А ещё в Дархейле были в мины. Потому что, это вход в ущелье Хисарак. Если русские пойдут метелить хисаракских душманов, то им придётся идти именно через Дархейль и Мариштан. Душманы готовились к штурму Панджшера и установили обширные минные поля. А где, какие и сколько, они никому не докладывали. Так что, про карты минных полей тоже можно забыть. Нету таких карт. Поэтому, чтобы избежать больших потерь, мы двигались след в след. Маленькие потери, это лучше, чем большие. Но, если потерей выпадет шанс сделаться именно тебе, то, я вас уверяю, это ещё одно Чудное Мгновение, во время которого ты переживёшь бурю самых низменных эмоций.

В середине кишлака Дархейль Хайретдинов скомандовал:

– Привал!

Он ещё только нагибался к раскалённой земле, а у всей группы уже подогнулись ноги. В долю секунды вся толпа лязгнула костями и вещмешками прямо там, где кого застала команда. Только один Олег каким-то чудом умудрился повалиться в тень. Наверное, это такой закон: яблоко падает вниз, а Герасимович – в тень.

– А ты, Герасимович, не сходи с тропы. Поменьше лазай! Я вон на той сопочке, во-он на той, чёрненькой, – Хайретдинов указал рукой на ближайший пригорок, – месяц назад был. Я, вообще, везучий. Там шёл первый, а за мной – два сапёра. Я-то везучий, я прошёл. А сзади – ка-ак даст! Одну ногу сапёру – вот так оторвало, а вторую переломало. А он нёс в кармане детонаторы, упаковку триста штук. Они все сдетонировали. Он мне орёт: – «Товарищ прапорщик, у меня яички целые? Печёт, что-то». Я грю ему, мол, целые. А что я там увижу?! Там разворочено всё, в крови всё… Так что, поменьше лазай!

– Я понял. – Бендер вытащил руки из лямок вещмешка. – Тут плита каменная. – А потом тихонечко в сторону, чтобы не услышал Хайретдинов. – Я сегодня без детонаторов.

Моя рожа расплылась в потной, чумазой улыбке. Не буду утверждать, что умею угадывать, сколько у кого в уме, но мне показалось, что Олег съязвил. Он был старше меня на год и старше других пацанов на два. Потому что до армии отучился в техникуме. За эту отличительную особенность получил прозвище Хитрожопый Бендер. В армии слово «хитрожопый» не считается обидным, оно почти лестное. Хитрожопый – это достоинство в понимании армейского человека.

– Отставить! Воду пить из ручья! – Окрик Хайретдинова вернул меня в реальность. Кто-то начал отвинчивать крышку на фляге. Вся группа судорожно хватала открытыми ртами воздух. Хайретдинов с гордым видом сидел на земле, облокотившись спиной на рацию, как на спинку дивана. Только подрагивающие под тканью штанов мышцы выдавали, что ему сегодня тоже досталось.

– Ничего, мужики! Так всегда. Сначала все падают. Потом дышат. Потом воды, … если есть. Потом закурить. А как солдат закурил, так считай, что он выжил.

Вскоре, и правда, народ отдышался, начал шевелиться. Кто-то достал сигареты. Мне в голову, почему-то, пришла мысль воздержаться от табачного дыма.

Мысль оказалась правильной. Потому что вскоре Хайретдинов подал команду «Подъём», мы взгромоздили на себя безразмерные вещмешки и двинулись вперёд. Снова полезли через делянки, разбитые на террасах. Они всё выплывали на нас из зелёнки и выплывали. Мы карабкались на каменные стены, подпиравшие поля, лезли через какие-то заборы. Все ориентиры, которые мы видели из-за речки, смешались, устроили невообразимый хоровод. Откуда-то выплывали дома, откуда-то на нас выпрыгнул ещё один ручей.

Через несколько часов пытки мы вползли в сад самого последнего дома. За садом начиналась жёлтая глиняная лысая гора. Она становилась круче и круче, обрастала булыжниками и скалами. На самом верху её венчал сплошной скальный хребет. Перед началом движения на эту гору и на её жуткий хребет, мы повалились в саду на привал. Деревья вокруг были огромные, листва на них наросла плотная. Неба через листву было не видно, а значит палящие лучи сюда не проникали. Мы покидали вещмешки на землю, рухнули рядом сами, чтобы хоть немного остыть в тени.

По саду были разбросаны какие-то жестяные банки, какие-то тряпки, бумажные обёртки от чего-то цветастого. Кто-то, явно, здесь побывал. Но мы не рискнули проверять – кто и зачем. А вдруг, местный бача обиделся, вдруг прикопал где-нибудь возле порога минку. Не надо нам таких приключений, мы лежали, дышали и тупо смотрели. Мин с датчиком на просмотр ещё не изобрели. Так что смотреть можно бесплатно. А посмотреть было на что.

Природа!.. В очередной раз легендарная Панджшерская природа. Огромные деревья сада, с шикарными кронами. Тень. Внизу журчит речка Хисарак. Террасы полей, виноградники. Дом этот, во дворе которого мы валялись в саду, был невероятно красив. Какое-то чудо, наполненное средневековой дикостью. Если красота, чудо и дикость – сочетаемые друг с другом понятия.

После короткого отдыха мы полезли на лысую гору из кишлака. Подъём начинался плотно утрамбованной глиной. Тропка петляла вправо-влево, затем выходила на огромный базальтовый шар, зарытый в склон горы. Шар был огромный, лезли мы по нему долго. Всё низменное и ужасное, что я недавно испытал в зелёнке Дархейля, это всё было как детский сад, средняя группа. Ползти на карачках по раскалённой скале оказалось гораздо хуже. В кишлаке было жарко и душно, но там, хотя бы, изредка была тень. Местами текли ручейки с ледяной водой. А здесь, на скале, на раскалённом утюге… я не знаю, как описать тот ужас, в который мы попали, высунувшись из тени последнего сада. Это жуть! Это мрак, это полная жопа! Надо было в детстве разогнаться и убиться до смерти об стенку, намазанную ядом. Наверное, я так бы и сделал, если бы не осознание того, что Родину кто-то должен защищать. Пока ты в детстве пускал слюнявые пузыри и наслаждался детской безмятежностью, кто-то непременно лез по таким раскалённым скалам с таким, как у тебя, вещмешком. А сегодня пришла твоя очередь.

В самой крутой части шара были выбиты лунки, служившие ступеньками для каждой одной ноги. Ступеньки выглядели ущербно, но подниматься по ним было удобно. Группа пошла вверх легче. Ну как легче – скорость стала больше, но и нагрузка на мышцы стала тоже больше. У меня от напряжения начали трястись колени.

Наверху, где круглая скала снова уходила под глину, Хайретдинов брякнулся рацией и вещмешком на горячий базальт. Привал. Лучше приваливаться на камне. В камень мину не зароешь.

Как Хайретдинов, я шмякнулся на раскалённую скалу. Откинулся спиной на вещмешок, вытянул трясущиеся ноги. Мне было очень хреново. Чтобы не концентрироваться на низменных ощущениях, я решил отвлечься, принялся делать методичные глубокие вдохи-выдохи и водить пяточиной по окрестностям. Огляделся и ничего не узнал. Потому что здесь горы, здесь перепады высот. То, что недавно было видно снизу-вверх, теперь сделалось для меня сверху-вниз. У меня в башке получился полный винегрет. Пока поднимались, смотрел только себе под ноги. Во-первых, чтобы не подорваться. А во-вторых, я был так сильно согнут под тяжестью нагруженного на меня военного барахла, что чуть не рыл носом по тропе. Мне было известно, что обязательно надо осматривать местность вокруг, что надо идти от укрытия к укрытию. Но, сегодня я не мог. Обязательно буду этому учиться, но потом, если выживу после подъёма на Зуб Дракона по такой жаре.

На привале я усиленно дышал, впитывал живительный кислород, в полном охренении разглядывал окружавшую меня удивительную действительность.

Кишлак уже оказался внизу, я смотрел с горы на крыши трёхэтажных домов, сложенных из сырой жёлтой глины. Они образовывали террасы и переходили друг в друга, как составленные в лабиринт жёлтые детские кубики. Заборы из сырой глины, а местами из камней, переплетались в непривычный мир узких улочек, ныряющих то в виноградник, то в фруктовый сад. Системы арыков, маленькие окошки, высоченные заборы, узенькие проходы, корявые толстые деревья, огромные валуны – всё было переплетено в невообразимую, невероятно красивую картину.