Короче, у рядового Орлова служба с самого начала не задалась. А всё потому что перед призывом в армию надо было заниматься спортом, а не спиртом. За посягательство на твою личность надо отвечать ударом в рыло. Этого за тебя никто не сделает, а спорт благоприятно влияет на способность противостоять моральным уродам, ибо развивает силу, ловкость и боковое зрение.

После того, как рядовой Орлов заменил порванное рельсом колесо, колонна техники снова двинулась вперёд. В марте месяце на севере Афганистана нам было очень холодно, как Маленькой Ёлочке зимой в лесу. В неблагоприятных погодных условиях мы ехали с открытыми люками, чтобы при подрыве на фугасе не погибнуть от избыточного заброневого давления. Все солдаты замёрзли, как цуцыки, мечтали о горячей жратве и печке-буржуйке, но вместо этого нас продувало промозглым мартовским ветром, который только усиливался из-за скорости движения нашей колонны.

Потом световой день закончился, и нам дали команду остановиться. Первую ночь провели на какой-то площадке возле советского блок-поста. Ночью вокруг выставленных в фалангу БТРов мне пришлось ходить с пулемётом наперевес, с патроном в патроннике и с командиром взвода старшим лейтенантом Старцевым. Во время этого дежурства я услышал человеческие шаги в кромешной тьме и выкрикнул:

– Стой, кто идёт, пароль три!

В ответ на мой окрик «пешеход» сказал обидные слова. Наверное, он был нетрезв, а я перещёлкнул предохранитель с автоматического огня на одиночный. Очевидно было, что в темноте не душман, валить его не надо. Но «валить» его и не пришлось. От звука предохранителя он всё понял и ушёл туда, откуда пытался прийти.

Поутру мы возобновили движение, снова посинели от встречного промозглого ветра, но до Хинжана доехали почти живыми. Там водитель, рядовой Орлов, доложил командиру роты Рязанову, что у БТРа № 472 отказали тормоза. Рязанов ответил, что никакой возможности ремонтировать тормозную систему нету. Ни ремкомплекта, ни машины техобслуживания, ничего нет. Рота раскорячилась на дороге посреди очереди на подъём, погодные условия навалились ужасные: холод, слякоть и мокрый снег. Не надо БТР со взводом оставлять умирать от холода на подъёме, надо выбираться отсюда поскорее. Поэтому ротный приказал рядовому Орлову лезть за руль и продолжать движение на перевал. А с перевала БТР пойдёт на пониженной передаче, глядишь, почти и не убьётся.

Рядовой Орлов ответил ротному:

– Двенадцать человек, двенадцать жизней на свою душу не возьму!

Тогда Рязанов застроил вдоль техники роту и спросил:

– Кто возьмёт?

– Я! – Сказал младший сержант Кондрашин, и вышел из строя.

Рязанов усадил за руль неисправного БТРа Серёгу Кондрашина, а Орлову дали ручной пулемёт и отправили во второй взвод. Колонна пошла дальше, наверх, на перевал Саланг.

Из воспоминаний прапорщика Хайретдинова Гакила Иисхаковича:

– В ноябре 1983-гоя я попал в Кабульский ЗРП (зенитно-ракетный полк). По замене. В этом ЗРП два года отслужил прапорщик, его из Афгана вывели, а меня вместо него ввели. Я попал на его место и стал командиром хоз. взвода полка. Место было хорошее, оплата высокая, мне казалось, что жизнь удалась. Но в один прекрасный день один прескверный солдат накурился чарза и ударил офицера. Да так сильно ударил! Те, кто видел эту ситуацию, подняли крик:

– Лови его! Лови!

Солдат не стал дожидаться, пока его поймают, побежал за баню, чтобы спрятаться. А за этой баней мы сидели: два прапора и капитан. Вся погоня выскочила на нас, бегут, руками машут и орут нам:

– Ловите, ловите его!

А это бы мой солдат. Ну, мой солдат, я и стал ловить. И, не знаю, как … удачно, или не удачно, но я солдата ударил.

А там, в ЗРП, два месяца прапор сидел, ему не могли найти место. А я самый молодой был из всех прапоров. При этом у меня – девятый разряд, я получал больше всех. У всех пятый разряд, а у меня – девятый. Я, молодой, получал больше, чем старик. А Командир Полка был татарин, Тагиров Рашид. Я его помню ещё с Союза. Он приходил ко мне – «Земляк, земляк»! Он тогда ещё капитаном был. Когда он был капитаном, то я для него был земляк. А когда он стал командиром полка, то я стал – червяк.

Вот и вышел расклад: в Кабульском ЗРП сидел прапор, места для него два месяца не могли найти, в Кундуз-шмундуз собирались отправить. А этот прапор был родной братишка библиотекарши. А библиотекарша – любовница Тагирова Рашида. Смекаешь, что к чему? Я молодой, больше всех получал, место у меня было козырное, а у любовницы Командира полка не могли пристроить родного брата. В такой великолепной обстановке я ударил солдата. Меня сразу схватили за шманты, устроили суд чести, сделали преступником и уволили, а на моё место поставили брата библиотекарши. Место для него надо было освободить. Короче, очень «удачно» я врезал тому солдату.

А в этот момент в Баграме танковый полк сократили, вывели его в Союз, и ввели на его место пехотный полк. Ваш, 682-ой! Этот пехотный полк, он же потом всю жизнь со знаменем танкового полка ходил.

Меня вызвали в Штаб Армии, в «кадры», в отдел по прапорам. К полковнику! Я пришел:

– Ме-ме-ме… – Трясусь весь, меня же из армии увольняют. Если уволят, то останусь без квартиры, вот в чём вопрос. Короче, я пришел, а там – шум-гам! Прапора в кабинет залетают, из кабинета вылетают. Полковник там орёт на них, гоняет всех. И тут я к нему в кабинет захожу с трясущимися руками:

– Товарищ полковник, прапорщик Хайретдинов прибыл!

– Та-а-ак! – Это, вот, он грозный такой. – Как фамилия? А зачем ты сюда пришёл?

– Сказали, вызвали Вы.

– А откуда ты?

– С ЗРП.

– А! Ну да! А ты за что солдата ударил?

Ну, я объяснил ему.

– А служить хочешь, прапор?

– Желательно бы, товарищ полковник. – Я ему.

– Ну, служи. Можешь не переживать.

Ну, я и улыбнулся на этой радостной ноте. А он:

– Сынок, если ты до отпуска доживёшь, я тебе пузырь поставлю!

Это полковник мне сказал! Он там орал на своего клерка, и тут я зашел, как дурачок. С трясущимися руками. И улыбнулся, когда он мне сказал – «служи». Ты, грит, если оттуда живой вернёшься, если до отпуска доживёшь, я, грит, тебе пузырь поставлю. А я сказал:

– Есть, – повернулся и ушёл.

Меня в течение суток рассчитали. Взял я свой чемодан, и приехал в этот полк. А полк тогда готовился на операцию в Панджшер. Ну, я взял в дукане литр водки, приехал, а там – капитан Сакаев. Ну чё, грит, прапор, давай, вливайся в коллектив. Ну я и вынул литр водки. И начал вливаться.

А там тогда, в этом полку, там командиров пулемётно-гранатомётных взводов комплектовали прапорщиками. Под эту программу дали мне взвод в роте Сакаева. А в Девятой роте такой же взвод дали прапору с Бандеровщины. Он гуцул был. Мы с ним одну учебку заканчивали, скорешились. Он не женатый был. Пётр Иванович, такой. Он говорил мне:

– Поедем в отпуск, приглашаю тебя на мою свадьбу. Я буду жениться в отпуске, поэтому приезжай. Со всей роднёй приезжай!

Через пару месяцев, на той стороне Панджшера, где Чимальварда, убили этого Петю. Не дожил он до отпуска. И весь взвод его там убили.

Так что, полковник в Штабе Армии не шутил!

Вечером 2 июня 1984 года колонна нашей роты пришла в Руху. По пыльной горной дороге зарулила в огромную «зелёнку» кишлака и остановилась. БТР подо мной перестал подпрыгивать на ухабах, перестал пытаться сбросить меня на землю со своего горба. Пыль, поднятая колёсами, медленно поползла от нас в сторону, стала грустно оседать на землю.

Первый раз в жизни меня прокатили по дороге, засыпанной слоем пыли глубиной по щиколотку. Армейская техника выдавливала из дорожной колеи мелкую порошковую субстанцию. Глиняная мука, как потоки воды, желто-коричневыми волнами растекалась в стороны, переплёскивалась через огромные резиновые колёса. В воздух поднялась плотная дымзавеса стратегического назначения. Ощущения мои были не просто низменными, они были чудовищными. Дышать было нечем, смотреть было некуда, хотя требовалось делать и одно, и другое, чтобы душманы нас не одолели.