– Мужчина, что с Вами? – откуда-то издалека услышал голос Юрий Сергеевич и непонимающе посмотрел наверх.

Над ним нависли люди, кто махал газетой, кто-то пробовал открыть забитое намертво окно в вагоне электрички.

Юрий Сергеевич попробовал расстегнуть воротник.

– Душно… Мне надо… Воздуха…

– Помогите, не видите – мужчине плохо! О, как раз станция, граждане, не стойте, помогите его вывести на чистый воздух, давайте-давайте, вот вы, молодой человек, что смотрите, под ручки и вперёд, у Вас, кстати, где билет? – это руководила принудительной эвакуацией контролёрша, проверяющая билеты в поезде.

Вывели заботливые пассажиры с орущей злой контролёршей Юрия Сергеевича на одинокой станции, усадили на скамеечку, но стоянка была всего пару минут, все спешили по делам, заскочили обратно в вагон и уехали, оставив одного. Вот она, хвалёная советская сердечность, забота о ближнем. Равнодушие, человеческий поток, спешащий по делам и одинокий старик с инфарктом на заброшенной станции. Все уехали, никто не остался, никто не позвонил, не сообщил в скорую, безразличие поглотило людей.

А бедный Юрий Сергеевич посидел-посидел на лавочке и помер, там же, не вставая. К вечеру его нашли приходящие дежурные служащие, мёртвого, так и сидящего, но уже со стеклянным взглядом. От греха подальше, да от бродячих собак отволокли в сарай за станцией, да там и бросили, чтобы глаза не мозолил. А потом напились, да и забыли участковому сообщить. Там в сарае он пролежал несколько дней, пока родственники не подняли шум, ведь уехал старик, должен был вернуться, а его нету и нету. Там нету, тут нету, домой не возвращался, поехали по пути, подключили партком, милицию. Но нету Юрия Сергеевича нигде, всё обыскали, на каждой станции по пути на дачу сошли, спросили, обыскали, как сквозь землю провалился, никто не видел.

По чистой случайности в тот сарай, где покоился бедный Юрий Сергеевич на куче хлама, заглянул местный сторож. Спичкой чиркнул и перекрестился. Покойник лежит и на него смотрит… Запах пошёл уже…

– Свят-свят – запричитал Василич, – это что же на белом свете деется, честные граждане!

Решил он на свой страх и риск тело осмотреть, а может разжиться чем хотел, видит покойник кулак сжал, что-держит и как будто показывает на этот кулак. Понял Василич – знак это, не просто так, пальцы разогнул, глядь, а там записка, а на записке только и написано, что семь цифр. Ну сторож и скумекал, что это номер телефонный. Побежал в будку-автомат при станции, позвонил по нему, а там целый главный прокурор московской области отвечает, домашний телефон это его оказался, они с Юрием Сергеевичем друзья были фронтовые. Описал значит сторож прокурору покойника, там мол и так, лежит тут в сарае, за станцией Хряпино, в костюме, мёртвый. Так всё и выяснилось, сообщили куда следует, всё встало на свои места. Забрали родственники Юрия Сергеевича и схоронили чин по чину. Вот тебе и хвалёные советские равенство, братство и участливость, как коснись – минуты ради жизни человеческой жалко.

Правда за квартиру их с Любовью Игнатьевной война вышла у сыновей – Андрея и Сергея, военврача, которого потом в Чечне контузило. Да такая, знаете, битва за квадратные метры, что они хату родительскую делили так, что потом полжизни не разговаривали, враждовали. Сергей, старший, даже на похороны дяди Андрюши не пришёл, сказал давление 210 на 140 и сознание теряет от головной боли… Не знаю, может и правда.

Мы встретили Новый год, пустили салют, как всегда кричали «Ура», до утра веселились, общались. О дяде Андрюше, который лежал в Москве в коме у себя дома, старались не думать, хотя конечно было уже ясно что это конец, но надежда, как водится, умирает последней. Никто не звонил, мы тоже не беспокоили в такой час родственников, хотелось верить, что раз никто не звонит, значит страшное ещё не произошло. Нет-нет, но в разговоре всплывало:

– Баба Маня, когда в кому впала, день прожила. Часа в три это было днём, а утром, часа тоже в три, и перестала дышать.

– Да, помню, я ещё скорую вызываю, а она не едет час, другой, и как назло дождь стеной, первое ноября. Мы звоним каждые пять минут, а они не едут, говорят вызовов много, а нормативы у них только по детям, для стариков нет нормативов… Вот тебе и здравоохранение. Я давай в частную скорую звонить, те тоже застряли. Мы по всем пробкам кинулись к ней.

– Да-да, ты ещё деду Колю с собой взял, он вроде как реаниматолог…

– Ага, и скорая приехала только через шесть часов, ближе к ночи. Вот такая она, «скорая». Ну и что посмотрели, вкололи глюкозу, померяли давление и уехали, брать говорят не будем… Вот так вот.

– А главное, пока она в кому-то не впала, полностью в сознании была, передвигалась плохо, несла иногда чушь, заскоки были, типа по крыше соседней кто-то ходит. Мать вон не узнавала, говорила: «Женщина, Вы кто и откуда?»… Но так-то в целом вполне в сознании была, в последний день только от завтрака вроде отказалась, от своей любимой каши…

– Она же в среду в кому впала, а в воскресенье до этого я у вас в гостях был, как почувствовал, что проститься надо, до этого месяц не заходил. Помню подхожу к бабе Мане, а я же всегда с ней любил поговорить, юмористка она была, оптимистка до последних дней… С ней все поболтать любили… Даже вон сосед Вовка, пьянчуга, часами у вас просиживал, больно с бабулькой любил пообщаться. Она же всё пояснит, по полочкам расставит, скомандует, не даром прокурорша.

Так вот, захожу к ней в комнату, она голову с подушки поднимает, смотрит на меня, а глаза мутные, белёсые, почти бесцветные. И говорит значит: «Я знаю, что восемнадцать убитых красноармейцев закопаны у Дома Печати под красною и чёрной голубикой…». Я аж испугался, трясу её, говорю: «Ты что, бабушка, это же я, Сашка!» Тут вдруг пелена с глаз у неё спадает, она сразу такая осмысленная становится и отвечает так разумно, как будто и не было у неё глюков: «О, Сашка, это ты? Привет, проходи, садись.» И поговорили мы с ней так душевно, казалось, она абсолютно здоровая и проживёт ещё лет десять… А потом я увидел её уже в коме… Говорят у стариков перед смертью нейронные связи в голове рвутся и воспоминания урывочные начинают всплывать из глубокой памяти, оттого и видения, когда такое происходит, значит скоро конец… И не сделаешь ничего, это сосуды в голове истончаются…

– Вот и дядя Андрюша также, под конец шарики у него за ролики заехали. Он и так-то по жизни фантазёр был, любил приврать, непонятно где правда, где вымысел, а тут и совсем разговор с ним стал напоминать фантастику.

– Ты тоже заметил? Видимо это у всех стариков перед смертью… Он же когда последний раз из больницы выписался, ну ещё вроде боли прошли, оживился, ну где-то пару месяцев назад. Дядя Андрюша же стал всем звонить и вам тоже, и я ему позвонил, он давно трубки не брал, всё от болей в ногах мучился, не до разговоров ему, а тут взял и такой весёлый, как в старые годы, всё шутит и рассказывает:

«… Да я скоро к вам собираюсь, Сашка, вот только ноги подлечу и сразу летом приеду. Но честно говоря у меня с ногой одной хреново, ну как ватная она, силы в ней нету. Вот всю жизнь в футбол играл, никогда проблем с ногами не было, а тут. И эти врачи ещё… Они же совершенные болваны. Они же ничего не понимают и сказать не могут. Скажу тебе по секрету, я ведь сам себе диагноз ставлю, а они просто за мной с моих же слов всё в историю болезни и переписывают. Да-да. Я и лечение сам себе назначаю, они-то что могут? Эх, совсем медицина развалилась в стране. А всё почему? Ну не буду секреты раскрывать, я же все про всех знаю, всё-таки сорок лет в КГБ, нас, кстати, и сейчас прослушивают. Ты знаешь, я же тут в отдельной палате лежу со всеми удобствами, ну мне по статусу так положено. Ко мне сам главврач ходит и у меня консультируется как лечить, а лечащий врач у меня академик какой-то, но всё равно такой дундук, ни черта не соображает. На мне тут экспериментальное лечение секретное будут пробовать, только ты никому, это государственная тайна. Мне же климат морской прописан, вот меня скоро к морю повезут по секретному военному фарватеру. Как через границу перевезут? Да загримируют, по поддельным документам, как ещё? Как всегда… Знаешь, Сашка, тут же на меня Приказ подписали, сам Верховный, только ты никому. Короче задействуют меня в секретной миссии. Я ещё главное им говорю – как же, ведь я же не ходячий почти, а они мне – что делать, приказ есть приказ, встанешь и пойдёшь, ну или другую какую придумают роль, у них там выдумщиков много… Так-то Санька, ещё повоюем. Ну вот, а летом к вам, как штык, только ноги вот подлечу…».