Валери и Макс серьезно кивают, соглашаясь и следуя за каждым словом Хлои. Она владеет ситуацией таким завораживающим образом, что за ее работой интересно наблюдать даже мне. Хотя это не моя свадьба. Но я на ней буду, так что будем считать меня полноценным участником процесса.

Они обсуждают ещё пару деталей, после чего договариваются о следующей встрече. Перед тем как попрощаться, Валери обращается ко мне:

– Как дела у Хоуп?

– Все хорошо, она с нетерпением ждет ваши девчачьи посиделки с красной помадой.

Хоуп любит проводить время в доме Макса и Валери. Они устраивают салон красоты и объедаются фирменным красным бархатом Грейс, которая является почти что мамой моего друга.

Каждый раз я забираю Хоуп с широченной улыбкой на лице, но затем долго и мучительно вытираю ее слезы из-за того, что их собака Брауни не может поехать к нам домой.

Как минимум, потому что у нас живет кот, которого мой ребенок нашел под какой-то богом забытой скамейкой в парке. Он был вонючий, мокрый и облезлый. Хоуп выглядела примерно так же, когда притащила его ко мне. Они оба смотрели на меня глазами кота из Шрэка, и кто бы смог противостоять этому натиску? Точно не я. Поэтому уже полгода у нас живет рыжее, пушистое и, слава богу, теперь не вонючее создание с громогласным именем Рекс.

Несложно догадаться, кто из нас двоих наградил кота собачьим позывным.

Валери смеется и говорит:

– Хорошо, я позвоню на неделе, и мы выберем день, когда ты ее к нам привезешь.

Хлоя делает вид, что ее не касается наш разговор, но я знаю лучше. Ее уши аж подрагивают от того, как она впитывает информацию. Мой ребенок – не та вещь, которой я стыжусь или скрываю. Хоуп – самое драгоценное, что есть в моей жизни, поэтому мне не доставляет дискомфорта этот диалог.

– Спасибо за встречу, Хлоя. Было неожиданно, но приятно увидеть тебя спустя столько лет, – произносит на прощание Макс.

– С нетерпением жду следующей встречи, Хлоя. – Сияет Валери, а затем переводит взгляд на меня. – Не обижай моего свадебного организатора. – Она произносит это с улыбкой, но клянусь, я ощущаю угрозу.

– Хлоя, если тебе потребуется адвокат, то всегда можешь мне позвонить, – подмигивает ей Макс.

– Буду иметь в виду, до встречи, – улыбается Хлоя.

– Как насчет дружеской солидарности, ребята? – возмущаюсь я.

– Пока, Нейт, – говорят Иуды в унисон, а затем уходят.

И резко атмосфера меняется, повисает та гнетущая тишина, где вы можете услышать, как ваш молчаливый собеседник перебирает в голове всевозможные варианты побега.

Я пересаживаюсь за противоположную сторону столика, чтобы для начала создать дистанцию, которая неожиданно потребовалась, потому что воздух между нами стал намного гуще и тягучее, чем несколько минут назад.

Хлоя задвигает стул, оставленный мной в кривом положении, а затем поправляет салфетницу.

Кто-то нервничает.

Я же на удивление спокоен. Даже расслаблен. Что бывает редко, учитывая мой нестабильный разум, который вечно подбрасывает тревожность на пустом месте.

– Как давно ты вернулась в Лондон?

– Несколько лет назад.

Как так получилось, что я ни разу не встретил ее? Мама живет в том же районе, что и родители Хлои.

– Ты живешь в вашем старом доме?

Навряд ли ее ночная пробежка началась из другого конца города, а закончился около моей машины.

Хлоя вскидывает брови.

– Я на допросе?

– Нет. Мне просто интересно, как ты наткнулась на мою машину. – Пожимаю плечами я. – Может, ты меня преследуешь, кто тебя знает.

Потому что раньше это было твоим любимым занятием, – хочу добавить, но решаю, что я не мудак.

По крайней мере не всегда.

На секунду в ее глазах вспыхивает уязвимость, но она быстро берет себя в руки.

– Много чести, – фыркает Хлоя.

Мы опять погружаемся в молчание, потрескивающее от напряжения и какого-то ненормального электричества, готового зажечь лампу в другом конце кофейни.

– Ну и? Заставишь меня признать вину силой мысли? – спрашивает Хлоя, откидываясь на спинку кресла.

Я снимаю очки и провожу кончиком языка по внезапно пересохшей губе. Незабудка опускает взгляд на мой рот, а затем резко концентрируется зубочистках, которые торчат в хаотичном порядке. Она их поправляет и выдыхает.

– А это сработает? – интересуюсь я.

– Нет. Для тебя в моем мозге висит вечная табличка «закрыто».

– Помнится, что раньше там всегда было «открыто».

Щеки Хлои приобретают глубокий винный оттенок. По таинственной причине мне хочется провести кончиками пальцев по этой мягкой и гладкой покрасневшей коже.

Двенадцать лет назад таких желаний не возникало. Либо я упорно их подавлял. Что собираюсь сделать и сейчас.

– Не начинай, Натаниэль, – строго произносит Хлоя.

Она всегда предпочитала мое полное имя, будто сокращенная версия делала меня неполноценным. Лишала порядка.

Я облокачиваюсь на стол и немного наклоняюсь в ее сторону.

– Может быть, я продолжаю, потому что, по последним данным, кто-то уехал из города и не отвечал на мои сообщения, чтобы закончить.

– Понятия не имею, о ком ты. Ближе к делу. Сколько я должна за ремонт твоей жукастой машины? – Хлоя повторяет мое движение, приближая свое лицо к моему. От нее исходит запах, название которому я не могу дать. Существует ли аромат солнечного света?

Хлоя действительно думает, что я возьму с нее деньги, после того, что она для меня сделала? Эта женщина не перестает меня удивлять.

– Нисколько.

– В каком смысле? – Она слегка качает головой, из-за чего пчелка в ее волосах шевелится.

Это забавно.

– Я не возьму с тебя денег, Хлоя, – воздух покидает мои лёгкие, – ты последний человек, который мне что-то должен.

– Почему? – тихо спрашивает она.

– Потому что благодаря тебе я жив, Незабудка.

Мои шальные руки никак не могут удержаться от прикосновения к ней, поэтому я позволяю себе лишь в первый и последний раз заправить за ее ухо прядь волос.

Надеюсь, пчела меня не ужалит.

Гороскоп дня: отличный день, чтобы навести порядок в своей голове. Можно делать практики очищения. Но не переусердствуйте, иначе есть риск закопаться в бардаке по уши. 

Какова вероятность, что вы поцарапаете загадочную машину, после чего наткнетесь на нее снова, а затем встретите ее владельца, которым окажется тот, с кем вы не виделись двенадцать лет? Будете организовывать свадьбу его друга, где он будет щеголять со своим глупым красивым лицом с глупыми ямочками и не менее глупой улыбкой? И, прости, Господи, какова вероятность, что Натаниэль Фриман – по совместительству моя глупая первая безответная любовь – прикоснется к моему уху спустя столько лет?

Нулевая!

Так я думала до прошлой субботы.

В среду, прокручивая эту встречу снова и снова, мои расчеты приближаются к восьмидесяти процентам.

– Хлоя, мы решили, что заменим пионы на ромолункусы, – голос невесты, у которой послезавтра свадьба звучит где-то вдалеке, потому что мои мысли находятся где-то на соседнем континенте.

– Ранункулюсы, – безэмоционально поправляю я, бездельно водя стилусом по планшету.

– Да, они самые.

Уважаемый Бог, дай мне сил сообщить это декоратору за два дня до проведения мероприятия и не быть сожранной с потрохами.

– Ты уверена?

К концу подготовки свадьбы я становлюсь для невест почти что лучшей подругой, поэтому они предпочитают общаться непринужденно. Уважительные «вы» и «вас» уходят в отставку, когда мне нужно посреди ночи успокоить чью-то истерику по поводу того, что цвет салфеток не соответствует скатертям.

Невесты бывают немного… тревожными.

Иногда я ощущаю себя акушеркой, которая то и дело кричит: «Дыши!».

– Да, пионы слишком банальные.

Я не говорю ей о том, что ранункулюсы недалеко от них ушли в своей оригинальности, потому что, если честно, в последние дни мне лень разговаривать. Однако мой мозг отказывается отдыхать и постоянно подбрасывает новую почву для размышлений.