– Пошел ты…

Всадник сильнее придавливает меня сапогом.

– Ты сама хотела туда сходить, помнишь? Но я все еще не хочу твою киску.

Для него это все шуточки. И моя боль, и боль всех остальных.

– Когда мы впервые встретились, ты отнял у меня всех, кого я любила, – шепчу я. – А потом еще раз.

Он хмурится.

– Я делаю свое дело, смертная. И буду делать до тех пор, пока меня не призовут домой.

Еще секунду Голод разглядывает меня. А затем убирает сапог с моей груди, наклоняется и рывком поднимает на ноги.

– Однако я думал, что ты не такая, как другие паразиты.

Он хватает меня за руку выше локтя и тащит по коридору, лишь раз остановившись по пути – чтобы снять с вешалки моток веревки.

Я упираюсь, издаю отчаянный вопль, но это ни к чему не приводит. Не имею ни малейшего понятия, что меня ждет. У Голода было уже несколько возможностей убить меня.

Ни одной из них он не воспользовался.

Но, может, просто время тянет.

Голод затаскивает меня в пустую комнату. Вталкивает внутрь и захлопывает за нами дверь.

Я тяжело падаю на пол, так, что зубы щелкают. Жнец шагает ко мне.

Я шарахаюсь от него, но бежать некуда. Я заперта в этой комнате вместе со сверхъестественным монстром.

Какую-то долю секунды мы смотрим друг на друга – хищник и добыча.

Он меня убьет. Я по глазам вижу, как он нас всех ненавидит, какое наслаждение для него уничтожать нас одного за другим. В руках у него все еще коса и веревка, которую он прихватил в коридоре.

Голод опускается на колени возле меня, его мучительно красивое лицо освещено масляными лампами. Из его груди, куда я только недавно вонзила нож, сочится кровь. Мой взгляд падает на его шею – она тоже перемазана кровью. Что бы он ни говорил, мне удалось ранить его.

Всадник хватает меня за запястье, и не знаю, в чем дело – в касании его пальцев или во взгляде, – но волоски у меня на руке встают дыбом.

– Пусти!

Я пытаюсь вырвать руку, но его хватка не ослабевает.

Он хватает меня за другое запястье, сжимает обе руки вместе, а затем начинает обматывать их веревкой.

– Что ты делаешь?

Я сопротивляюсь. И снова абсолютно тщетно. Кажется, он обладает сверхъестественной силой.

– Усмиряю тебя, – говорит он. – Я думал, это очевидно.

Голод с безмятежным лицом связывает мне руки. Потом откидывается назад и оценивающе смотрит на меня.

– Будешь еще пытаться меня убить?

Я перестаю вырываться.

Так вот в чем дело? Он не хочет, чтобы я опять напала на него?

Я слишком долго тяну с ответом.

Уголок рта у всадника кривится.

– Так я и думал, – говорит он, принимая мое молчание за согласие.

По правде говоря, если только представится возможность, я непременно попытаюсь вывести его из строя еще раз.

С минуту всадник смотрит на меня изучающим взглядом.

– Для того, кто так боится кисок, – говорю я, – ты что-то уж очень долго меня разглядываешь.

Жнец не клюет на эту приманку.

– Скажи, – говорит он, сидя в той же позе, откинувшись назад, – что бы ты сделала на моем месте, если бы девушка, сперва спасшая, спустя годы попыталась тебя убить, а потом вдруг оказалась твоей пленницей?

Дальше по сюжету – моя смерть. Мучительная. Я определенно упустила второй шанс спасти свою жизнь.

Я смотрю на всадника, совершенно упав духом.

– Не знаю, – отвечаю я с горечью. – Я же не монстр.

Эти пугающие глаза все так же оценивающе смотрят на меня.

– Я никогда не делал исключений для кого-то из людей, – признается он, – и не хочу делать их сейчас.

По его тону я понимаю, что следом будет «но».

– Но должен сказать, что пока только один человек спас мне жизнь. Этот случай, увы, оставил во мне след. – Он наклоняется ближе. – Это должно тревожить такого хрупкого цветочка, как ты.

Еще как тревожит, приятель.

Он встает, не сводя с меня своих зеленых глаз.

– Утром мы с тобой еще поговорим. – Голод направляется к выходу из комнаты, но у самой двери останавливается. – А если ты попытаешься исчезнуть из этого дома, я заставлю тебя об этом пожалеть.

В голове тут же всплывают картины окровавленных тел в гостиной и в общей могиле за домом. Я могу сколько угодно храбриться и дерзить, но ни за что на свете не сделаю попытки бежать этой ночью. Голод не из тех, чье терпение стоит испытывать.

Всадник окидывает меня взглядом с ног до головы.

– Надо было тебе держаться от меня подальше. Даже если ты и сейчас все еще тот маленький цветочек, который спас меня когда-то, – не в моих правилах позволять цветам расти…

– Просыпайся.

Я вздрагиваю от голоса Голода и открываю глаза.

Он смотрит на меня сверху вниз – хмуро, так, словно его злит само мое присутствие.

Я ошарашенно моргаю, осматриваюсь вокруг, а затем снова перевожу взгляд на всадника.

– Ты не слышал, что принято стучать? – говорю я, подавляя зевок.

– Ты моя пленница. Предупреждения тебе не по чину.

– М-м-м…

Глаза у меня закрываются.

– Просыпайся.

– Только если ты намерен перерезать эти веревки, а так нет, – отвечаю я, не открывая глаз.

Это уже не первый раз, когда мне приходится спать со связанными руками. Однако определенно самый дерьмовый из всех. Раньше мне за такое хотя бы платили.

Миг – и Голод срывает одеяло с кровати. Но если он хотел меня припугнуть, то у него не получилось. Я привыкла ожидать какой угодно сумасшедшей херни, когда я в постели. А куда денешься? Издержки профессии.

Я слышу металлический звон вынимаемого из ножен клинка.

– Похоже, у тебя на редкость плохо с чувством самосохранения, – говорит он.

Я снова открываю глаза, стряхивая остатки сна, чтобы внимательно следить за кинжалом в руке у всадника.

– Ты просто злишься, что я не больно-то испугалась.

На самом деле ночью я пришла к выводу, что Голод не собирается меня убивать. Так мне кажется. По крайней мере, пока. Это сильно придало мне храбрости. Остальное же – просто бравада. Еще одно умение, которое я приобрела с тех пор, как стала женщиной легкого поведения.

Голод грубо хватает меня за руки и перепиливает веревку.

Я смотрю на него. Сегодня он при полном параде, бронзовые доспехи начищены до блеска.

– От тебя пахнет свиным дерьмом и кровью, – замечает он.

Я изгибаю бровь.

– Очень меня волнует твое мнение.

Если быть до конца честной, мне как раз нравится, что я ни видом, ни запахом не похожа на мужскую влажную мечту. Отрадная перемена. И расходов меньше.

– Продолжай в том же духе, цветочек. Ты напоминаешь мне о том, почему я презираю людей.

– Во-первых, меня зовут Ана, – говорю я, слегка приподнимаясь на локтях. – Во-вторых, всадник, ты ненавидишь людей потому, что когда-то давно мы ужасно обошлись с тобой, а вовсе не из-за моего длинного языка.

На самом деле я знаю, что язык у меня как раз ничего себе. Иногда злой – смотря с кем говорю, но, как бы то ни было, он многих привлекает.

Всадник смотрит на меня, и мне приходится сделать усилие, чтобы не подпасть под действие его красоты.

Голод освобождает мои руки, а затем отходит в другой конец комнаты и открывает шкаф, где висит несколько платьев. Размеры и фасоны наводят на мысль, что здесь когда-то жила девочка-подросток. Я стараюсь не думать о том, что с ней, скорее всего, случилось.

– Так что, – говорю я, разминая запястья, – ты уже решил, жить мне или умереть?

Не могу же я об этом не спросить.

– Неужели ты думаешь, что, если бы я хотел, чтобы ты умерла, мы бы с тобой сейчас разговаривали? – говорит Голод, снимая с вешалки одно из платьев.

Я хмуро смотрю этот наряд, догадываясь, что он предназначен мне.

Голод направляется к двери.

– Иди за мной, – бросает он, не оглядываясь.

Несколько секунд я смотрю ему вслед, не зная, что делать в такой ситуации. Но, кажется, он не намерен меня убивать, а мне нужно еще немного прийти в себя, чтобы начать обдумывать дальнейшие действия, поэтому я неохотно плетусь за ним.