– Дочка, вот на сберкнижку, сыми, будь так любезна, мне 10 тыщ.

– Давайте, дедуля. Что это? Дедуль, да это ж сберкнижка старого образца, их отменили ещё при Советской власти.

– Да нет, ну что ты говоришь, как отменили, я только недавно её здесь в этом банке завёл, вот мне пенсию перечислили, я пришёл снять, ну не хочешь сберкнижку, вот тебе паспорт…

Девушка в окне проявляла чудеса выдержки и такта в общении с престарелым мужчиной. Длинная очередь к единственному окну напрягла уши и напряжённо ждала продолжения мизансцены.

– Дедушка, я всё проверила. Во-первых, паспорт Вы даёте мне не свой, а какой-от Марфы Михайловны, кто она Вам?

– Марфа-то? Да это дочурка моя, знаете, такая она у меня умница, закончила школу, училась в техникуме, красавица, а поёт как, просто заслушаешься!

– Дедушка, это конечно хорошо, но Вы идите домой, и пусть Марфа Михайловна сама приходит к нам, мы с ней всё решим.

– Марфа-то? Да как же она придёт, она ж уехала. Ещё десять лет назад выскочила за капитана дальнего плавания. Такого знаете красавца, высокий, стройный, в белом кителе. Подводник кажется. Ну и уплыли они с ней куда-то, даже не знаю куда.

– А как же паспорт-то она Вам оставила?

– Кто?

– Да Марфа Ваша, дочь.

– Какая Марфа? Кто такая Марфа? Ты меня доча не путай, у меня нет никакой дочери, и не знаю я никакой Марфы, у меня сын, Володька, токарь пятого разряда, вон семья у него уже, внучков я нянькаю.

Кассирша потихоньку начинала сходить с ума, а очередь хоть и топталась в нетерпении, но уже давилась смехом.

– Ну что, доча, ты деньги-то отсчитала?

– Дедушка, говорю же Вам, сберкнижка у Вас ещё Советского образца и паспорт на имя посторонней женщины, не могу я Вам при всём уважении, снять ничего.

– А что ж мне теперь делать?

– Идите домой, дедушка. Слышите меня? До-мой! – уже по слогам произнесла она.

– Да как ж эт я, доча, домой-то пойду, когда меня сынок-то мой, Володька, за водкой, да за сигаретами послал? Он же у меня, доча, инвалид 1 группы, его как на заводе станком-то шандарахнуло, так он ещё с 1986 года так лежачим и остался. Ох помню я те годы, золотые, доча, годы, послевоенные! Тогда сам товарищ Брежнев к нам на кукурузнике прилетал. Помнишь? И выходит, значит, он из самолёта, весь в белом кителе, с орденами, медалями и прямо к нам с бабкой и идёт.

– Отец, ты его ни с кем не перепутал, может со Сталиным? – поняв безысходность своей участи спросила кассирша, – И зачем твоему сыну водка с сигаретами, он же лежит?

–Да какой Сталин, ты что! Тот с усами, а этот-то с бровями, ну ты меня, доча, не путай. Так вот, подходит он к моей, значит, бабке, а та, не будь дурой, хвать его за плечики, да и говорит: «Ох», – говорит, значит, бабка, – Леонид Ильич, крепкие у тебя плечики, значит долго ты ещё из нас кровушку будешь пить».

Весь зал Сберкассы просто закатился от хохота. А Вадиму Николаевичу вот честно говоря было в тот момент не до смеха, потому что все лимиты его времени были исчерпаны, а разговор деда и кассирши можно было слушать бесконечно, в связи с чем он решил брать всё это безобразие в свои руки. Времени ждать больше не было, и он бесцеремонно встал, и сказал деду:

– Отец, слышь, там твой Володька звонил!

– Куда звонил? В колокола? Как же он туда залез, на колокольню? – удивился дед.

– Да в какие колокола, не перебивай, отец, по телефону звонил.

– А у нас же нету.

– Да он от соседей, ну не суть, так вот, Володька сказал, что деньги ему перечислили уже на карточку, правда? – подмигнул мужчина кассирше.

– Ну конечно, конечно перечислили! Пока мы тут болтали, всё уже перечислили, иди, отец, домой с миром.

– Нет, погодите, – запротестовал дед, – как это на карточки перечислили, ведь их же ещё при дорогом нашем Леониде Ильиче отменили, или никак опять ввели?

– Ввели, ввели, да не простые, а золотые! Беги, отец, скорей домой, Володька покажет, а то он уже заждался.

– Ну раз заждался… Что, пойду я, что ли?

Кассирша благодарно одними губами беззвучно прошептала Вадиму Николаевичу: «Спасибо!», а вслух сказала:

– Ну конечно, отец, иди, беги, а то Володька все деньги пропьёт!

– Ой, и правда, щас я ему, сорванцу, задам!

И дедушка шаркающей походкой засеменил к выходу. Весь зал облегчённо вздохнул. Вадим Николаевич посмотрел на часы и понял, что окончательно и бесповоротно опоздал, и спешить ему теперь некуда.

–Погоди, отец, ты где живёшь-то? Надо тебя проводить, горе ты моё, а то заблудишься. Ну пошли что ли, искать твоего Володьку…

Самара, 2012г.

В тот Новый год они собрались всей семьёй. Родители, мать с отцом, жена, дети. По старой, годами сложившейся традиции, отмечали Новый год все вместе, в коттедже, недалеко от города, благо газ, вода, камин, баня и даже спортзал в подвале. Вокруг дубовый лес, занесённый снегом, недалеко в овраге речка, лёд к тому времени уже встал, превратив её как по мановению волшебной палочки Снежной Королевы в огромное белое поле с причудливыми узорами и замысловатыми фигурами ледяных статуй. С заснеженного, заледеневшего утёса с православным крестом на вершине открывался вид на бескрайние снежные просторы царства её Величества Зимы. Горы-великаны, окутанные прозрачным туманом, отрясали иней с ветвей-лап деревьев, усеявших их склоны. Застыла, остановив свой бег, заколдованная Дедом Морозом заледеневшая река. Белая пустыня без конца и без края.

Летом здесь яблоку негде упасть, везде кипит жизнь, снуют лодки, кораблики, нет свободного места от отдыхающих на берегу, бесчисленных островках и косах туристов. Три летних месяца тут всегда праздник, шум, веселье. Люди как муравьи распознаются по реке на всех видах транспорта: яхтах, моторках, резинках, каноэ, да просто надувных матрасах и кругах, чтобы скрыться от изнуряющей жары в прохладных водах реки, её затонах и заводях. Теперь же здесь царит тишина и спокойствие. Природа умерла, превратив всё вокруг в лёд и снег, и заковав безумие разноцветных красок лета в бескрайний белый холод.

Но как же это прекрасно выглядит! Какой всё-таки талантливый художник и скульптор – зима! С одной стороны, от неё веет смертельным холодом, с другой стороны умирание жизни столь очаровательно и ни с чем не сравнимо. Как не бывает жизни без смерти, так не бывает лета без зимы.

Когда-то казалось, что их дубовый лес и овраг – забытый Богом уголок, где нет места городской суете, вдалеке от всей сутолоки, смрада и шума мегаполиса. Это медвежья заимка, вдали от магистралей и дорог, среди тишины изначальной природы… Но шли десятилетия и щупальца города постепенно стали добираться и сюда… Сначала сделали под каким-то предлогом дорогу, потом некие дельцы поставили магазин, посёлок начал наполняться благами цивилизации, от которых столько лет был оторван. Город настигал и этот, когда-то казалось заброшенный и неприступный уголок среди заповедной рощи. Он стремился его сожрать, как ненасытный монстр.

Но до этого ещё далеко, а пока в этом месте сохранялось ощущение таинства воссоединения с природой, побега от смога и реальности беспощадной урбанистической мясорубки, от суеты сует, в своё изначальное, неосознанное, где есть только ты и самые близкие тебе люди. Близкие – это и есть ты сам, каждый из них – это часть тебя, и в этой бескрайней заснеженной красоте ты засыпаешь, находя целостность, обретая смысл жизни, спокойствие и соединяя в себе мироздание, зная, что они рядом и теперь ты неделим, как правда, как истина.

*****

А дрова потрескивают в камине, дети суетятся на полу, играя в старые дачные игрушки, женщины готовят и накрывают на стол. Отец, как обычно, что-то делает по хозяйству – чистит снег, рубит дрова, периодически, втайне от матери, прикладываясь к животворящей стопке с домашним самогоном. Комната наполнена непередаваемым волшебных запахом мандаринов, жарящейся утки и салатов, а часы ни на секунду не замедляют свой бег, неминуемо стрелки приближаются к двенадцати. По ящику как всегда крутят «Иронию судьбы», «Служебный роман» и «Старый Новый год». Сверкает всеми огнями гирлянд огромная ёлка, которую вы по традиции берёте забесплатно, в девять вечера тридцать первого числа, когда вся ёлочные базары уже не знают, как избавиться от ставшего ненужным зелёного, ароматного и колючего товара. На ёлку-красавицу, как водится, нацеплено в виде украшений всё ненужное найденное на даче, словно в мультике про "Простоквашино", что в совокупности со старыми разбитыми ёлочными игрушками, оставшимися ещё с советских времён, создаёт иллюзию богатства и праздничного убранства.