– Но ты мне даже этого не сказала, – разводит руками Дэвис.

– Да, ты прав, я должна была подойти к тебе.

– Что за дело?

– Я не могу тебе сказать, – необъяснимое чувство вины застало меня врасплох. Я вообще перестала чувствовать какие-либо эмоции уже давно. А тут я успела за пару дней злиться, переживать, а теперь еще и виноватой себя чувствую Прекрасно просто.

– Так значит, да? – ехидно отвечает заведующий отделением. – Даю тебе неделю отпуска, дальше возвращаешься на свое рабочее место.

– Но, Лори…

– Никаких Лори, – машет руками Дэвис. – Клаудиа меня уже достала, каждую неделю напоминает о том, что ты постоянно на работе. Глава профсоюза с меня не слезает, я нарушаю все рабочие сроки. Решишь свои вопросы с полицией и вернешься оперировать.

– Мне не нужен отдых, ты же знаешь, я хорошо работаю. Никаких осечек.

– С этой минуты, Джен, с этой минуты, – и Лори уходит, оставляя меня в одиночестве. Злую. Раздраженную.

Набираю номер Райта и без предисловий перехожу к сути:

– Райт, я тебе не девочка по вызову, захотел – пришла, понял?

– Джен? – отозвался низкий глубокий голос.

– Какого черта заведующий отделением меня выгоняет в отпуск? Я не давала согласия на работу с тобой.

– Джен, послушай… – пытается вставить хоть слово Райт.

– И твой Капитан позвонил ему напрямую, попросил не давать мне операций. Видите ли я твой внештатный эксперт! Гребаный эксперт, Райт!

– Джен! – рявкают по ту сторону телефона.

Я молчу. Высказалась. Ярость утихает. Но раздосадованность остается. Вздыхаю, откидываю голову и пялюсь в потолок.

– Дженнифер, я лишь упомянул, что передал тебе бумаги, и что ты их посмотришь. Просто это дело теперь – номер один. – Райт делает паузу, шумно вздыхает, а потом продолжает. – За время охоты на Уайатта мы потеряли троих детективов, – словно достает козырь и бьет меня им наотмашь.

Знает, на что надавить. Я тоже потеряла своих. И Адама. И эту боль никогда не выскрести из моего сердца. Только вот восемь лет назад все причастные остались безнаказанными. Даже за то, что я гнила в плену. Произвели какой-то стратегический обмен, включая меня. Я потом еще долго доказывала, что мне не промыли мозги, и я не встала на сторону врагов. В тот момент я искренне считала, что лучше бы я больше не просыпалась в этой камере.

– Джен, – тихо произносит Райт. – Ты там?

– Да, – хрипло отвечаю я, потому что от воспоминаний слезы начинают меня душить. Откашливаюсь. – Раз уж у меня внезапно появилось свободное время, что от меня требуется?

– Ты успела просмотреть записи? Нашла что-нибудь?

– Ничего необычного. Кого-то забили до смерти трубой, в кого-то стреляли. Но я так понимаю, что это распространители фишек, а не простые жители, кто играл за столом.

– На самом деле не все, но большинство тех, кто проговорился о внутренней кухни мафии.

– А дети? – сглатываю, это тяжело дается. На войне я тоже была свидетелем несколько раз, как на носилках под брезентом были видны маленькие ладошки и ступни. К этому невозможно привыкнуть, это невыносимо больно и страшно.

– Из неблагополучных семей, хотели заработать, притащили фишки в школы. Но Уайатт узнал и объяснил им, что несовершеннолетних приглашать нельзя. И дал им еще один шанс. Те вроде как послушались. Но по слухам все равно снова начали предлагать ученикам поиграть. Говорят, сам Уайатт их убил. Но быстро. Никому не позволил.

– Тоже мне благородство, – хмыкаю я.

– Типа того, да. Приедешь завтра в участок? С меня кофе.

– Решил купить мое расположение? Он у тебя отвратительно горький. Буду в 10, – отключаюсь, снова не прощаясь.

Выбрасываю еду с подноса, которую я так и не доела. Иду в раздевалку, где избавляюсь от формы. Переодеваюсь. Запихиваю все в бак для грязных вещей, забираю из шкафчика бутылку воды, бейдж. Забираю из кабинета все папки с отчетами и данными пациентов, передаю их главной медсестре. Пусть сами разбираются с заменой. Я все еще злюсь на Лори, что он так легко отправил меня в отпуск. Без моего согласия. И на Райта. Почему все решают за меня, что мне нужно? Выхожу через главные двери Больницы “Бельвью” и направляюсь в сторону метро.

Дженнифер

Первый день отпуска Дженнифер

Луч солнца проникает через занавески в комнату. Лежу на матрасе и пялюсь в потолок. Странное чувство, когда день настал, а на работу не нужно собираться. И думать про ежедневные утренние собрания тоже. Я с легкостью передала пациентов для наблюдения другим хирургам, с учетом, что все назначенные операции я уже провела. Я особо не держусь за пациентов или других докторов, но то, что меня выгнали в отпуск, раздражает до сих пор. Единственное я беспокоюсь за Миссис Эллис, у нее должна быть завтра кардио операция. И я должна была ассистировать Доктору Палмеру, лучшему кардиологу города. Бьюсь об заклад, он лучший во всем штате. Его переманили в нашу больницу с Чикагской больницы, потому что его дочь переехала в Нью Йорк к жениху. Дэвис уверил меня, что хирурги справятся, и он найдет достойную мне замену.

Здесь я должна была выйти из себя, потому что я и есть достойный врач. Лучший. И это не притворство, статистика говорит за себя. Но я так устала от всех препирательств и выяснений отношений, что просто молча согласилась и ушла домой.

Чтобы доехать до участка, мне нужно выйти в пол десятого. У меня в запасе есть три с половиной часа. Чем заняться – не представляю. Обычно в это время я уже принимала душ и наспех одевалась, чтобы поскорее приехать в больницу. Сейчас же я зарываюсь с головой под одеяло в надежде заснуть еще хотя бы ненадолго. Но все тщетно.

Отжимаюсь, умываюсь, кормлю свинку. Все, как обычно. Рутина. Любимое слово моего психотерапевта. Бесит неимоверно. Включаю фоном «Доброе утро, Америка», передают неделю дождей. Чудесно. Ненавижу влажность, сырость и серость. Надеваю плотные хлопковые бежевые брюки и рубашку в тон, сверху строгий пиджак и кроссовки. Солнцезащитные очки вываливаются из сумки. Да уж, они мне не понадобятся в ближайшие дни. Беру зонтик и выхожу на улицу. Поднимается ветер, разметая на асфальте не выброшенные газеты и стаканчики из под кофе в урны. И ведь для кого-то Нью Йорк – город мечты.

Спускаюсь в метро, сажусь на нужную мне ветку. Сначала завтрак. Затем в участок. Неизвестно сколько времени я там пробуду. Меня злит сама ситуация, что со мной никто не посоветовался. А будет ли мне вообще удобно этим заниматься? А вдруг у меня ПТСР, и это дело даст толчок на истерику и уход в депрессию? Я должна в первую очередь заботиться о себе. Как это делаю в последнее время. Но интерес и чувство справедливости перевешивают, поэтому вчера вечером я уже успокоилась и настроилась на помощь детективам. А после сытного завтрака, состоящего из йогурта, блинчиков и кленового сиропа, чувствую себя гораздо лучше.

Подхожу к участку и сразу замечаю статную фигуру Райта, болтающего с каким-то офицером. У Детектива в руках подставка с двумя стаканчиками кофе. Надеюсь, это для меня, и что там американо, а не сладкая молочная ерунда. Райт оборачивается, словно спиной почувствовав мое приближение, улыбается и протягивает один стаканчик мне.

– Доброе утро, Джен.

– Не уверена, что оно доброе. Я здесь, а должна была быть в операционной вместе с Миссис Эллис.

– Что за Миссис Эллис?

– Моя пациентка, ей шестьдесят пять, любимое слово при обращении ко мне “милочка”, и ей назначено коронарное шунтирование, чтобы восстановить кровоток в артериях сердца, – лицо Райта вытягивается, а глаза ползут вверх. Мы заходим в здание участка.

– И ты можешь такое?

– Это несложная операция. Но она была назначена на мою смену, – как бы в укор отвечаю Райту.

– Мы здесь тоже не в игрушки играем, знаешь ли.

– Так может вы в своей песочнице сами и разберетесь, а я пойду? – начинаю поворачивать в сторону выхода, но Райт в два шага догоняет меня и кладет свою огромную ладонь мне на плечо. Я чувствую тепло его руки сквозь одежду. Это ненормально быть такой температуры. Чувствую едва уловимый аромат геля для душа и кондиционера для белья. Сегодня Райт в черных брюках и белой рубашке, рукава закатаны на предплечьях. Откровенно пялюсь на его мускулы. Будь я здесь по другим обстоятельствам и лет на десять моложе, определенно бы потрогала его, провела пальцами бы по выпуклым венам на кистях. Еще секунда, и чувство предательства берет вверх. Я знаю, что надо двигаться дальше. Все вокруг это мне твердят. Но я все еще храню верность Адаму. Все эти чертовы восемь лет. Отстраняюсь и смотрю в его серые глаза, они будто схватили меня цепким взглядом и совершенно не планируют отпускать.