Пальцы вспорхнули, и комнату залило живым, веселым звуком.
– Или даже так…
У Мартина дернулись плечи, и он строго взглянул на свои ноги, опасаясь как бы те не выскочили на середину комнаты, не пустились в пляс.
– Есть разница? Смотри, никаких опознавательных знаков в тексте нет. Мы видим длинное легато, небольшие подчеркнутые акценты на отдельных нотах в правой руке, нет софорта и нет никаких сигнальных столбиков. Но что у нас есть? У нас есть свой художественный вкус. У нас есть чувства. И мы используем их, чтобы эту тему проинтонировать.
Мартин послушно интонировал тему, а на улице раздался шум перфоратора.
Только обживешься, думала Анна, расслабишься, возрадуешься, какая приятная, спокойная началась жизнь, как повезло с местом, домом, соседями. Нет! Снова перемены. Даже в такой глуши, как этот тишайший Бржецлав, жизнь не стоит на месте. Анна закрыла окно. Что он там сверлит, этот смешной сероглазый гробовщик? Образ Бруно ненадолго занял ее мысли, и она несколько секунд задумчиво смотрела на свою руку.
К Мартину Анна относилась бережно, жалела его. Ей всегда было жаль послушных детей. Она считала, что Каролина его чрезмерно нагружает и опекает. Эти современные мамаши совсем посходили с ума. Мальчишка с детства занимался немецким, куча каких-то у него кружков и секций, теперь еще и на музыку отдали. А он всего этого не любил, ни немецкий, ни музыку, но молча терпел, не хотел расстраивать мать.
– Котика погладить можно? – спросил Мартин, едва было объявлено о конце занятия.
– Конечно, можно.
Уроки Мартина заканчивались одинаково. Он шел в кухню, брал кота на руки, терся щекой о густую кошачью шкуру, прижимался лбом к загривку, потом кот из рук выскальзывал, парень распластывался с ним на полу, что-то бормоча в кошачье ухо. Кот терпеливо принимал ласку. Затем Анна мягко говорила, что уже пора, и после третьего напоминания, сердито зыркнув на нее, Мартин нехотя поднимался.
Сегодня Анна не успела отправить его домой, потому что зазвонил телефон.
– Что на этот раз? – услышала она шутливый голос Макса, своего двадцатипятилетнего сына. – У кота понос?
Хороший у нее сын, всегда терпелив к своей непутевой матери.
– С котом все в порядке.
– Так ты придешь?
Анна задержалась у окна. Гробовщик и какой-то парень загружали гроб в кузов пикапа.
– Да-да…
Анна рассеянно коснулась пальцами лба. Перемены, перемены, вот и гробы теперь по соседству. Внезапная слабость заставила Анну опуститься на стул.
– Точно?
Надо купить тонометр…
– Угу.
– Наконец-то! – обрадовался Макс. – Тогда в семь ждем. У нас хорошие новости.
– Хорошо…
– Но Машку ты не увидишь. Позавчера ее увезли на море.
Он повесил трубку, а Анна застонала. Черт! Черт! Черт! Но поздно, она уже дала согласие. Что за день?! Что за сумасбродный, кривой, непредсказуемый день…
Когда два месяца назад Макс объявил, что полюбил, она рассмеялась своим коронным смехом. Анна нежно называла ее «дружочек», женских имен она не запоминала.
– Умора! – говорила она Юле. – Она модель. У них серьезно.
– У Макса? Серьезно? Но дай бог, дай бог.
– Э-э! Весь в отца моего.
Однако легкомысленное отношение Анны переменилось после того, как она узнала, что «дружочек» – двадцативосьмилетняя эмигрантка из Молдавии с пятилетней дочерью. Оказалось, что единственный сын, подающий надежды драматург и театральный режиссер, вечно окруженный молоденькими актрисками, как теленок мухами, после двухмесячного знакомства перевез к себе разведенную авантюристку с ребенком. Вот тут Анна напряглась, неожиданно, даже для самой себя, превратившись в мать, желающую сыну добра, которая не для того его растила, чтобы.
Макс был поражен:
– Вот уж не ожидал от тебя!
– Ты хорошо подумал? – Анна вдруг перешла на чешский. Она часто так делала, когда была недовольна сыном.
Макс на чешский переходил с большой охотой:
– Ты так говоришь, потому что ее совсем не знаешь!
Глупый наивный дурачок!
– Зачем мне ее знать?
– Я тебе обещаю, ты перестанешь волноваться. Мы соберемся вместе, посидим, как нормальные люди, и ты убедишься, какое она чудо! Я сейчас пришлю фото нашей Машеньки.
– Нашей Машеньки?!
– Лови. Ты будешь от нее в восторге. От нее все в восторге!
– Хорошо, хорошо. Потом взгляну, телефон где-то на зарядке, – соврала Анна, хотя бумкнуло в кармане, и так и не нашла в себе силы взглянуть на девочку.
Прийти к ним означало бы благословение. Своим не-визитом она закрывала на их отношения глаза. А сегодня? Сегодня… сегодня, глупо засмотревшись на клоуна Бруно, она не успела придумать благозвучный предлог! Что ж. Надежды на то, что сын поумнеет, мало. Надо взять себя в руки и идти. Надо узнавать, какое эта авантюристка чудо.
И что это за хорошие новости?! Когда вам говорят, что «у них хорошие новости», о чем вы думаете? Вряд ли вам придет в голову, что на подоконнике у них зацвела хризантема.
– Мне вчера в парке счастливый билет достался, – завязывая шнурки на ботинках, сообщил Мартин то ли учительнице, то ли коту.
– Повезло тебе.
– Да. Я его съел.
– И желание загадал?
– Да. Хочу лошадь.
– Я думала, ты котов любишь.
– У мамы аллергия на них.
Вжикнула молния на ветровке.
На школьном уроке сольфеджио Анна сломала ноготь, все одно к одному, мельком подумав, что сломанный ноготь – хороший повод отказаться от визита.
Отработав положенные часы в музыкальной школе (по средам и пятницам с десяти до двух, по понедельникам и четвергам с четырех до семи вечера), она направилась в «Синий кит». На это имелись три причины. Во-первых, по пятницам она всегда ела устрицы и не видела повода изменять привычке, во-вторых, Анна хотела выпить до знакомства с хорошими новостями. Где-то надо было взять силы для фальшивого оптимизма. Хорошо еще, увезли на море эту бедную девочку. В-третьих, Анна собиралась посоветоваться с Гришей.
Однако с самого утра в тот злополучный день все шло наперекосяк.
Увидев бывшего любовника, Анна вспомнила, что он не поздоровался утром, и ждала приближения Мельникова, насмешливо сощурившись.
Григорий был невысокий, широкоплечий седеющий мужчина лет пятидесяти-шестидесяти, прыткий и деловой. Едва ли он был так же хорош в молодости, так как возрастные морщины сделали его лицо более характерным и по-настоящему мужским, и хотя этот богатырь где-то в боях приобрел двухсантиметровый шрам на левой щеке и потерял левый глаз, мало кто обращал внимание на этот недостаток, ведь стеклянный протез был отличного качества, а второй глаз лучился умом и силой.
– Куда это ты утром рванул, будто тебе в штаны ракету сунули? – спросила Анна по-русски, едва Григорий приблизился к ее столику.
– Я не рванул, богиня моя, а был поражен ужасом в нашем доме.
– Ужасом? В нашем доме?!
– Я говорю о гробах. Ты, что, не видела?
– Ах, это.
– Каролина сказала, наш дом окутан аурой смерти. Мы собираемся к мэру жаловаться.
– Аура смерти…боже, какой глупый пафос …
Григорий усмехнулся.
– А ты, кажется, чем-то очень довольна.
– Я? Довольна? Да я в ужасе, как и вы все. Гробы. Какой ужасный, ужасный кошмар! Надо бежать, лететь, мчаться к мэру! Дядя мэр, избавь нас от кошмарного ужаса.
Только теперь Мельников распознал в ее голосе сарказм и отчаяние.
– Случилось что-нибудь?
– Аура смерти подбирается ко мне.
Григорий вздохнул.
– Я понял. Ну раз ты шутишь, и у тебя такое шутливое настроение, ты не очень огорчишься, узнав, что устриц сегодня нет.
– Нет устриц? – бестолково переспросила Анна и подняла на него свои огромные, полные изумления глаза.
– Знаю, звучит, как ужасный кошмар. Но что делать? Непредвиденные обстоятельства. Но вместо устриц лосось на гриле.
Анна задумчиво посмотрела в потолок и после идеально выдержанной паузы меланхолично произнесла:
