Он встал совсем рядом с дядей Андрюшей, смотрел на его умиротворённое лицо и ему в этот момент почему-то пришла на ум строчка из песни Высоцкого:

«… Все приложились, а бедный покойник,

Так никого и не по-целовал…»

Всем раздали свечки, подожгли фитили от зажигалки, правда они на ветру тут же потухли.

– Это на таком ветре неизбежно, не мучайтесь, не зажигайте снова, всё равно задует, – сказал Санёк.

Священники начали обряд отпевания. Отец Андрей зажёг ладан в кадиле, раздался знакомый сладковатый запах. Приятный, расслабляющий, с дымными полутонами запах фимиама, которым всегда пахнет внутри церкви, но тут не до расслаблений. Святой отец стал ходить вокруг гроба и могилы, периодически останавливаясь и читая молитвы. Ему вторил отец Филипп, жена которого пела песнопения. Мужчина-помощник переворачивал страницы. У жены отца Филиппа Санёк разглядел в руках ноты, а у самого отца Филиппа в папке со вставленными файлами-слюдой были напечатаны тексты молитв обряда. Отец Андрей руководил всей процедурой, показывая, когда отцу Филиппу и его жене надо вступать или останавливаться.

– Упокой Господи…

– Душу раба Твоего…

Слышалось Саньку сквозь ветер. Священники пели монотонно, медленно перелистывая страницы. Слова молитвы на ветру уносило и не всё было понятно.

– Ещё молимся о упокоении души усопшаго раба Божия…

Ветер пронизывал насквозь, до костей, до боли в зубах и голове. Санёк словно соединился с холодом, стал с ним одним целым. Изредка его отвлекали только ржание лошадей, да грохот трактора, которые не обращали на них никакого внимания и занимались своими делами. Городские ритуальщики делали селфи на могилах и просили деревенских землекопов сфоткать их группой, обнявшись, в разных позах на фоне похорон. Наверное, ведь выкладывают на сайте своём, как это делают ночные клубы. «Лучшие моменты на память», «Отчёт о проделанной работе». Грустная девочка с медвежонком куда-то пропала. А холод поглощал, он просто пожирал, превращал в ледяную статую.

Санёк посмотрел на дядю Андрюшу спокойно и мирно лежащего в гробу.

– «Как ему, наверное, сейчас хорошо… Он уже ничего не чувствует, в отличии от нас…»

Дядя Андрюша продолжал спокойно лежать, как бы даже посмеиваясь, ему холод был ни по чём. В голову закралась крамольная мысль.

– «Почему отпевать надо было именно на кладбище, в такой мороз? Ну и что, что часовня закрыта? Вон их сколько, церквей, по дороге было, да даже в самом Юрино был указатель на какой-то храм. Нет, терпи, нельзя жаловаться, да и некому, имей уважение…».

Отец Филипп продолжал отпевание, медленно, не торопясь, переворачивая страницы. Его жена пела, а отец Андрей ходил вокруг могилы с кадилом. Санёк следил за каждой перевёрнутой бумагой в файле, он ждал, когда всё закончится. А священники, казалось, не чувствовали холода и метели, они делали своё дело, как будто внутри них горел благодатный огонь, согревая через душу тело. Они не замечали, как дует ветер, что температура опустилась почти до «-20», что кричат кони. Одеты святые отцы были просто и легко, а на отце Филиппе даже не было носок под ботинками. Но ни одним взглядом, ни вздохом, ни движением, ничем, они не показали, что замёрзли. Это по-настоящему героические люди, верой побеждающие всё телесное…

Наконец последняя страница писания была перевёрнута и отпевание закончилось. Священники отошли.

– Нет, я помирать буду исключительно летом! Уж больно холодно… – громко вслух сказала вдова, все мысленно с ней согласились.

Подоспевшие, давно невдалеке ожидающие окончания, ритуальщики забрали из гроба цветы, накрыли его крышкой. Тот самый Промокашка с серьгой достал золотой ключик, ажурный, большой и стал под углом закручивать замок крышки гроба. Всё, это последняя черта. Теперь за дело взялись деревенские, они стали вгонять в крышку гроба, параллельно земле, длинные гвозди со всех сторон.

– «Интересно, – подумал Санёк, – деревенским достаётся самая чёрная работа, а городские только золотой ключик закручивают. Кстати, интересная метафора – золотой ключик от гроба, которым открывается, а в этом случае ещё и закрывается дверь в мир иной, вот в чём скрытый смысл сказки про Буратино, она, оказывается, со страшным концом…»

В воздухе повисла тяжёлая пауза, никто не верил, что это расставание навсегда, никто не мог сделать последний шаг. Вот почему говорят «гробовая тишина». Землекопы перекинули повозья-канаты через плечи и под гробом, вчетвером сняли его с саней, отнесли к яме, стали медленно спускать в могилу. Через секунду послышался стук гроба о промёрзшую землю. Теперь уже точно всё.

Санёк первый подошёл и бросил поднятый с земли комок глины в свежую могилу, его примеру последовали все остальные. Затем за дело взялись деревенские, умелыми движениями они стали быстро сбрасывать землю и глину с бруствера, несколько минут и могила была полностью засыпана. Они выровняли лопатами холм, воткнули крест. Затем Бугор ритуальщиков лопатой обрезал-трубил вынутые из гроба цветы и положил их на могилу, а с боков пристроил венки. Стали устанавливать ограду.

Саньку не давала покоя мысль – к кому же приходила странная девочка-призрак с медвежонком в руках. Он пошёл в сторону где видел её последний раз. В предпоследнем ряду он наткнулся на свежевырытую могилу, явно похороны здесь были совсем недавно – ещё не завяли цветы, которые в большом количестве лежали на ней. Он взглянул на табличку на кресте, на фотографию под ним, и ахнул. С неё смотрела и улыбалась та самая маленькая девочка.

– «Алиночка Звездина, 2019-2022», гласила надпись на могиле…

Замёрзший ритуальный автобус уткнулся в сугроб где-то на окраине одного из подмосковных городов, которым нет числа. Наконец-то приехали. Дорога в морг, потом на кладбище и обратно, отпевание на жутком морозе, который не отпускал ни на секунду и негде было хоть немного от него спрятаться, хоть чуть-чуть согреться. «Смертельный холод», теперь Саньку стал ясен истинный смысл этой фразы. Вся их поездка началась в час, а сейчас уже было почти шесть вечера, на улицы опустилась тёмная зимняя ночь, чёрным саваном укрывшая замерзающий город и его обитателей. За время пути с кладбища он настолько врос в холодное кресло неотапливаемого салона автобуса, что казался себе ледяной статуей, заиндевевшей фигурой, полностью покрытой коростой льда. Почему водила не включит печку на людей? Попытки прорваться на место рядом с ним, чтобы отогреть конечности не увенчались успехом. Тот только сделал бронетанковое лицо и даже не открыл пассажирскую дверь. Да собственно, кто они ему, всего лишь очередные кладбищенские пассажиры, зачем им тепло.

Саньку казалось, что он заледенел настолько, что если сейчас попытается встать, то развалится по кускам, как Терминатор, замёрзший в жидком азоте во второй части известного боевика. С какого-то момента он перестал ощущать тело, вместе с этим ушёл холод, наверное, это плохо, первые признаки обморожения, а может просто адаптировался как тот Кай, в которого попали осколки дьявольского зеркала Снежной королевы. Санёк разогнул одну ногу, вторую, они почти не слушались и приходилось помогать руками. Его тело было напряжено до предела, сопротивляясь низкой температуре. Он встал, хлопая заиндевевшими ресницами и облизывая ледяные синие губы.

– Ну что застрял? Выходим, всё, приехали, автобус дальше не идёт.

Все уже вышли из тёмного катафалка на вечернюю улицу, он поспешил за ними. Ещё не сняли иллюминацию, всё-таки новогодние каникулы. В окнах тут и там разноцветные огни, магазинчики украшены мишурой и гирляндами, на фонарных столбах светящаяся новогодняя атрибутика. Санёк осмотрелся. Вокруг хрущёвские пятиэтажки, где жёлтого, где серого кирпича, перемежающиеся с редкими девятинами-панельками, перекрёсток, чуть дальше небольшой торговый центр. Так… вот его-то точно надо посетить. Вот не знал бы, что в Москве, можно было бы с уверенностью сказать, что он сейчас в Чебоксарах, или Саранске, или Саратове. Никаких отличий, даже вроде вот ровно здесь он когда-то был. Дежа вю, одинаковая жизнь.