Джулиана покинула ранчо в полночь. Дом был погружен в тишину, только оконные стекла тихо позвякивали под слабыми порывами ветра. С саквояжем в руке, она на цыпочках спустилась по лестнице и, проскользнув через холл в кухню, осторожно открыла кухонную дверь. Дверь скрипнула, и Джулиана в страхе затаила дыхание, а затем шагнула за порог. Понимая, что любой, кто случайно выглянет в окно, сразу же заметит ее на залитой лунным светом дорожке к конюшне, она пробралась через огород и двинулась вдоль каменной стены.

Несколько лошадей заржали, когда Джулиана подняла щеколду на двери в конюшню и проскользнула внутрь. Она не решалась пользоваться фонарем, поэтому вынуждена была подождать, пока глаза привыкнут к темноте, и, найдя на ощупь денник Коломбины, угостила лошадь кусочком сахара и принялась седлать ее. Прикрепив к седлу саквояж, Джулиана вывела кобылу во двор. На все это потребовалось несколько минут, но эти минуты показались ей вечностью.

Девушка холодела от ужаса при мысли, что в любой момент раздастся грозный окрик, что она столкнется с Бартом Мюллером или самим Джоном Брином. Наконец она взобралась в седло и посмотрела вперед, на посеребренные лунным светом пастбища. Ее тело было напряжено как струна. В следующую секунду она пришпорила Коломбину, и лошадь стрелой понеслась по равнине.

Путь Джулианы лежал отнюдь не в Денвер. Ведь именно там в первую очередь будут искать ее дядя Эдвард и Джон Брин. Она направлялась в Эмбер-Фоллз, крохотный городок в семнадцати милях к западу, намереваясь пересесть там на дилижанс, который повезет ее через Скалистые горы к границе с Аризоной. В саквояже лежала горсть золотых монет. Когда все ужинали, она вытащила деньги из кошелька дяди Эдварда, а вместо них положила жемчужные серьги, подаренные ей дядей и тетей на девятнадцатилетие. Ей не хотелось, чтобы ее назвали воровкой и сказали, что она пошла по стопам своих братцев. Впрочем, Джулиану больше не волновало, что подумают другие.

Пригнувшись к шее Коломбины, девушка летела вперед. Ночной ветер обжигал ей щеки. Ноги лошади едва касались земли, с каждой секундой она ускоряла свой бег. Джулиана ликующе вскрикнула, почувствовав себя птицей, вырвавшейся из клетки.

Но в ее душе все еще жил страх, и она не могла совладать с этим чувством. Судьба предоставила ей только один шанс, чтобы обрести свободу. Нельзя медлить и колебаться, она не имеет права на ошибку. Каждая секунда на счету.

На рассвете ее начнут искать.

В «Двух дубах» царила гробовая тишина. Джон Брин уединился со своим управляющим в библиотеке. На ранчо было на удивление пусто: все работники разъехались по пастбищам, подальше от хозяина, который всего час назад угомонился после страшной вспышки бешенства. Из кухни и из конюшни не доносилось ни единого звука, даже лошади не ржали в загоне. Однако в отделанной панелями из ореха библиотеке атмосфера была отнюдь не мирной. Казалось, воздух насыщен яростью. Глаза Брина блестели лютой злобой, причем она не шла ни в какое сравнение с той злобой, которую испытал на себе Джил Киди.

– Найди ее.

Барт Мюллер кивнул:

– Да, сэр.

– Действуй осторожно, но найди ее. – Брин выстреливал слова, как пули. – Получишь награду в пятьсот долларов, когда доставишь ее сюда.

Мюллер, теребивший в руках шляпу, снова кивнул и прикинул, как потратит эти деньги. Управляющий не сводил с хозяина подобострастного взгляда, зная, сколь тот может быть опасен, жесток и хитер. К тому же он впервые видел, чтобы на лице Брина отражалась такая холодная безжалостность.

– Что мне нужно сделать, босс?

Брин ходил взад-вперед по библиотеке, большие пальцы рук были засунуты в карманы жилета. Несмотря на ярость, бушевавшую в нем, как зимний ураган, его мозг работал четко. Он уже приказал этому идиоту Тобиасу, его причитающей женушке и дочке паковать вещи, предварительно известив о том, что сделка отменяется. Тобиасу повезло, что его не пристрелили. Однако в глубине души Брин понимал, что тот ни в чем не виноват. Все дело в девчонке, в этой заносчивой вертихвостке, которая сбежала и выставила его дураком перед всем городом.

Но она заплатит. При этой мысли рот Брина наполнился слюной. Она заплатит, когда ее привезут на ранчо. Причем о браке не будет и речи. Будут развлечения и игры. Его развлечения, его игры. А потом он сдаст ее шерифу, обвинив в краже лошади.

Уголки его рта дрогнули в улыбке. Кто докажет, что она, кроме лошади, не украла деньги из его сейфа? Пятьсот долларов – приличная сумма. Ребята подбросят ей деньги, когда настигнут ее. Ее ждет долгое тюремное заключение, но только после того, как он натешится с ней.

Брин не колебался в своем намерении сфабриковать дело против той, которую лишь вчера собирался сделать своей женой. Эта сучка получит по заслугам; если она ведет себя как никудышная шлюха, он и будет обращаться с ней соответственно. Не впервые его вынуждают быть жестоким с женщиной. Он хорошо помнит тот случай, ту женщину, которая помешалась от любви к нему и попыталась продырявить ему грудь. Но он позаботился о ней. Точно так же, как позаботился о малыше…

Взгляд Брина на мгновение затуманился, но он тут же взял себя в руки. Это было так давно. С тех полных отчаяния дней, когда он работал до седьмого пота, прошло много времени. За его плечами лежал долгий путь.

Однако в нем продолжала жить жажда отомстить тем, кто обидел его. Сейчас жгучая ненависть была направлена на золотоволосую суку, сбежавшую от него перед самой свадьбой.

– Мюллер, покрутись в городе и выясни, куда ведет ее след. Пусти слух, будто вчера я отменил свадьбу, вовремя обнаружив, что ей, как последней шлюхе, нужны только мои деньги. Намекни, что она сбежала сегодня утром, прихватив мою лошадь и пятьсот долларов. И пошли ребят в Моттсвилл и Эмбер-Фоллз, – добавил Брин, мысленно перебирая все населенные пункты, куда могла отправиться Джулиана Монтгомери. Несмотря на владевшее им напряжение, он продолжал говорить ровным голосом: – Вряд ли она уехала далеко, но все равно нужно поторопиться. Если все же ты не найдешь ее… – Брин замолчал. В комнате повисла гнетущая тишина. Его губы превратились в тонкую линию, в глазах появился странный блеск, который сразу распознал Мюллер.

– Да, сэр? – Управляющий беспокойно переступил с ноги на ногу. – Если мы не найдем ее, что делать дальше?

– Отправляйся к судье Мейсону и скажи ему, что я объявляю награду тому, кто поймает Джулиану Монтгомери. – На губах Брина заиграла жесткая улыбка, и Мюллер позволил себе улыбнуться в ответ. – Предложи две тысячи тому, кто вернет ее в Денвер. Убедись, чтобы в объявлениях было особо отмечено, что она нужна мне живой.

Мюллер присвистнул:

– Две тысячи! Да все охотники передерутся за право добраться до нее первыми.

Брин кивнул. Именно так. Он скользнул взглядом по книжным шкафам, набитым красивыми книгами в кожаных переплетах, по ореховым панелям, по дорогому китайскому ковру, устилавшему натертый паркет. Все было на своих местах, все сверкало великолепием, от дедушкиных часов красного дерева в углу до бронзовой люстры над головой. Все свидетельствовало о богатстве и совершенном вкусе, как он всегда и мечтал. Он прошел через многое, чтобы иметь все эти вещи. И он заслужил это, все, до последней безделушки. И вдруг какая-то мерзавка с Востока вознамерилась взять над ним верх. Но никому – ни мужчине, ни женщине – не удастся заставить его снова почувствовать себя проигравшим.

Он стал величайшей легендой штата, черт, страны!

– Вот что я хочу, Мюллер, – сказал Брин, вертя золотую печатку на холеной руке. – Я хочу, чтобы у них возникло горячее желание поймать ее. Признаться, мне безразлично, что они сделают, когда схватят ее. Нужно, чтобы она еще дышала, когда ее приволокут сюда. Я хочу, чтобы Джулиана Монтгомери узнала и поняла, что значит рассердить меня.

– Она поймет, босс, обещаю вам.

Мюллер ушел. Брин так и остался стоять. Он еще раз с удовлетворением оглядел роскошную обстановку, черпая энергию в окружавшей его красоте. Тело и душа хозяина «Двух дубов» наполнились силой, он почувствовал собственную мощь. Джулиане Монтгомери от него не уйти. Она принадлежит ему. Отныне их связывает нечто большее, чем брачные клятвы, – месть, ненависть, его воля. И связь эта просуществует до тех пор, пока у него будет на то желание. Он покажет ей, что такое месть и ненависть, и заставит пожалеть о том, что она осмелилась попрать мужское достоинство.