Роман был закончен Лажечниковым уже на новой службе. В 1831 году он принял должность директора училищ Тверской губернии. В Твери же в 1835 году был написан и знаменитый «Ледяной дом». Служба, на которую возвращался писатель, сменялась очередной отставкой, попыткой целиком отдаться литературному творчеству, чему неизменно препятствовали материальные затруднения. Так, после пятилетнего перерыва И. И. Лажечников возвратился в ту же Тверь, на этот раз вице-губернатором. На той же должности работал в Витебске. Женитьба вынуждает его поступить в 1856 году в Петербургский цензурный комитет, откуда он вырывается через два года, чтобы окончательно переехать в Москву и приобрести землю в Троекурове.

Это не самый плодотворный период в творчестве писателя, и все же именно в Троекурове он создал в 1858 году своего «Горбуна», годом позже – «Заметки для биографии г. Белинского» и «Ответ г. Надеждину по поводу его набега на мою статью о Белинском». С В. Г. Белинским писателя связывали особенно теплые, сердечные отношения. Он обращает внимание на Белинского-мальчика, когда будущий критик сдает переходный экзамен из первого во второй класс Чембарского народного училища, наблюдает за ним во время занятий в университете, ведет с ним переписку. Это И. И. Лажечникову мы обязаны существованием описания тех невыразимо тяжелых условий жизни В. Г. Белинского в Москве, которые привели к чахотке и ранней смерти критика.

«Приехав однажды в тридцатых годах в Москву, я хотел посетить Белинского и узнать его домашнее житье-бытье, – писал И. И. Лажечников. – Он квартировал в бельэтаже, в каком-то переулке между Трубой и Петровкой (Рахмановский переулок, 4, снесен. – Н. М.). Каков же был его бельэтаж! Внизу жили и работали кузнецы. Пробираться к нему надо было по грязной лестнице, рядом с его каморкой была прачечная, из которой постоянно неслись к нему испарения мокрого белья и вонючего мыла. Каково было дышать этим воздухом, особенно ему, с слабой грудью. Каково было слышать за дверьми упоительную беседу прачек и под собою стукотню от молотов. Не говоря о беднейшей обстановке его комнаты, этом убогом жилище литератора, заявившего России уже свое имя».

Сочувствие И. И. Лажечникова всегда было деятельным. Так и здесь он находит Белинскому должность литературного секретаря, помогает деньгами. Поэтому так дорога была писателю его статья о «Неистовом Виссарионе», потому так резко выступил он против профессора Надеждина.

В 1862 году в Троекурове писатель заканчивает свою автобиографическую работу «Немного лет назад». Но это был и последний год его пребывания в собственном доме. Троекуровский участок пришлось продать и ограничиться жизнью в Москве.

Между тем Троекурово начинало испытывать все большее влияние промышленного развития города. В 1884 году здесь существует мельница на Сетуни, химический завод и всего-навсего один двор с 12 мужчинами, 3 женщинами и единственная дача. Спустя шесть лет остатки усадьбы были поделены между двумя владелицами: «вдовой потомственного почетного гражданина» Е. А. Нейфильдт и княгиней А. М. Хилковой. Муж последней, М. И. Хилков, являлся небезынтересной личностью рубежа нового столетия.

Его трудовая биография началась в 1864 году в Америке. Здесь он стал рабочим в англо-американской компании по сооружению Трансатлантической железной дороги, затем – заведующим службой подвижного состава. Америка сменяется Англией, где М. И. Хилков работает около года слесарем на паровозном заводе в Ливерпуле. В 1882–1885 годах он является управляющим Министерством общественных работ, путей сообщения, торговли и земледелия Болгарии, после чего переходит на Закаспийскую железную дорогу, с 1894 года становится инспектором всех железных дорог России, а с января следующего года – управляющим Министерством путей сообщения. И только события октября 1905 года побудили М. И. Хилкова уйти в отставку.

...Воздвиженка, 6, – здание городской думы Москвы 1880-х годов. Сегодня этого дома не видно. Он – во дворе, тесно окруженный другими строениями.

Это здесь, вскоре после разлуки с Троекуровом, переживает И. И. Лажечников свой самый волнующий день. По инициативе А. Н. Островского Артистический кружок проводит 3 мая 1869 года чествование писателя по поводу пятидесятилетия его творческой деятельности. Когда-то А. С. Пушкин писал о «Ледяном доме»: «Многие страницы вашего романа будут жить, доколе не забудется русский язык». Речь А. Ф. Писемского вторила пушкинским словам: «Перед вашими товарищами романистами вы имели огромное преимущество: добродушного Загоскина вы превосходили своим образованием и уж, разумеется, как светоч ничем не запятнанной честности, горели над темною деятельностью газетчика Булгарина; в ваших произведениях никогда не было бесстрастных страстей Марлинского и его фосфорического блеска, который только светил, но не грел; ваша теплота была сообщающаяся и согревающая. Вы ни разу не прозвучали тем притворным и фабрикованным патриотизмом, которым запятнал свое имя Полевой, и никогда не рисовали, подобно Кукольнику, риторически ходульно-величавых фигур. Всех их были вы истиннее, искреннее и ближе стояли к вашему великому современнику Пушкину, будя вместе с ним в душах русских читателей настоящую и неподдельную поэзию».

Конечно, из многих владельцев усадьбы можно было выбрать одну семью, особенно если именно с нею связывалось строительство сохранившегося до наших дней своеобразного усадебного ансамбля: несколько служебных построек, главный дом, парк датировались рубежом XVIII–XIX столетий и, значит, относились ко времени, когда селом Олтуфьевом владели князья Куракины. Правда, оставалась еще Крестовоздвиженская церковь, построенная в 1750–1763 годах, – достаточно редкий для Москвы образец архитектуры позднего барокко. Ее создание не укладывалось в «куракинские годы», требовало своих объяснений. Однако объяснений не было, как не было в энциклопедии «Москва» и веселой речки Самотышки, на которой веками стояло бесследно растворившееся в разрастающемся городе село, современное название которого – Алтуфьево – появилось лишь в XIX веке.

Документ 1585 года. Поместье деревня Олтуфьево «за Неупокоем Дмитриевичем Мякишевым, а в деревне двор помещиков, а в нем живут деловые люди». Никаких крестьян, никаких крестьянских хозяйств. Ни состоятельностью, ни знатностью упомянутый в документах помещик не отличался. Отец его, Дмитрий Мякишев, был всего-то навсего подьячим, состоявшим в 1550-х годах сначала писцом в Кашинском уезде, а затем с князем Семеном Ивановичем Вяземским межевщиком в Рахове стану.

Год 1623-й. Пустошь Олтуфьево. Смутное время сказало свое слово. Владельцы – братья Архип и Иван Федоровичи Акинфовы. Жестокая статистика прожитых Московским государством страшных лет: в 1592–1593 годах по Московскому уезду числится двести восемьдесят с половиной селений и двести пятьдесят три пустоши, в 1616 году – девяносто одно селение и двести семьдесят восемь пустошей. Пройдет еще около десяти лет, больше станет селений – сто пятьдесят пять с половиной, но значительно больше и пустошей – четыреста двенадцать. Медленно и трудно затягивались раны Смутного времени, продолжавшихся год за годом военных действий. И здесь самым выразительным становится не счет сел и деревень, а число крестьянских и так называемых бобыльских дворов.

Одно из самых больших и богатых селений того давнего Московского уезда – село Клементьевское, превратившееся в Троице-Сергиев Посад. В 1592–1593 годах оно представляется попросту огромным для XVI столетия – тысяча двести семьдесят два крестьянских и двести семьдесят три бобыльских двора. События Смутного времени, осада монастыря почти в восемь раз уменьшили население Клементьевского. В 1616 году в селе сто семьдесят три крестьянских и сорок два бобыльских двора. За следующие десять лет их число заметно возрастет, и все же старые цифры останутся недосягаемыми: пятьсот сорок один крестьянский и триста девяносто три бобыльских двора.