Все они связаны с Натаниэлем, укуси его за задницу пчела, Фриманом. Он выглядел… живым, и почти что счастливым. В его глазах и поведении все еще прослеживался фальшивый блеск, но, наверное, это была самая правдивая версия этого человека. Или же он стал еще профессиональнее прятаться за своей маской. А может быть, таинственная Хоуп навела порядок там, где я была бессильна.

Не знаю, жена ли она ему или же просто девушка. На его руке не было кольца, но, зная Натаниэля, он мог потерять его в день свадьбы, поэтому делать выводы по данному наблюдению бесполезно.

Господи, почему я вообще думаю об этом?

Было бы преуменьшением века, если бы я сказала, что эта встреча не оказала на меня никакого влияния. Каждое слово и движение Натаниэля засели в голове так глубоко, что превратили меня в девочку тринадцати лет. Я думала – нет, была уверена, – что этот человек полностью и безвозвратно удален из галереи моих воспоминаний. Даже в папке «недавно удаленные» его тоже давным-давно нет. Но видимо, мой мозг все-таки сделал резервную копию и спрятал ее за семью замками.

Двенадцать лет назад 

Я не отрываю глаз от парня на другом конце столовой. Не могу прекратить смотреть на него ни за обедом, ни в школьных коридорах, ни на заднем дворе его дома, около которого прохожу каждое утро и вечер. Естественно, специально. Его дом совсем мне не по пути, но я упорно продолжаю ходить маршрутом под названием «Натаниэль Фриман». Опасной дорогой, которая каждый раз заставляет мое сердце подпрыгивать на кочках, а затем улетать в кювет, разбиваясь в дребезги. 

Я слышала о первой любви. Говорят, она безжалостна, зла и бесстыдна, несмотря на свою искренность и девственную чистоту. Говорят, что она возносит тебя до небес, а затем резко отправляет на землю без парашюта. Все, кто утверждает это, абсолютно правы. Единственное, что они забывают уточнить – этого никак не избежать.

Больше всего на свете, я хотела бы его не любить. Не тянуться за его улыбкой, как подсолнух к солнечному свету. Не позволять сердцебиению разгоняться до скорости гоночного автомобиля еще до того, как я услышу его имя. Но первая безответная любовь глуха и слепа, ей плевать, что мне больно от каждой мысли о нем. Она продолжает вгрызаться все глубже и сильнее, заставляя меня терять контроль.

Я даже не помню, когда это началось. Возможно, в тот момент, когда мы с Харви впервые пришли в эту школу два года назад. Возможно, когда я обнаружила, что новый одноклассник брата живет не так далеко от нашего дома. Возможно, в тот день, когда мой велосипед сам собой проехал мимо его двора.

В тот вечер Натаниэль сидел на пороге, сжимая свои кудри так сильно, что мне казалось еще чуть-чуть, и он их вырвет. Его голова была опущена, взгляд устремлен на потускневшую краску деревянных ступеней. Казалось, что он разрывался между улицей и домом. От него исходили волны сдерживаемой агрессии вперемешку с отчаянием. 

Я с визгом затормозила, шины велосипеда оставили за собой серые полосы на асфальте. Они соответствовали цвету синяков от усталости под глазами Натаниэля.

Когда он поднял голову, мне стало ужасно неловко, потому что я нарушала его давящую тишину. Что-то личное, принадлежащее только ему. Гнев, отчаяние, одиночество и… слабость. Все это читалось в его ауре, окутавшей меня, как туман. В налитых болью глазах Натаниэля мелькнул страх, словно он до ужаса испугался, что кто-то заметил и, что главное – сумел увидеть его совершенно оголенного и беззащитного. Я могла рассмотреть высохшие белесые дорожки от соленых слез на щеках парня, почувствовать горечь, плещущуюся в нем. 

– Уже поздно, почему ты здесь? Ты совсем маленькая, – голос Натаниэля ужалил, как крапива.

– Мне одиннадцать, – с гордостью ответила я.

– Поезжай домой… – он замешкался, пытаясь вспомнить как меня зовут, но навряд ли он знал. Они с Харви только недавно начали дружить, не думаю, что брат-сатана хвастался своей надоедливой сестрой. – Хлоя. 

– Ты знаешь мое имя? – Странное тепло разлилось в моей груди при этой мысли. 

– Я должен знать и не забывать имена тех, кто лезет не в свое дело, – грубо ответил он. 

Это укололо. Больно. 

Натаниэль поднялся на ноги и развернулся к двери, собираясь с мыслями, чтобы зайти внутрь.

– Чувствовать себя слабым не стыдно, – слова вырвались из меня, а я не успела их остановить. Они на смертельной скорости прорезали воздух и врезались в кудрявый затылок Натаниэля.

– Мужчина не может быть слабым, – жестко сказал он, открыл дверь и хлопнул ей так, что в моих ушах задребезжало.

Ему было четырнадцать лет, мне одиннадцать, но даже я понимала, насколько это утверждение отвратительно. 

Натаниэль был в беспорядке. Что ж, ему повезло – я любила наводить чистоту.

С того дня, он разговаривал со мной только в присутствии моего брата. Видимо, так ему было проще удерживать свою лживую маску. 

Шум и болтовня столовой пробиваются сквозь мои мысли, а я продолжаю наблюдать за своим объектом тайной одержимости, начиная подозревать, что мне требуется помощь психолога. 

Натаниэль улыбается своему другу Максу, а затем со смехом поворачивается к Харви. Его кучерявые пшеничные волосы почти что достигают мочек ушей, они раскачиваются и подпрыгивают завораживающим образом при каждом непринужденном движении тела. Он запрокидывает голову, смеясь над какой-то шуткой моего раздражающего брата, а я продолжаю стоять и гипнотизировать этого парня, отчаянно пытаясь понять: почему никто не замечает того, что вижу я?

Внутреннюю борьбу.

Агонию во взгляде. 

Белоснежный, почти неестественный цвет кожи.

Серость.

Он прячется за линзами или очками, создавая оптическую иллюзию, искажающую его чувства. Делая его радость самой фальшивой вещью на свете. 

Когда каждый человек растворяется в его теплой улыбке, я тянусь к его плачущему пьеро, спрятанному глубоко внутри. 

Словно чувствуя мой взгляд, напичканный тысячью игл, Натаниэль поворачивается. Мы смотрим друг другу в глаза всего пару секунд, но этого хватает, чтобы на его идеальном гриме начали образовываться подтеки. Губы складываются в жесткую линию, в глазах плещется уязвимость, руки начинают путаться в волосах.

И в конце концов, он делает то, что у него получается лучше всего: убегает. От меня.

От моих глаз.

От своей слабости, которую усердно пытается превратить в силу. 

Харви и Макс смотрят ему вслед, хмуря брови и не понимая, почему их друг буквально срывается на бег. 

Я выхожу через другой выход столовой, поднимаюсь по лестнице, чтобы перейти в другое крыло, а затем вновь преодолеваю множество ступеней вниз на пути к улице. Сильный ветер подхватывает мои волосы, они болезненно хлещут по лицу, словно пытаются отрезвить меня. Стараются переключить мое внимание. 

Но слишком поздно. 

Я замечаю, как Натаниэль поворачивает за корпус школы и быстрыми шагами, граничащими с трусцой, настигаю его. Почему, зачем и для чего – известно лишь одному Богу.

– Что с тобой происходит? – перекрикиваю я ураганный ветер.

Натаниэль резко останавливается. Его плечи и спина так напряжены, словно он хочет согнуться пополам. Упасть в позу эмбриона, чтобы унять боль. 

Я подхожу ближе и дрожащей то ли от холода, то ли от волнения рукой почти что невесомо касаюсь лопатки Натаниэля. Он вздрагивает, будто его пронзает током. 

– Хлоя, уйди, – хрипит он. 

Я стискиваю зубы, чтобы они не стучали. 

– Нет, Натаниэль.

Он разворачивается и перехватывает мою руку. Длинные пальцы с аккуратными ногтями, которые красивее, чем у многих девушек, обхватывают мое тонкое запястье. Под его большим пальцем грохочет мой пульс, вторя зарядам грома, разносящимися над нами.