Адам говорит, что ему легче от того, что мы рядом. Так он следит за мной, хотя я все равно переживаю, что он может отвлекаться и думать в первую очередь не головой, а сердцем. Особенно когда я бегу на поле и тащу одна раненого солдата, пока продолжается обстрел.

Мы продолжаем стоять, обнимая друг друга, наслаждаясь моментом тишины и спокойствия. Прижимаюсь щекой к его гладковыбритому лицу. И покрываю поцелуями скулы, губы, шею.

– Я так сильно люблю тебя, – нарушает тишину Адам, отвечая мне совсем не целомудренным поцелуем.

– И я тебя, – мы говорим это друг другу при каждой возможности.

Никто из нас не знает, что будет через десять минут. Прилетит ли бомба, разделят ли нас в срочном порядке из-за нового задания на неделю. Это чертовски сложно морально каждый раз быть в этой палатке и ждать новостей. Хотя работы у меня хватает: зашить рваные раны, извлечь пули, наложить повязки, банально выдать порошок от диареи, потому что до нас не всегда доходят сухпайки, и приходится питаться тем, что осталось. Могу делать все это уже с закрытыми глазами. Хуже всего, когда с этой палатки выносят солдата, который уже никогда не очнется. Такое бывало всего несколько раз, но к этому никогда не привыкнуть.

– Нам пора, – говорю я, скоро восемь утра, а значит Командир Нил будет раздавать приказы на этот день.

Мы выходим на улицу. Из соседних тоже начинают выходить солдаты и офицеры. Из женщин здесь только я, поэтому у меня своя палатка. Точнее я сплю и умываюсь в той же, где принимаю пациентов. Рядом расположена еще одна палатка из плотной темной ткани, но большего размера, там моя операционная. Конечно, полноценной палатой и реанимацией это не назовешь, но все необходимое всегда есть под рукой. Хотя бы чтобы подлатать раненого и отправить на вертолете в больницу при первой же возможности.

Мы собираемся все на площадке, где уже стоит Командир всего батальона, вчитываясь в какие-то бумаги. Адам уходит у своему отряду под свисты, целуя крепко меня на прощание. Большинство по-доброму завидует нам, потому что мы с ним вместе здесь, а все родные и близкие наших парней остались на родине. Надеваю кепку, солнце уже поднялось высоко, даже в футболке становится жарко и душно. И занимаю место рядом с Нилом.

Командир зачитывает план на ближайшие два дня, отправляет команду снайперов на восток страны, а отряду Адама, который находится во главе, говорит зайти к нему после собрания за папкой с какими-то файлами по боевикам.

Я отчитываюсь, что рядовой Скотт Парс идет на поправку. Будучи на задании, рядом с ним взорвалась граната, но он вовремя нашел себе укрытие, поэтому осколки от соседних окон впились ему в правую ногу, но я смогла достать каждый и зашить рану. Считайте, легко отделался.

Мы расходимся каждый по своим местам, я замечаю, как мой жених салютует мне своей фуражкой, а я посылаю ему воздушный поцелуй. Разворачиваюсь в сторону своей палатки, но свист надо мной заставляет меня остановиться. Звон в ушах оглушает. Меня словно парализует. Крики. Звуки разорвавшихся гранат. Волной меня отбрасывает в сторону. Я пытаюсь глазами найти Адама. Все бестолку. Беготня. Песок в глазах. Я задыхаюсь от пыли. Снова крики. Выпущенный снаряд. Кровь. Много крови. Парни бездыханно лежат, разбросаны конечности. Никто не двигается. Я пытаюсь подползти к своей палатке, как к укрытию, но тело меня не слушается. Еще граната. Темнота.

Резко сажусь на матрасе. Гребаные кошмары вернулись. Металлический привкус чувствуется во рту, а искусанная щека ноет изнутри. Смотрю на телефон – полдень. Всего лишь. Я спала жалких два часа. Больше трех лет я жила вообще без снов. И если моего психотерапевта это тревожило. То меня устраивало. Я устала переживать этот страшный день снова и снова.

Откидываю одеяло, майка прилипла к спине из-за липкого пота. Смахиваю слезы, я даже не сразу заметила, что щеки влажные. Трогаю цепочку с кольцом и жетоном. Со мной, она на месте. Вдох-один-два-три-выдох. Этого еще не хватало. Расклеиться из-за передряги полицейских. Завтра первым делом зайду к Клаудии в отдел персонала и откажусь от дополнительных смен в отделении неотложной помощи. В конце концов я опытный хирург, а ездить по городу к бабулям с инфарктами или к детективам с пулями пусть будут настоящие фельдшеры.

Крис

Лежу на кожаном диване в своем кабинете, вглядываясь в потолок. Чувствую, как жжение от огнестрельного ранения пронзает все тело. Мне 38 лет, я взрослый мужик, опытный детектив полиции Нью Йорка, который бывал на разных заданиях и видел страшные последствия убийств. А корчусь от боли, как девчонка.

Штурм этого проклятого здания, где пряталась мафия Уайатта, оказался слишком дорогим. Проблема даже не пуле, заживет. А в том, что я теперь подозреваю каждого. Хотя еще вчера днем я был совершенно уверен в своих детективах и оперативниках. Черт. Да просто в каждом парне этого участка.

Сойер заходил полчаса назад, подтвердил, что информацию о спецоперации передал кто-то стрелку. И этот урод намекнул, что мало того, что мне повезло выкарабкаться. Так еще чтобы вся наша команда проверила среди своих. Я бы хотел ответить, что он просто пытается рассорить нас, отвлечь от дел Харриса Уайатта. Но нутром чую, что он может быть прав.

Медленно поднимаюсь с дивана, игнорируя ноющий жар под ребрами. Брайан стучит по дверному косяку, показывая, что у него в руках спасительный стаканчик с кофе.

– Я взял со сливками для себя. Но потом решил, тебе не помешает. Только не знаю, можно ли тебе после больницы? – Беспокойство отразилось на лице моего друга.

– После такой ночи и пары часов сна это определенно не будет моей последней дозой кофеина на сегодня.

– А если доктор запретил? – Брайан проходит ко мне в кабинет, прикрывая дверь. Он слегка прихрамывает на правую ногу из-за ножевого ранения, которое получил несколько лет назад, когда мы гнались за преступником из китайской общины по Бродвею. Зрелище было еще то, а самодовольное лицо Брайана еще крутилось неделю в местных новостях.

– Доктор как-его-там-Майер вообще не разрешал мне уходить сегодня.

– И давно ты не следуешь приказам?

– Считай, что с этого утра. Мне нужно, чтобы ты, Сойер и Эдди пришли в допросную. Или в любой другой кабинет, где поменьше ушей. Восстановим вчерашний вечер по секундам.

– Будет сделано, – и с этими словами, он выходит из моего кабинета.

Делаю глоток кофе, но чуть не выплевываю все. Брайан сколько ложек сахара туда засунул? Всю сахарницу не пожалел? С другой стороны, это вроде как и не для меня изначально было. Брайан вообще редко о ком заботится. Ему это чувство будто совершенно не знакомо. Он словно робот, даже не уверен, что у него есть девушка или хотя бы однодневные подружки. Хотя это точно не мое дело.

Захожу в самую дальнюю по коридору допросную, прежде отключив звук и камеры в соседнем кабинете. И закрываю жалюзи, теперь в зеркало-стекло, что отделяет нас от внешнего мира, никто не подсмотрит. Мало ли кто может шпионить и разнюхивать. Сейчас я вообще никому не доверяю. Разве что этим троим, кто заходит за мной и усаживается вокруг стола. Кто и как мог предать нашу операцию? Кто стоит за всем этим? Вопросы кружатся, не могу совсем сосредоточиться.

Мои два детектива и новичок сидят в мрачном кабинете, где витает нервная атмосфера. Я внимательно наблюдаю за реакцией каждого. Да, я знаю свою команду, как свои пять пальцев, и малейший намек на недоверие не остался бы незамеченным.

Сойер рассказывает поминутно, что происходило. Как им удалось схватить одного из бухгалтеров, который оказался еще к тому же головорезом шестерки Уайатта. Удобно, киваю ему, говоря, что тот многозадачный сотрудник. Дальше он зачитывает показания других оперативников. Брайан дополняет протоколом детективов Агентства по борьбе с финансовыми преступлениями. Все четко и слажено, никаких проколов. Начинаем анализировать каждую деталь произошедшего. Мы рисуем временную шкалу на доске-стойке, которую прикатил сюда Эдди. Кстати, о нем. Пока я вчера маневрировал сквозь коридор и комнаты здания, я не мог не замечать недостатки своего подопечного. Но за него поручился сам Капитан, и поэтому я в нем тоже стараюсь быть уверен. Хоть это и дается мне с трудом. Я знаю его буквально чуть больше суток.