала для Троекуровых их происхождение. Монастырский собор и вовсе относился в основе своей к XIII веку, будучи перестроен в 1516 году. Младшие же дети Б. И. Троекурова, от его второй жены, погребены были по соседству с московскими палатами, в церкви Георгиевского монастыря, на Большой Дмитровке.

Кстати, в отношении биографии одного из старших сыновей боярина существуют два, казалось бы, взаимоисключающих свидетельства, тем более любопытных, что подобные противоречия часто встречаются в связи с захоронениями в Московском государстве. Известно, что Дмитрий Борисович Троекуров, сын окольничего, погребен патриархом в московском Георгиевском монастыре 19 сентября 1670 года. Однако надгробная его надпись есть в ярославском Спасо-Преображенском монастыре, рядом с могилами рано умершей сестры Софьи и отца. Из этого следует только то, что князь Дмитрий действительно был отпет и первоначально оставлен в Георгиевском монастыре, но затем его тело родные перевезли в фамильную усыпальницу – случай, обычный для троекуровской семьи с их привязанностью к Ярославщине.

Семейная хроника Троекуровых позволяет с точностью до нескольких лет установить, когда двухэтажные палаты у Охотного ряда были достроены третьим этажом и приобрели окончательную отделку. Единственным наследником Б. И. Троекурова оказался в 1674 году сын Иван, которому перешли и Хорошево, и московские палаты. Боярыне Агриппине, которая была еще жива, выделялась только определенная доля, преимущественно же ее собственное приданое.

Первые успехи И. Б. Троекурова при царском дворе определились его женитьбой на дочери и, кстати сказать, единственной наследнице могущественного боярина Б. М. Хитрово, ведавшего Оружейной палатой, а вместе с ней и всеми лучшими мастерами и художниками Московского государства. Но возможность распоряжаться делами и в московском доме, и в Хорошеве появляется у князя Ивана только после смерти отца, наступившей в 1674 году. Вплоть до 1680 года – времени смерти тестя – он пользовался услугами любых строителей и художников, находившихся в ведении Оружейной палаты. Все недолгое время правления царя Федора Алексеевича влияние и возможности Б. М. Хитрово были исключительно большими. Отсюда редкое по красоте белокаменное убранство третьего этажа, позволившего слить предыдущие фрагменты постройки в единое и очень цельное стилистически здание. Со стороны дома, обращенной к Охотному ряду, троекуровские палаты имели открытую галерею и ведущую непосредственно в парадные покои лестницу. По-видимому, И. Б. Троекуров отличался привязанностью к старым привычным архитектурным формам. В то время как дьяк Автоном Иванов строит на месте будущего Пашкова дома огромный дом по голландскому образцу, с характерной высокой черепичной кровлей, заключавшей под своими скатами несколько дополнительных этажей, И. Б. Троекуров отдает предпочтение хотя и высоким, но все же сводам, причем все покои третьего этажа имеют почти одинаковую величину, что наводило отдельных исследователей архитектуры на мысль о следовании образцу деревянных срубов.