Вскоре Серёга устроился возле пулемёта, я разделся, залез в воду, поплескался. Поохал, поахал, хрюкнул пару раз от удовольствия. Вылез на берег, побежал со звенящими от холода органами вытираться и контролировать окрестности. Серёга разделся, полез в речку, тоже хрюкнул от счастья, вода-то +4! Это ледник тает, чего ж вы хотите!

После окончания водных процедур синий от холода Серёга принялся намыливать зелёную майку. Она показалась ему не очень салатовой, он решил её побыструхе простирнуть. Тем более, что на афганской жарище в мокрой майке первые полчаса гораздо лучше, чем в сухой. Пока Серёга устраивал прачечную-хренячечную, я водил по окрестностям лучевым зрением. В процессе этой творческой деятельности неожиданно разглядел рядом со своим пулемётом Серёгину снайперку. Она сверкала новым лаком как рояль во Дворце Пионеров. Правильно! Кто же в наше время ходит стирать майку без снайперки? Вот Серёга её и притащил.

Разглядывал я новую винтовку и вдруг вспомнил, что в экспозиции Гродненского историко-археологического музея красовался меч одного буйного парняги с надписью на клинке «Пей кровь» (Drinc Blut).

– А мы чё, хуже, что ли? У нас тоже полная башка мозгов. – Подумал я, вынул из пулемёта патрон 5,45 и нацарапал острой пулей на сверкающем лаке через всё ложе винтовки «ПИПЕЦ ВРАГУ!!!». А потому что нехрен!

После стирки майка у Серёги стала блестящая, как лак на винтовке, он напялил эту мокрятину на себя. В этот момент дневальный выкрикнул какую-то команду, мы побежали её выполнять. Строиться, короче, мы побежали. Потому что, в армии все команды (кроме команды «к бою») начинаются с построения.

Построение проводил, опять же, Рязанов. Он вышел из офицерской комнаты, подал команду:

– Станови-и-ись! ЗамкомвзводА, строим свои подразделения! Бильярд в карманах катать заканчиваем!

Эта старинная армейская шуточка обозначала, что если у солдата рука (или руки) засунуты в карманы, то солдат непременно там «гоняет шары». В армии её произносили на каждом построении, то сержант, то командир взвода, теперь командир роты. А я всегда считал, что солдат ничего нигде не гоняет. Руки в карманах он держит просто потому, что привык в такой позе шляться по деревне. Точно так же, как стоять с открытым ртом. Если у солдата открыт рот, это не значит, что солдат хочет кушать или что-то сказать. Это всего лишь удобная поза для человека. С открытым ртом, и с руками в карманах. Он и в военкомат в такой позе пришёл, чтобы призваться в Армию и Родине послужить. Может быть, это у него повседневное душевное состояние такое.

По заданию Рязанова мы вынули руки из карманов, расстелили перед ногами плащ-палатки, высыпали на них военное имущество из своих вещмешков, приняли над своим барахлом стойку «вольно». Оружие закинули за спину, стволом вниз.

Командир со старшиной принялись обходить строй. Они разглядывали бойцов спереди и сзади, проверяли выложенное на плащ-палатку имущество, осматривали оружие.

В это исторически трудное время перед строем нашей роты грустил ослик. Его отловили пацаны, которых отрядили покорять Тринадцатый пост под командой товарища Старцева. Ослика привели на построение, чередой поджопников убедили присоединиться к сторонникам Апрельской Революции. После того как он потерял бдительность, ему на горб загрузили бронежилеты, какие-то коробки, какие-то ящики, матрасы, а затем сверху всей этой горы имущества шлёпнули тело пулемёта ДШК (Дегтярёва-Шпагина крупнокалиберный пулемёт). Ослик превратился в кучу барахла на четырёх тоненьких ножках. Ничего другого не было видно, только барахло и ножки. Мы стояли, Рязанов ходил, минуты слагались в часы, а они в столетия. Строевой смотр – это занятие медленное и рассудительное, его никак нельзя проводить быстро. Поэтому время шло медленно, а ослик под грудой бронежилетов понурил гриву и даже с ноги на ногу не переминался. Потому что если он хоть одну ногу подогнул бы, то три другие непременно сломались бы от нагрузки.

В самый разгар нашего торжественного мероприятия из строя вышел высоченный младший сержант Апаев. Он в Термезской учебке был замкомвзводом, дрочил нас, молодых, приёмам поведения в строю. Уж, кто-кто, а он точно знал, что из строя нельзя пойти погулять просто так. Надо, как минимум, спросить у командира разрешение. А ещё лучше бы покраснеть и заранее приготовиться получить за этот вопрос в дыню.

Однако Апаев без разрешения вышел из строя, подошел к ослику, принялся молча снимать с него всякие военные тяжести и складывать прямо на грунт. Апаев родом из Карачаево-Черкесии. Я ещё тогда подумал, что он соображает, какая по ТТХ нагрузка на ослика допустима, а какая нет. В общем, пока Рязанов со Старцевым заметили, что Апаев самовольно пошёл шляться из строя, то пол ослика было уже разгружено. Никто из офицеров Апаеву замечания не сделал. Видимо, все поняли, что он прав. Если пользуешься скотиной, то не устраивай ей вырванные годы. Мера должна же быть какая-то. Ведь мы не живодёры. Мы интернациональный долг выполнять сюда приехали, а не над ослами издеваться.

Ну, то, да сё. Трогательная сцена с флорой и фауной прошла. Апаев разгрузил с осла боеприпасы, вернулся в строй. Рязанов ходил, рассматривал комплектность имущества у бойцов, считал матчасть. Он был очень сильно занят. А нам что было делать? Зевать, разве что. Все снова задумались о том, как обидно и больно течет бесцельно проживаемое время, задрали глаза под потолок афганского небосвода. Некоторые из нас собрались было сладенько зевнуть, пристроились раскрывать свои «варежки», но в этот лирический момент за нашими спинами раздались какие-то странные, нечленораздельные всхлипывания:

– Ик! Ик!

Мы медленно стали возвращаться мыслями из-под потолка в повседневную обыденность. А оно снова за спинами строя:

– Ик! Ик!!!

Мы начали крутиться вокруг себя. Потому что захотелось установить причину и источник этих интересных звуков. А оно не положено в строю вертеться как вентилятор. Только жбаном башки можно немного повернуть. И то, там ограничители стоят почти во всех шеях. У совы только нету, а у всей остальной роты есть. Ну, мы так-сяк покрутились, увидели за спиной выстроенного в шеренгу подразделения нашего командира Рязанова Игоря Геннадьевича. Он стоял и плакал, со страдальческим лицом, опёрся рукой на плечо Серёги Губина, глотая слёзы, сквозь спазмы в горле выдавил из себя:

– Губин! … Твою же мать! … Ну как же ты так!!!

Затем Рязанов отпустил Серёгино плечо, ладонью закрыл своё лицо, отвернулся от нас.

Мы молча смотрели на эту сцену, ничего не понимали. Губин тоже ничего не понимал. А я слегка начал догонять.

– Губин! – Рязанов снова повернулся к Серёге. – А-а-а-ах! … Рязанов вдохнул и громко засмеялся:

– А-а-а-ах – ха-ха-ха!!!

Оказалось, что Рязанов корчился от приступов смеха. Он не плакал, он пытался сдержаться.

– А-ХА-ХА-ХА!!! – Рязанова прорвало. Он схватился обеими руками за свой живот и принялся громогласно ржать за спинами строя.

– А чего? – Серёга с вылупленными глазами и со вскинутыми бровями крутился на своём месте в строю. Бросал удивлённые взгляды то на Старшину, то на Рязанова, то на стоявших рядом пацанов.

– Чего случилось-то?

– А-ХА-ХА-ХА!!!… Губин, дай сюда! – Рязанов протянул руку к Серёгиной снайперке. – Дай сюда винтовку!

Серёга, в полных недогонках скинул с плеча ремень СВДэшки. Рязанов подхватил её, растолкал стоявшую перед ним шеренгу и вышел со снайперкой в руках перед строем.

– Вот, смотрите все! – Он смахнул слезинку, набежавшую на ресницы от важности исторического момента. Протянул к строю обеими руками винтовку.

– Вот так надо собираться в горы! Вот так надо настраиваться на боевые действия! «ПИПЕЦ ВРАГУ!!!» Молодец, Губин! Хорошим солдатом будешь!