– Очень жаль! Господи, какая жалость, что я не прикончила тебя! – Ее глаза пылали огнем. Роудон почувствовал, что тонет в их прекрасной зеленой глубине.

– Когда мы доберемся до Платтсвилла, я замолвлю за тебя словечко перед шерифом Риверсом. Возможно, он поселит тебя в уютной одиночке.

– Одиночке? – Джулиана ошеломленно уставилась на него.

– Ага. Мне кажется, нам пора сказать друг другу «прощай». Чем быстрее, тем лучше, верно? Я намерен передать тебя Риверсу. Он и доставит тебя на суд в Денвер. Но пока он будет готовиться к путешествию, тебе придется некоторое время провести в тюрьме Платтсвилла.

В тюрьме. Она окажется в тюрьме. Уже сегодня?

– Все лучше, чем твое общество! – сдавленным голосом произнесла Джулиана.

Она была в шоке, но старалась скрыть это. Мысль о тюрьме ужасала ее. Но сидеть в камере лучше, чем быть пленницей человека, у которого то и дело меняется настроение и который любит жестокие шутки. Неожиданно ей захотелось плакать.

Он оставил «кольты» специально для того, чтобы испытать ее – или помучить призраком свободы, а сам знал, что все ее попытки будут бесполезны и что победа останется за ним.

Ненависть, как ураган, бушевала в Джулиане. Она ненавидела Роудона не менее сильно, чем Джона Брина. Хорошо бы увидеть их обоих мертвыми, с тоской подумала она. И чем больше их тела будут изуродованы, тем лучше.

Какая ирония: на бескрайних просторах Аризоны у нее свободы меньше, чем в пуританском Сент-Луисе. Сегодняшнюю ночь она проведет не под открытым небом, среди величественных гор, а в грязной тюрьме заштатного городишка.

Джулиана поняла, что не может сдержать слезы, и опустила голову.

– Мы и так потеряли много времени, – донесся до нее голос Роудона. – Поехали.

Зарядив «кольты», он опять занялся сборами.

Джулиана, напуганная тем, что ей предстоит, двигалась медленно, будто в трансе. Единственное, чему можно было порадоваться, это то, что сегодня вечером она расстанется с Коулом Роудоном.

Но почему-то подобная перспектива только усиливала дурные предчувствия и углубляла тоску.

За годы одиночества и недоверия ко всем людям Коул научился мастерски скрывать свои мысли, подавлять чувства и держать их под жестким контролем. Он прекрасно понимал, что без этого он не выжил бы в приюте. Однажды он ослабил бдительность, доверившись Джессу Берроузу и Лайзе Уайт, и едва не поплатился за это жизнью. Зато твердо усвоил урок. И вот сейчас он борется со своими чувствами к Джулиане Монтгомери. Эта женщина взрывоопасна, как динамит. Проблема в том, что он хочет ее. С самого начала она лишила его душевного спокойствия. На него действовали и ее красота, и отвага, и неукротимость духа, и непредсказуемость. Но когда он прикоснулся к ней, поцеловал и заключил в объятия, произошло нечто, что завело его в тупик. Он не знал, что именно, да и не хотел знать. Единственное, что он должен сделать, размышлял Коул, напоив лошадей и уничтожив все следы от лагеря, это вернуть себе душевное равновесие и сохранять спокойствие и ясность мысли. Даже тогда, когда он думает о Джулиане Монтгомери. Только при этом условии он сможет разобраться в ее истории.

Была в этом деле какая-то неувязка. Ни с одним пленником он не нарушил своего правила: не обсуждать степень их вины, не обращать внимания на их уверения в невиновности. Но что касается Джулианы, то ему было чрезвычайно интересно выяснить, что же произошло между ней и Джоном Брином. Либо она ловкая мошенница, лгунья и воровка, либо она… кто? Своего рода жертва.

Коул не поверил в то, что она говорила о Джоне Брине, однако он не мог сбрасывать со счетов ее слова. С другой стороны, у него не было повода верить ей. С той минуты, когда он отбил Джулиану у Хогана и его дружков, ее действия приносили ему одни неприятности, а слова истекали ложью точно так же, как сладкоречивые призывы разносчика воды. Так почему же его мучит ощущение, будто здесь что-то не так? Почему он сомневается?

Потому что хочет поверить ей, возмущенно признался себе Коул. Поэтому он и устроил этот фарс с пистолетами, чтобы убедиться, что она не убьет его – ведь она испытывает отвращение к кровопролитию и убийству. Лайза одурачила его, ловко обвела вокруг пальца, тем самым доказав, что он беззащитен перед женской хитростью. Проклятие, как и любой мужчина. Вот поэтому он и устроил ловушку Джулиане. Пусть она восприняла это как бессмысленную жестокость, но ему надо было знать, убьет ли она его, чтобы получить желаемое. Теперь у него есть ответ, который, как это ни печально, породил целый ворох вопросов, острых, как колючки кактуса.

Риверс хороший человек. Сегодня же вечером он обстоятельно поговорит с ним о Джулиане Монтгомери и Джоне Брине.

Все это время Коул упорно игнорировал Джулиану, хотя знал о каждом ее движении. Он словно раздвоился: одна его часть до боли хотела поцеловать ее, а другая стремилась изгнать из сознания воспоминания о вкусе ее губ, запахе ее кожи. Чем дальше он будет от нее, тем легче этого добиться.

Коул усадил пленницу на гнедого Кэша Хогана. Он держался отчужденно, и Джулиана то и дело ловила его холодный взгляд.

Какое же неописуемое облегчение он испытает, когда сдаст ее на руки Хэнку Риверсу, когда отпадет необходимость смотреть в эти выразительные глаза и бороться с желанием утонуть в них. Они доберутся до Платтсвилла к вечеру, подсчитал Коул. Джулиану посадят под замок, а потом он и Хэнк обсудят все вопросы за вкусным ужином в гостинице «Петерсон».

Шериф Люциус Дейн сплюнул жеваный табак в открытое окно своей конторы и хохотнул, когда мокрый комок прилип к юбке миссис Уингс, старой докторши, которая в тот момент проходила мимо.

– Тысяча извинений, мэм, – жизнерадостно пропел Люциус и в ответ на сердитый взгляд женщины растянул свой щербатый рот в улыбке.

Он закрыл окно и рассмеялся. Старая карга выглядит свирепой, как койот, весело подумал он. Однако она не осмелилась и рта раскрыть.

Люциус увидел, как со стороны Боун-Крика в город въехали два всадника, и его улыбка померкла, как дневной свет перед наступлением ночи. Откинув с лица похожие на солому волосы, он приблизился к окну, чтобы получше рассмотреть их. Но с такого расстояния он смог определить только то, что это мужчина и женщина и что их лошади устали. Нет, так дело не пойдет. Как шериф Платтсвилла, он обязан охранять город от нарушителей спокойствия и тех, кто мешает мистеру Маккрею. Естественно, у него нет желания иметь дело с настоящими преступниками или вооруженными бандитами. Ему больше по душе утихомиривать лавочников, владельцев ранчо и торговцев, которым не нравилось то, что происходит в Платтсвилле. А если Маккрею понадобится разобраться с профессиональными убийцами, пусть призовет на помощь Джексона и его дружков.

Судя по виду этой парочки, поморщившись, подумал Люциус, у Джексона работы будет по горло. Определенно, это не банкир со своей женушкой, возвращающийся с воскресного собрания.

Может, чертыхнувшись, спросил себя он, они просто проезжают мимо? Но у него почему-то возникло такое чувство, что их появление ничего хорошего ему не сулит.

Мужчина был высок и силен, на волевом лице застыло суровое выражение. Это не нарушитель закона, заключил Люциус, он слишком спокоен и самоуверен и не шарит вокруг взглядом, что так характерно для большинства разыскиваемых преступников. Охотник, по всей видимости, причем хороший, решил шериф. Его спутница, несмотря на усталость и пыльное платье, показалась Дейну самой красивой женщиной на свете. При виде облака золотистых волос и стройной фигурки его рот наполнился слюной.

Когда Люциус сообразил, что они направляются прямо в центр города, у него взмокли ладони. Если бы женщина была одна, он бы только порадовался, а вот иметь дело с этим угрюмым типом ему совсем не хотелось, особенно когда не ясно, друг он или враг и что привело его в Платтсвилл.

Неожиданно из салуна появились ребята Джексона, и Люциус облегченно вздохнул. Они выстроились поперек улицы и внимательно изучали незнакомцев. В следующую минуту из «Длинной руки» вышел сам Джексон.