– Значит, вы любите так выяснять отношения? – оскорблённо вопросил Генго. Его лицо мгновенно зажило, – КУЛАКАМИ? А не ИСКУССТВОМвладения фибры? Отлично. Давноя не вёлсебя как ЖИВОТНОЕ!

Лидер одержимых в миг оказался возле Алана. Лишь сверхчеловеческая, даже по меркам инквизиторов, реакция парня спасла его от энерго-когтей одержимого. Нанеся контрудар, он пробил его сердце. Но Генго этого даже не заметил. Он дальше продолжал атаковать, задев руку и рёбра Алана. Порезы были глубокие, но не смертельные. Прочность Алана злила артиста, поэтому он начал кромсать ещё более нещадно. Алану не хватало скорости и реакции уворачиваться от этого всего, поэтому он просто бил в ответ со всей силой и скоростью, что у него была. Генго-Мом даже не уворачивался. Его раны, вернее, дыры, что оставлял Алан, заживали так быстро, что Генго их даже не замечал. Алану ничего не оставалось, кроме как отлететь и попробовать сжечь монстра чудовищным пламенем. Из одержимого вырвались стебли, что поглотили огонь и растворились в фибре. Затем Генго сказал:

– Падай!

Алан тут же сам упал. Но усилием воли он подпрыгнул и с разворота снёс челюсть дьяволу, что собирался его прикончить. Поймав его контратакующую когтистую руку, Алан её сломал, а после сжёг лучом половину тела врага. После он подлетел и размозжил остатки головы ногой об пол. Генго-Мом был повержен. Его тело валялось в неестественной позе, совершенно не подавая признаков жизни. Алан, не поверив глазам, отошёл и пнул обезглавленный труп.

– Кажется… кажется я это сделал, отец Александр!

– Нет, Алан! Цветы! – не выходя из комнаты, ответил отец.

– Что?!

Алан в последний момент увернулся от ростков, что все врезались в мёртвое туловище. Они подняли его и начали пульсировать красной фиброй. Напитав его энергией, растения поглотились телом, а у Генго-Мома отросла новая голова. Он завис в воздухе и расставил широко руки.

– Ты был прекрасным артистом! Но недостаточно хорошим, чтобы затмить мою красную звезду. Так что мне придётся погасить твой свирепый огонь жизни и расплавить твою сталь! А жаль! Ты был бы хорошим воином «познавших боль другого». Но мне нужен ваш зверь! Ваш пёс! Ваше чудовище «света»!

– Алан, давай! – выкрикнул Александр.

– Принял! Ты, – обратился он уже к Генго, – получишь сегодня лишь меня!

– Да брось! Твои удары быстры и сильны. Но они…

Алан тотчас оказался сзади и отправил лучом одержимого в комнату Александра. Генго тут же равнодушно встал, за секунды заживив дыру в груди вместе с костюмом, и спросил у Александра.

– Надеюсь, этот трюк будет хорош, потому что иначе я…

Генго поразили два луча из зеркал, которые отражались от рун на полу. Он тут же оказался обездвижен. А его фибра застыла. Все цветы и ростки исчезли. Алан зашёл вслед за Генго.

– Алан, не смотри ему в глаза!

– Я не могу двигаться, – удивился Генго, – Для печати Триединствия нужно отражение солнечного света разной природы. Поэтому ты нарисовал руны Рубоши, чтобы они отражались через зеркала и генерировали лучи в меня… Умно. Однако, только два луча сейчас сдерживают меня. Мои слова тоже являются оружием, священник. Надо было и запечатать мой разум тут же, как была возможность… А теперь… Освободи!

– Стойких духом это не берёт, Генго. Ты должен был уже в этом убедиться, сражаясь с нами.

– Чёрт… Ты прав. Надо же… Кажется, на этом мой последний танец окончен.

– Да. Но прежде, чем я оборву твою жизнь, ответь на один вопрос. Зачем было устраивать геноцид священников в Соборе Петра? Разве ты не понимал, к чему это приведёт?

– Геноцид священников? А-ха-ха-ха-ха-ха-ха! Я думал, вы сами там себя повырезали, чтобы найти повод для уже своего геноцида. А вы всерьёз думаете, что это был я? Я, может, и чудовище, но не самоубийца. Не глупец.

– Там были найдены следы одержимой фибры. Это точно был кто-то из твоих.

– Я чувствую боль своих собратьев, а не наслаждения от убийства. Впрочем, я бы тоже насладился на месте этого индивида. Ведь вы самые лицемерные и жестокие твари, что…

– Довольно.

Александр сложил последнюю печать Хоубоши. Генго-Мом отключился. После упал луч с дыры в потолке, что начал жечь дьявола. Сначала до мяса, потом до костей. А после и до праха. Алан упал на пол и выдохнул. Всё его тело было в монструозных красных следах от когтей. Словно его кромсал медведь, а не человек. Александр подбежал к своему ученику и начал обрабатывать раны Ош’ем света.

– Ты как, сынок? Держишься?

– Да… Впервые я рад, что всё-таки оказался киборгом. Другим повезло меньше.

– Повезло, не повезло. Но ты молодец. Ты спас нас. Ты, считай, уничтожил дьявола воплоти. Без тебя этого бы не случилось, – свет очищал раны от одержимой фибры. И они начинали затягиваться. Это происходило буквально на глазах, но после регенерации Генго-Мома это уже не казалось быстрым.

– Мне помогло его тщеславие. Но если бы не я, то это сделал бы Тэнэлукем. Кстати, где он?

– Это нам предстоит узнать.

– А зачем… зачем вы наложили третью печать, если вы устойчивы к его разуму? Ведь вы ограничили его тело и дух, оборвав его связь с фиброй.

– Разум имеет свою собственную связь с фиброй. Иногда он связывается с ней настолько глубоко, что оставляет на ней отпечаток, последствия которого невозможно представить.

– А я думал, появится соуланор.

– Нет. Соуланор – это именно осколок души, отделившийся от тела и ставший частью фибры. Ладно, твои раны уже выглядят не так плохо, поэтому время познавательных фактов окончено. Нам нужно найти Тэнэлукема. Я не чувствую его фибры.

Выйдя в коридоры театра, Алан ужаснулся от зрелища, представившегося пред ним. Всё было в крови, в ошмётках плоти и кишках, на которых зияли частицы серебряного света. От многих одержимых оставались только невнятные кучи мяса и пятна. Даже лицо обычно невозмутимого к таким вещам отца Александра исказилось в омерзении и презрении. Но ничего не оставалось, как пройти по «следам», что оставил за собой Тэнэлукем. На улице Хоуку спрятался за облака, чтобы не лицезреть увиденное двумя инквизиторами. Несколько десятков их собратьев покинули этот мир ужаснейшим образом: расчленённые, сожжённые, взорванные. И ещё несколько сотен одержимых разделили их судьбу. Их трупы, их смрад и кровь заполонили улицы, отпугнув всё живое вокруг. По звукам где-то ещё шла битва, но это было далеко, и уже не имело значения. Самое страшное было то, что на большинстве из мертвецов был след Тэнэлукема. Он словно вихрем прокатился по одержимым, будто следуя за чем-то. Идя по горам трупов, Алан и Александр наткнулись на Гавриила, что пытался откачать своего напарника. Александр подошёл, одним взглядом окинул Уриса, у которого была прижжена культя, что была вместо руки, и заявил:

– Гавриил, он давно мёртв. Оставь его.

– Нет! Нет! Нет! Он был так молод! Он был мне как сын!

– Гавриил, пульса нет. Фибра больше не взаимодействует с мозгом.

– Он хотел взять имя Уриил, как станет священником..., и мы бы вместе были как два ангела..., – на глазах инквизитора накатывались слёзы.

– Таков конец почти каждого инквизитора. Лучше такой, чем одержимость. Не дай демонам...

– Чувства не есть слабость, Александр! – вскочил с криком Гавриил, – То, что я испытываю горе, не значит, что я стал монстром! Но, видимо, ни тебе, ни Тэнэлукему, ни кардиналу этого не понять!

– Мы все переживали утрату. И мы все знаем, что лучше переживать это в глубине своей души, а не в слезах. Ты это тоже знаешь.