Сохранялся парк Конькова и старый барский дом, но перевезенный в Царицыно и занятый под управление дворцовой волости. Существует и еще один связанный с Коньковом превосходный памятник русского искусства – портрет Е. Н. Орловой кисти Федора Рокотова, запечатлевшего образы большинства членов орловской семьи. И выбор Г. Г. Орловым художника не был случаен: обращение к любимому московскому портретисту представлялось своеобразным проявлением фрондерства. Скорее всего, Орловы обращаются к Рокотову после свадьбы – естественный жест влюбленного супруга, – где-то около 1776 года.

И торжественная пышность портрета совсем по-иному, чем державинские строки, рисует образ удачливой соперницы великой Екатерины. Орлову трудно себе представить робким подростком, потерянным среди придворной роскоши. Зато в прямом взгляде спокойных глаз, четком рисунке рта, твердом абрисе подбородка есть та воля, которая позволила ей не побояться гнева императрицы, целых пять лет прожить под угрозой царского наказания. Наверное, есть в такой внутренней решительности что-то от деда, адмирала А. Н. Сенявина, и от прямой жестокости матери, какой бы мягкой и поэтичной ни хотела казаться сама графиня. Такова разгадка одного из лучших полотен Третьяковской галереи, подсказанная страницами истории Конькова.

Дворец, в котором никто никогда не жил. Беседки, из которых хозяева не любовались видами. Парк, по аллеям и дорожкам которого никогда не ходили. А между тем все они существуют, неся на себе печать талантливейших зодчих, интереснейших архитектурных замыслов. Царицыно... Нет усадьбы, которая бы повторила его судьбу.

Расцвет правления Екатерины II. Наконец-то подавлен Пугачевский бунт. Наконец-то с нарушением всех международных законов и дипломатических норм выловлена и привезена в Петропавловскую крепость молодая женщина. Кто-то назовет ее княжной Таракановой (сама она и ее окружение этого имени не употребляли), вся Европа – принцессой Елизаветой, видя в ней родную дочь императрицы Елизаветы Петровны от морганатического брака с очередным фаворитом. Дело не в том, кем была эта женщина, – удушливая промозглая сырость казематов положила конец ее жизни, и это главное. В эйфории удач императрица решила побаловать себя еще одной подмосковной. Василий Иванович Баженов должен был превратить былую Черную Грязь, былую пустошь при селе Коломенском в Царицыно, романтическое, фантастическое, в подсказанном, как уверяли современники, Григорием Александровичем Потемкиным-Таврическим готическом стиле. Впрочем, готический стиль они готовы были видеть и в разнобое кремлевских стен и башен. Местность с ее холмами и прудами, с густым лесом была слишком хороша, чтобы не увлечь В. И. Баженова. Один замысел опережал другой: руины, гроты, отдельные здания, причудливые мосты, беседки – все было возможно, и ни на что императрица не жалела средств. Но – настал 1785 год, и императрица решила собственными глазами увидеть новую подмосковную. Ничто не предвещало гнева или беды. Это было неожиданностью для всех: не доезжая до Царицына, едва увидев издалека дворец, Екатерина вскрикнула и приказала поворачивать лошадей. Как можно скорее, как можно дальше от проклятого места: в очертаниях дворца царицу поразило привидевшееся сходство с катафалком.

Дальше все было просто. В. И. Баженов отстранен от строительства. М. Ф. Казаков назначен проектировать новый дворец – старый подлежал полной разборке. Но главное – интерес к Царицыну пропал навсегда. Впрочем, Казаков меньше всего хотел соперничать с Баженовым, тем более после неудачи выдающегося зодчего с задуманным им большим кремлевским дворцом. Отсутствие средств и прежде всего желания побудило императрицу заморозить и кремлевское строительство.

В конце концов, можно говорить о трагических судьбах всех, кто прикасался к Царицыну – в качестве ли владельца или строителя.

Известная по документам XVI века как пустошь при селе Коломенском, местность эта под названием Богородского входит во владения царицы Ирины Годуновой, супруги царя Федора Иоанновича. Сестра Бориса Годунова, как и он с ранних детских лет попавшая в царские терема и предложенная в жены царевичу Федору, когда Иван Грозный решил наконец женить своего «слабого умом» сына. Годуновы усиленно хлопотали о том, чтобы всеми правдами и неправдами закрепиться около престола.

Царицыно. XIX в.

Гибель убитого отцом старшего царевича-наследника неожиданно открыла перед младшим братом путь к власти, на котором его поддерживают те же Годуновы. Несчастьем новой царицы становится бесплодие, из-за которого противники годуновской семьи начинают настаивать на ее разводе. Борис Годунов ищет помощи у английских врачей и повивальных бабок, но принужден отказаться от их помощи из-за поднявшихся неблагоприятных для царицы разговоров. Родившаяся наконец дочь умирает в младенчестве, когда Борис начинает хлопотать о женихе, который мог бы в дальнейшем стать правителем Московского государства.

Царицыно. И.Е. Еготов. Храм Цереры. Конец XVIII – начало XIX в.

Было ли это условием, поставленным умирающим мужем, или решением, которое вынуждают принять обстоятельства, но после смерти Федора Иоанновича царица Ирина удаляется в Новодевичий монастырь и принимает постриг под именем Александры. Потому что не может расстаться с мыслью о власти. Инокиня Александра подписывает несколько царских указов, но оказывается вынужденной уступить все права брату, более того – уговаривать его принять скипетр и державу. В этой сложной и напряженной жизни для забот о Богородском не оставалось места, хотя известно, что царица Ирина бывала в этих местах и с царственным супругом, и одна во время их жизни в Коломенском. Царица в самостоятельном правлении не состоялась, не состоялась и ее подмосковная.

Василий Васильевич Голицын – еще одна трагическая судьба...

...Софья рвалась к власти. Но чего ей действительно не хватало, это умных, дальновидных соратников. Высокообразованный, прекрасно разбирающийся в дипломатии, но мягкий и нерешительный, Василий Голицын предпочитал всем перипетиям государственного правления спокойную и удобную жизнь в своем фантастическом по богатству московском дворце на углу Охотного ряда и Тверской.

Царицыно. В. Баженов. Ворота «Хлебного дома». 1780-е гг.

В. Баженов. Ворота «Хлебного дома». 1784 г. Фрагмент.

Недаром же в глазах французского посланника это ни много ни мало дворец «какого-нибудь итальянского государя» по количеству картин, скульптур, наимоднейшей западной мебели, книг и витражей в окнах.

А. Блотелинг. «Портрет с семью Добродетелями». Царевна Софья Алексеевна в окружении аллегорий семи добродетелей. Ок. 1688 г.

Наглый, бесшабашно храбрый и безудержно алчный Федор Шакловитый, вереница бояр, склонных скорее наблюдать, чем участвовать в действиях правительницы. Те, прежние, фактические правительницы на Руси всегда имели опору в лице мужа – законного царя, князя, еще лучше – сына, уже венчанного правителя. Невенчанная девка – другое дело. С ней лучше было повременить. Да и поступки Софьи исключали какую бы то ни было помощь. Подобно Петру, она не умела ждать, все хотела делать тут же и сама. Федор Шакловитый признается под пыткой: «Как де были польские послы, в то время как учинился вечной мир, и великая государыня благоверная царевна приказывала ему, Федьке, чтоб имя ее, великой государыни, писать обще с великими государями... и он с того числа приказал площадным подьячим в челобитных и в приказе ее великую государыню писать же». Частенько колеблются в своей помощи царевне стрельцы – их-то надо было все время ублажать. «Остаются в сумнительстве» ближайшие придворные.