Погрузка в Германии проходила в страшной суете и спешке, что всегда сопровождается неразберихой и всяческими ошибками. То есть бардак. Загружали все – от оконных рас до бетонных столбов с колючей проволокой, потому что предупредили, что часть не просто передислоцируется на Дальний Восток, а фактически едет в чистое поле. Кстати, потом все это пригодилось, вплоть до последнего гвоздя.

Это был, как говорят летчики и военные, крайний эшелон. Если выражаться языком гражданских, то последним из трех, на котором вывозилась матчасть данного воинского подразделения. Поэтому понятно, что в этот эшелон до самой последней минуты что-то подвозили, довозили, докладывали. Был там такой водитель литовец. Безотказный, хороший парень. Ночью его разбуди – «Надо!» – сядет и без слов поедет. Вот он-то и довозил последние крохи из места дислокации к эшелону на почти новом ЗИЛ-131. Мотался туда сюда как челнок, спал урывками. Но его с машиной оставили последним, потому что всю остальную технику уже поставили на платформы.

Тепловоз уже гудит, караул уже в теплушке, последнее «прости», сопроводительные и путевые документы только что не закидывают в теплушку в тот момент, когда состав дергается, готовый тронуться с места. И трогается.

Помните, наверное, документальные фильмы 1945 года, когда радостные воины-победители, возвращаясь домой, почти висят на таких перекладинах, перегораживающих вход в теплушки? Ну, здесь то же, только теплушка железная, немецкого производства. Ну, о ней позже.

Состав трогается, и вдруг лейтенант Белов с ужасом видит, что записанный за его подразделением ЗиЛ, почти новый, числящийся во всех документах, во всех реестрах, остался стоять на немецкой земле. Эшелон уходит, а грузовик стоит! А ведь с тепловозом связи никакой нет, так что состав не остановить! Что делать?

Ну а что тут сделаешь? Ничего. Как рассказывали оставшиеся, этот ЗиЛ от безысходности продали какому-то немцу, а деньги пропили. Так что на другой день многих, очень многих, в том числе офицеров, пришлось закидывать в брюхо Ил-76 как бревна. Я впервые услышал, что в самолете могут быть трехярусные нары, а вместо туалета обыкновенное ведро. Через двое суток и после двух посадок основной контингент личного состава части приземлился в Комсомольске-на-Амуре.

Ну а «зилок»… Имелись в части два списанных ЗИЛ-147, старых, не на ходу. Позже, уже на родине, похимичили с документами, и новенький ЗИЛ-131 превратился в старый, ну и так далее. В общем, как-то обошлось.

А некоторые добирались туда поездом аж двадцать двое суток.

Сначала это был немецкий вагон для перевозки личного состава. Железная консервная банка с крохотной печкой-буржуйкой, которая ничего не обогревала. К счастью, ехать в нем предстояло меньше суток, но ночью было холодно до ужаса. Да к тому же сказывалось нервное напряжение последних суток, а то и недель, после которого наступил отходняк, как после долгой пьянки. Да еще за грузовик душа болит, в том смысле, что и машина была хорошая, и всыпать за нее могут по первое число, то есть, просто говоря, отдать под суд.

Словом, дорога начиналась с неприятностей.

На следующий день въехали на территорию порта и началась погрузка на паром. «Консервные банки», которые, наверное, и по сей день исправно бегают по европейским дорогам, оставили немцам, а вагоны и открытые платформы с материальными ценностями погрузили на борт. Поскольку эвакуация советских войск, больше похожая на поспешное отступление, шла уже давно, то здесь все было более или менее отработано. Сюда – подвижной состав, туда – состав личный, здесь – оружейная комната, тут – туалет и так далее, никаких забот, только выполняй команды. И еще наказы товарищей, в том числе старших.

Дело в том, что офицеры и прапорщики, годами служившие в Германии, зачастую находясь там с семьями, потихоньку обросли хозяйством и кое-каким барахлишком. Аппаратура, одежда, мебель. Да мало ли чего можно было купить в благословенной по тем временам ГДР! Конечно, кое-что отправлялось и контейнерами, но офицеры знали, что нередко те контейнеры по дороге и пропадали, и вскрывались, в результате чего пропадали годами нажитые вещи, причем вещи хорошие, по тем временам в Союзе жутко дефицитные. Поэтому все кунги с совсекретной аппаратурой под завязку забиты офицерскими вещами, которые нужно сохранить. А уже тогда таможня лютовала на этот предмет. Но не была еще столь вооружена опытом и законами против контрабандистов.

Лейтенанту Белову выдали кучу проволочек со свинцовыми пломбами, пломбир и приказ действовать.

На практике это означало то, что каждый кунг нужно опечатать. Около двадцати открытых платформ вмещает в себя в два раза больше автомобилей. Считаем, сорок. Но не надо думать, что это означает всего лишь опечатать сорок дверей, ведущих внутрь. В каждом кунге есть несколько лючков и створок, через которые не то что потенциально – вполне возможно, это я вам точно говорю, проверено! – забраться внутрь. Или хотя бы заглянуть. Таким образом на каждой машине количество таких дыр может доходить до семи-девяти. Да пусть даже всего пять! Сорок на пять – это поставить двести пломб. За ночь! И ведь это не просто пройтись вдоль шеренги и двести раз клацнуть пломбиром. Это означает, что нужно залезать на платформы, слезать с них, проверять каждую щель и качество пломбы. Это значит, что нужно хорошо знать матчасть, ибо на разных типов кунгов, предназначенных под разную аппаратуру, лючки и створки разные, расположены в разных местах и вообще это труд еще тот, учитывая, что кроме всего перечисленного действовать приходилось в незнакомых условиях парома.

Не без гордости за Советскую Армию скажу, что лейтенант Белов, с отличием окончивший военное училище и в совершенстве изучивший боевую технику, потомственный офицер, службу и армию не посрамил. Таможню прошли без сучка и задоринки; никто не решился вскрыть технику, напичканную совершенно секретной аппаратурой, которая не только способна опознавать самолеты в режиме «свой-чужой», но и обеспечивать связь высшего командного состава. Контрабандист родился! Но главное, спасено имущество товарищей, доверенное лейтенанту Белову, по сути, под честное слово. Это, надо полагать, сыграло немалую роль в уничтожении следов злополучного ЗИЛ-131.

Пройдя советскую таможню, начали формировать эшелон.

В сущности, костяк его уже был – те самые вагоны и открытые платформы с опечатанной, я бы даже сказал запечатанной (см. выше) техникой. Не хватало пустяка – теплушек. То есть жилья для караула. Нужно десять штук на состав.

Офицеров построили, показывают – вон стоят пятнадцать штук. Можете выбирать. Вперед!

Рывок на высоту с вражеским пулеметчиком наверху не происходил с такой скоростью и настойчивостью, как этот. Из пятнадцати единиц раздолбанного, прогнившего старья каждый стремился выбрать лучшее. Ведь в нем жить почти месяц! Мало ли что май на дворе. По армейским меркам месяц – это много. Это очень много, тем более когда ты отвечаешь за вверенный тебе личный состав.

Полдня команда лейтенанта Белова приводила теплушку в порядок, воруя доски и гвозди по всей станции. Где-то, конечно, договаривались, выпрашивали, но слова «просить» в Уставах Советской Армии нет. Как нет и слова «подарить», «выменять» и «снизойти». А вот слово «обеспечить» имеется. Ну и обеспечивали, включая в это понятие все. Бардак!

В теплушке получилось три отсека. В первом спальня с нарами и оружейной комнатой. Посредине печка с кухней, она же столовая. В третьей склад под провиант, где хранится запас харчей на месяц для всех десятерых, включая офицера – крупы, макароны, хлеб, тушенка, рыбные консервы и прочее.

С паровозной бригадой отношения установили быстро, подбрасывая им тушенки и еще кое-чего из продпайка. На каждой станции, где останавливался эшелон, приходил с проверкой комендант, контролировать несение караульной службы. Но тут замечаний особых не было, к тому же даже комендантам ночами хочется спать под боком у жены или любовницы, а не шарить по проходящим составам. Что у него, других забот нет?