– Как жаль, что Машеньки нет, – сказала она Ольге. Нашла в телефоне присланные сыном фотографии… а там… там тебе все: и щечки, и носики, и кудряшки, кто бы мог подумать, почти копия Макс в детстве.

– Маша на море, с бабушкой, – хмуро ответила Ольга.

– Море – это чудесно…

У Анны встал в горле ком. Она подняла глаза к потолку, они вдруг наполнились непрошеными слезами, вскочила, «я же руки не помыла!», кинулась в ванную, и там включила воду и с отвращением взглянула на себя в зеркало. Они смотрели на нее, как…Анна не могла придумать подходящего сравнения…как на чужую, как они сразу отдалились, каким отчужденным стал Макс, а она ведь ничего не сделала. Или сделала? Но каким он стал снисходительно-враждебным, с какой легкостью он готов отречься от своей матери, она это почувствовала тогда.

– Господи, во что я превратилась? – горестно покачала она головой, глядя на розовые носочки на полотенцесушителе. – Что со мной стало? Что со мной?

Она вымыла руки, снова взглянула в зеркало, несчастное выражение собственного лица насмешило ее, и она усмехнулась. За стол она вернулась как ни в чем не бывало.

Ничего, ничего, еще немного вина, подарю им нормальные бокалы, страшно смотреть из чего пьет молодежь. Все поправимо.

Макс напустил на себя непринужденный вид. Обиженная ее холодностью Оля без притворства дуется. Щеки эти надутые полудетские смешные. Анна хмыкнула. Это из-за них Макс потерял голову, он ей сам признался, из-за щек.

Она прислушалась. Здесь было непривычно тихо. В их квартиру не проникали ни шум улицы, ни хлопанье дверей, только один звук привлек внимание Анны – еле слышимое шуршащее постукивание. Анна огляделась – это на подоконнике пластмассовый цветок качал двумя листками, вверх-вниз. Тик-так, тик-так, тик-так.

Она встряхнулась.

– Простите мне мое дурацкое настроение, – сказала она весело. – У меня последнее время бывает.

Теперь она само очарование. Пара смешных историй из детства Макса, пара анекдотов из собственной жизни…

– Ты помнишь, Макс, как я потеряла день и собралась встречать Новый год тридцатого декабря?!

Кое-что заимствованное у Кветы и остроумно выданное за свое, она пустила в ход все свое обаяние, и через каких-то полчаса наслаждалась всеобщим весельем. Милая девушка, Гриша прав. Подожди, девочка! Ты еще не слышала их коронной песни! Чертовски жаль, что нет флейты.

И Анна запела, негромким, но густым, полным и очень приятным голосом, с насмешливым озорством глядя на сына.

– Walked all day till my feet were tired… I was low, I just couldn't get hired …

Макс включился, как магнитофон, десятки раз они исполняли этот хит «The Miracles».

– So I sat in a grocery store…

Как-то спели сто лет назад в шутку, когда шестнадцатилетний Макс устроился в Макдональдс на каникулы, и года на три прилипла мелодия к семейному очагу, став чуть ли не домашним гимном.

I got a job

Sha na na na,

I got a job

Sha na na na…

И на два голоса, сопровождая выступление жестами и комичными гримасами, до совершенства обкатанными в гостях, мать и сын исполнили номер до конца.

Анна радовалась за Макса, эту девочку она в себя влюбит, теперь ей хотелось любви Ольги, у них будет все хорошо, жизнь снова благосклонна, с улыбкой думала Анна, блаженствуя.

Пока дети росли, Анне все казалось, какие они у других умные, талантливые, слушала подруг и восхищалась: «вот Танька у Юльки молодец, вот Анита у Элишки умница». А Макс, ей казалось, растет обыкновенным, не дурак и славно, по счастью, самостоятельным всегда был, постоянно чем-то увлекался, копошился с какими-то затеями, клеил, собирал непонятные мальчишеские штуки, равнодушный к музыке, вообще к искусству, вот только та роль волка в школьном спектакле и все; учился плохо, делал все в последний момент, сидя на унитазе, врал по телефону, что едет, через пять минут будет. Не было у Анны материнской обольщенности никогда, а потом конкурс какой-то и вдруг – драматург. Повалили какие-то помешанные, на него, сказали, одна надежда, современная чешская драматургия молится на него. Чудеса. И она, Анна, там была в его пьесе, и отец, царствие ему небесное, и такие моменты, что удивительно, как подобные мелочи западают в детскую память, приобретая вселенскую универсальность, и много такого стыдного, о чем бы она, как мать, предпочла не знать. А потом, года два-три всего прошло, оказалось, в соседнем Брно есть хороший театр, и Макс поставил спектакль, где все такие трогательно юные, красивые, до комка в горле талантливые. И да, она всплакнула на этом спектакле, освистанном позже феминистками и защитниками чьих-то там прав, но, так сказал сын, это к лучшему, это значит, что пьеса действительно заметная.

Стоя рядом с такси, Макс вышел проводить мать и, кажется, выглядел очень довольным, Анна не без лукавства пожаловалась:

– У меня совершенно нет опыта общения с невестами. Совершенно!

– Ты отлично справилась, – успокоил сын.

– Про новый год я зря рассказала, да? Оля не подумает, что я ку-ку?

– Зря! – он чмокнул мать в щеку. – Дело в том, что я давно присвоил себе эту историю и рассказываю ее от своего имени.

– Ты балбес. Я сто раз подумаю, прежде чем что-нибудь расскажу тебе, ты все тащишь в свои пьесы с жадностью щенка.

Анна села в машину, шутливо грозя сыну пальцем, с легким сердцем и грустными мыслями. Понимает ли он, какая это ответственность – женщина с ребенком? Он такой эгоист.

И кран капал у них на кухне.

Она вырастила его, обманывая себя, что нет существа ближе и понятнее, но в сущности, что она знала о нем, о принадлежащем только себе одному? Ничего. Почти ничего, спасительное почти, пусть останется слабая надежда, что он не просто плоть от плоти.

Следующим вечером в магазинчике Юлии, он назывался «Товары для здоровья», Анна меланхолично раскачивалась в бамбуковом кресле-качалке, свесившись набок.

– Девица что надо, – говорила она, разглядывая свою красивую, ухоженную руку. – Надеюсь, Макс не станет затягивать со свадьбой.

Эти новые тоненькие браслеты – она наслаждалась их ненавязчивым позвякиванием на запястье.

«Боби!» «Боби!» «Боби ко мне!» На улице выгуливали джек-рассела.

– Я рада, что вы поладили. А у Мишки, представляешь, оказались, обалденные способности к языкам. Они записали его в специальную школу. Там его тестировали и подтвердили, что у него прямо неслыханный дар. Он их там всех поразил. С осени пойдет. Две училки сцепились, так хотели его в свой класс.

У Юли было два внука, Мишка и Сашка, шести и четырех лет. Один гений, второй просто вундеркинд. Рассказывать о них она могла вдохновенными часами. Слушая об их поразительной смышлености, Анна открыла в телефоне фотографию Маши.

– А вот моя внученька, – похвасталась она.

Юля бросила в экран быстрый взгляд.

– Нос твой.

И снова запела о своем Мишке. Необыкновенный, в трамвае все свернули шеи, когда он вдруг затянул рождественский хорал, думали Паваротти.

Анна отправила фото Маши питерской школьной подруге со словами «моя приемная внученька».

«Боби!» «Боби!»

Когда эта дамочка уже оставит свою собаку в покое?

Лавка Юли пользовалась в городе популярностью и приносила небольшой, но стабильный доход. Дело было поставлено хорошо. Изобилие полезных для здоровья вещей и продуктов с наклейками «био», «органик» и «веган» создавали почти религиозную атмосферу. В магазине продавались эфирные масла, пуэры, травы, простыни из бамбука, одеяла из эвкалипта, ионизаторы воздуха, кефирные закваски, соляные лампы, кварцевые шары, эбонитовые массажеры и многое, многое другое. Только зайдя внутрь, ничего еще не купив, вы могли почувствовать себя здоровее, ощутить непреодолимое желание закаляться, бегать трусцой, косить траву и петь мантры.