Я не беру розу.

– Я вы2ходила тебя, а ты убил всех, кого я любила. Провались ты вместе со своей розой. Просто… уходи.

Я плачу.

До него наконец начинает доходить.

Господи ты боже мой. Начинает доходить.

Спустя долгую минуту всадник кладет розу на растрескавшуюся землю передо мной.

– Я не буду удерживать тебя силой. После всего… – Он смотрит вдаль рассеянным взглядом. Потом словно отмахивается от своих мыслей и снова переводит взгляд на меня. – Выбор за тобой, но, если ты дорожишь жизнью, ты должна уйти со мной.

И стать свидетельницей новых смертей?

Уж лучше попытаю счастья в этом распавшемся мире.

Мой взгляд встречается со взглядом всадника. Я не должна была тебе помогать.

Он, должно быть, читает мои мысли, потому что на мгновение в его чертах мелькает что-то… Я бы сказала – сожаление или, может, удивление, но кто знает?

Этого оказывается достаточно: он идет к коню. Садится в седло, вставляет косу за спину, в ножны. В доспехах, верхом на коне он не похож на злодея. Нисколько. Это бесит.

– Прощай, цветочек, – говорит Голод, пристально глядя мне прямо в глаза. – Я буду долго помнить твою доброту.

Он бросает на меня последний долгий взгляд и уезжает прочь.

В настоящем

Даже теперь я чувствую вкус желчи, когда вспоминаю наше прошлое.

– Ты… – говорит всадник. Его глаза ловят мой взгляд. – А я все думал…

– Что со мной было дальше? – договариваю я за него. – Я выжила.

– Я рад.

Голод глубоко вздыхает, мой клинок вздрагивает от этого движения. Всадник откидывается на спинку стула, словно устраиваясь поудобнее. Очевидно, какие бы воспоминания ни сохранились у него обо мне, он думает, что это его спасение.

Ярость во мне нарастает, как прилив.

– Как же я тебя ненавижу, – шепчу я.

– Однако ты все еще не чиркнула ножом мне по горлу, – говорит он.

– На слабо хочешь взять? – шепчу я ему в ухо.

У меня руки чешутся сделать именно это. Увидеть, как брызнет из шеи его бессмертная кровь. Увидеть его боль. Вот зачем я здесь. Месть. Ничего другого мне не осталось.

– Ну давай, цветочек, – поддразнивает он, вторя моим мыслям.

– Не называй меня так.

Я вдавливаю клинок глубже: ласковое обращение только сильнее злит.

Покончи с этим, говорю я себе. И все же колеблюсь.

Просто я еще никогда никого не убивала.

Будет ли технически это убийством, если всадник все равно не может умереть?

Я непременно должна это выяснить. Это мой долг перед Элоа, перед тетей, перед двоюродными братьями и сестрами.

Вдавливаю нож еще глубже и смотрю, как кровь стекает по лезвию.

– Не умеешь, – говорит Голод, и голос у него спокойный. Я чувствую, как он пялится на меня, словно запоминая мои черты. Это тоже злит.

– Заткнись.

Я делаю глубокий вдох, набираясь храбрости.

Как будто слегка забавляясь, всадник говорит:

– Ты хоть понимаешь, что я могу тебя остановить, если захочу?

При этих словах я замираю.

Всадник откровенно ухмыляется.

– Девочка, ты что, забыла о моих способностях?

Я смотрю ему в глаза.

Только что сила была на моей стороне, и тут…

Пол начинает ходить ходуном, твердое дерево растрескивается под ногами. Меня отбрасывает в сторону, и я ударяюсь плечом о стену. Каким-то чудом мне удается не выронить кинжал. Слышу, как скрипит под Голодом стул, и тут же всадник хватает меня.

Чистый инстинкт заставляет меня выбросить вперед руку с кинжалом. Острие вонзается в Голода. Он глухо вскрикивает, глядя на рукоять, торчащую из груди, и его лицо искажает гримаса.

Я взвизгиваю от неожиданности.

Дерьмо! Я ударила его ножом! По-настоящему! С ужасом смотрю на оружие, вонзенное в его тело, но удовлетворение так и не приходит.

Жнец с гримасой берется за рукоять, выдергивает окровавленный кинжал и отбрасывает в сторону.

Я тянусь за новым оружием, но Жнец хватает меня за горло, тащит к столу, впечатывает в полированную поверхность, и его коса оказывается подо мной.

Нижняя часть тела Голода вжимается в мою.

– Глупенький маленький цветочек, – бросает он, нависая надо мной.

Я снова тянусь к кинжалу, висящему в ножнах на бедре. Жнец опережает меня: его рука скользит по моему боку и выхватывает оружие. Он отбрасывает его в сторону, затем вытягивает другой клинок, подлиннее, прицепленный к нагрудному ремню, бегло осматривает и отшвыривает далеко в сторону.

Вот и все. Последняя часть моего грандиозного плана рухнула. Третий раз в жизни я оказываюсь в безраздельной власти всадника.

– Это и был твой план? – хрипит он, а его кровь капает мне на грудь. – Прийти сюда и убить меня? Из тебя убийца еще хуже, чем шлюха.

Я плюю ему в лицо.

В ответ он крепко сдавливает мое горло.

– Но нет, конечно, ты не хотела меня убивать, – говорит он, стараясь поймать мой взгляд. – Ты же видела, что я не могу умереть, и знаешь, на что я способен. Ты же не настолько глупа, чтобы думать, будто тебе по силам прикончить меня…

Где-то в особняке открывается дверь.

Голод бросает в ту сторону злобный взгляд. Я, пользуясь моментом, подтягиваю ногу к груди и изо всех сил бью ублюдка по яйцам.

Охая от боли, Голод выпускает меня и хватается за пострадавшее место, а я, пользуясь моментом, выбегаю из комнаты.

Вон, вон отсюда!

Я перепрыгиваю через труп, сворачиваю за угол… Какой-то человек преграждает мне путь.

Твою мать!

При виде меня глаза у него слегка округляются. Я притормаживаю, но все-таки врезаюсь в него, и мы оба падаем, сплетаясь в клубок.

Отчаянно пытаюсь освободиться и тут слышу приближающиеся шаги Голода. Прежде чем я успеваю подняться, человек, лежащий на мне, отлетает в сторону от удара ноги. Коса Жнеца опускается ему на горло.

– Я тебе говорил, чтобы ты не вмешивался? – говорит Жнец своему стражнику.

– Но…

Глаза мужчины устремляются на меня.

Стремительно, так, что я не успеваю уловить движение, Голод перерезает стражнику шею, и из открывшейся артерии хлещет кровь.

Я вскрикиваю от этого зрелища. Стражник все еще смотрит на меня, потрясенно и испуганно, и тянет руку к перерезанному горлу.

Да, вечер явно не задался.

Я вновь судорожно пытаюсь встать.

Всадник ставит ногу мне на грудь.

– Ну-ну, я с тобой еще не закончил.

Он вновь заносит косу. Теперь ее лезвие перепачкано кровью.

При виде ее я закрываю глаза и часто дышу, стараясь не лишиться чувств.

– Почему ты думаешь, что я не убью тебя на месте, прямо сейчас? – спрашивает Жнец.

– Я не боюсь смерти, – тихо отвечаю я.

– Ах, вот как? – Кажется, всадника это забавляет. – Тогда открой глаза и взгляни ей в лицо.

В его голосе звучит издевка, и это заставляет меня разлепить веки. Я вскидываю на него яростный взгляд.

Он склоняет голову набок.

– Вот так. Дай-ка поглядеть на тебя.

Если бы его лицо не маячило так далеко, я бы попыталась плюнуть в него еще раз.

Голод не спешит.

– Я думал о том, встретимся ли мы снова. Зря ты не сказала, кто ты. Я бы тебя пощадил.

Я хмыкаю. Как будто он тогда слушал, что я говорю.

– Но ты не пощадил, – говорю я. – Взгляни на мою грудь, и сам убедишься.

– Однако же ты выжила. – Он смотрит на меня испытующе, как будто сам не может в это поверить. – Зачем же было искать меня, снова навлекать на себя мой гнев?

Что-то теплое и влажное касается моего плеча, стекает по руке и поднимается вверх, к волосам. Далеко не сразу я догадываюсь, что это кровь убитого.

С ужасом смотрю на Голода и дышу носом, стараясь не дать волю эмоциям.

– Я хотела сделать тебе больно.

Он приподнимает брови.

– Яйца и правда еще побаливают, цветочек, надо отдать тебе должное.

Щеки у меня вспыхивают от гнева, несмотря на весь очевидный ужас моего положения.