Первый глоток пошел не гладко, но дальше стало легче. В животе согрелось, и появилось одновременно чувство отключенности и подъема.

— У-ух!

— Точно подмечено, — сказал Филемон. — Именно у-ух!

— Я что-то не понял, — сказал Орм. — Это противозаконно?

Он показал рукой на все помещение.

— Вообще-то да. Но так уж вышло, мой курчавый друг с далекой и порочной Земли. У нас, понимаешь, тоже бывает депрессия или досада, а у некоторых она всегда есть, и тогда мы приходим вот в такое место — а их в одной только нашей пещере штук двенадцать — и напиваемся и кое-что еще делаем такое, за что старшие наши не похвалили бы. Ох, не похвалили бы!

Орм взял второй бокал и показал рукой на пару в дальнем углу. Они держали руки друг у друга под одеждой, и губы их слились.

— Вроде этого?

Филемон посмотрел и невинно мигнул:

— Вроде. И больше.

Он старался говорить четко, но язык у него чуть заплетался.

Глотнув еще коктейля, Орм спросил:

— Эти двое скоро поженятся?

— Н-не об-бязатльно.

— Так вы, юные мятежники, приходите сюда выпустить пар? Я-то думал, что вы умеете владеть собой. Как же ты держишь спортивную форму?

Филемон допил бокал и крикнул, чтобы принесли еще.

— Ближайшие два месяца соревнований не будет. Я сюда прихожу — отдохнуть прихожу. Фор… форму набрать упсею… успею еще.

Орм потряс головой:

— Как я лопухнулся! До чего же был наивен. Я и в самом деле поверил, что тут каждый ведет себя, как от него ожидают. А тут… А что будет, если вас поймают?

Официантка принесла еще два бокала. Дебора вдруг проснулась, уставилась на стол и потянулась за бокалом. Филемон отвел ее руку, и она заснула вновь.

Он отпил половину бокала и ответил:

— Публичный позор для всех нас. Дома… черт возьми!.. домашний арест. Куча нотаций. Мне на соревнования запрет на год, а когда можно будет появиться на публике — полоса пепла на голове на месяц. Но дело того стоит. Не, ты посмотри на эту пьяную Дебору. Ну как с ней трахаться?

— Да, — сказал Орм. — Есть, значит, мухи в струе галаадского бальзама.

— Знаешь, — сказал Филемон мрачно и торжественно, — никогда не видал я мухи. Читал про них. Картинки видел. Но по-сто… по-насстоящему — не знаю, что такое муха.

— Приедешь на Землю — увидишь. Я тебе это организую.

Возбуждение проходило, сменяясь разочарованием. Орм сказал себе, что для этого нет оснований. Марсиане — не ангелы, а просто люди. Нельзя ждать, чтобы все жили по провозглашаемым высоким этическим стандартам. Но вот так, живя под самым оком Мессии, зная, что он тот, за кого себя выдает, или даже некто больше, имея перед глазами его пример, как можно так себя вести? Как можно даже этого хотеть?

Конечно, в каждой корзине есть гнилые яблоки.

Хотя эти завсегдатаи марсианского подпольного бала и не были по-настоящему гнилыми. Что они делали здесь, на Земле считалось бы самым обычным делом всюду, кроме разве что самых пуританских городов. Они не были ни плохи, ни порочны. Просто была разница между этими людьми и большинством населения.

Музыка смолкла. Прекратились бешеные прыжки и вращение танцоров, кое-кто из них попадал на пол, кто-то зашатался, кто-то пополз. Оркестранты выступили из ниши. Орм впервые обратил внимание на флейтистку, ранее скрытую за спинами других.

Он вскочил так резко, что чуть не опрокинул качнувшийся стол. Бокал Филемона подпрыгнул и свалился на пол. Дебора соскользнула со стула с деревянным стуком.

Орм вытаращил глаза, потом крикнул:

— Гультхило!

— Глазам своим не верю! Как ты здесь оказался?

Она махнула рукой, чтобы принесли выпить, и села рядом с ним. Официантка подала ей бокал и наполнила бокал Орма. Филемон с негодующим видом неуверенно поднялся и отошел к бару.

— Я тут остановился по чистой случайности, — ответил Орм. — А ты в этом месте завсегдатай?

— Да нет, здесь я тоже случайно. Но есть и другие такие места.

— Зачем?

— Зачем другие места?

— Ты понимаешь, о чем я.

Она взяла со стола его руку и поцеловала.

— Потому что мы любим ходить в такие места и давать себе волю. Потому что весело напиться до чертиков и флиртовать, а иногда и заниматься любовью. Улучшает самочувствие, хотя и временно. И нам нравится… ну устроить иногда эскападу…

— Это ребячество.

— Да? Ну, как говорил Иешуа: «Если не будете как дети, не войдете в Царствие Небесное».

Она подняла бокал:

— Ну, за детей. И за неясность его слов. Орм был шокирован.

— Ты ведь не всерьез?

— Да ты посмотри на себя! Сидишь здесь, пьешь крребхрт и наслаждаешься компанией Сынов и Дочерей Сумрака. Непохоже, чтобы ты хотел на нас донести.

— Сумрака?

Она еще глотнула, сказала «ох-х!» и помахала рукой перед открытым ртом.

— Обжигает, правда? Да, Сынов и Дочерей Сумрака. Мы не Сыны и Дочери Тьмы, как сам понимаешь. В нас нет настоящего зла. Мы просто развлекаемся, хотя я знаю многих, кто усомнится в том, что это развлечение. Да, мы ведем себя не так, как Сыны Света, но мы и не уподобляемся Сынам Тьмы. Мы — Сумрак. Промежуток. По крайней мере здесь. А остальное время…

— Воды не замутите.

— Так говорят на Земле? — рассмеялась она. — Что ж, точное слово.

Орм вздохнул и выпил еще.

— Разброд и шатание в Небесах, — сказал он.

Что-то привлекло его внимание, и он повернулся. Вошла пара крешийцев — мужчина и женщина, направляясь к столу в дальнем углу. Они уже явно успели выпить по пути.

— И крешийцы тоже, — заметил Орм.

— А почему нет? — отозвалась Гультхило. — Они разумны, следовательно, ничто человеческое им не чуждо. Послушай, мы не безнадежно испорчены — умеренно плохие. И грехи наши невелики — он простит нас. Это если поймает.

— А если поймает? Вам придется пройти через этот страшный позор?

Она снова выпила.

— Разница между нами и вами, грешниками Земли, сказывается, когда приходит время расплаты. Я слыхала, что вы не очень-то любите отвечать.

— Со времен родительского дома не слыхал я разговоров о грехе и грешниках. Даже приятно вспомнить молодость.

Гультхило положила руку ему на плечо.

— Ну ты как, надумал? — спросила она. От ее прикосновения Орма пробрала дрожь, но он отстранил ее руку. Почти машинально подняв бокал, чтобы выпить еще, Орм поставил его на стол, не отпив ни капли. Алкоголь готов был смыть все внутренние запреты. Еще глоток — и он позовет ее в кусты, а это то же самое, что предложить руку. Или нет? Что она там говорила насчет заниматься любовью?

— Слушай! — со злостью сказал он. — Так ты соблюдаешь со мной целомудрие, чтобы я на тебе женился? И все это время, пока ты мне рассказывала, как меня любишь и как желаешь за меня замуж, у тебя не было любовников?

Она рассмеялась:

— Что я смелая и бесшабашная — я тебе говорила. Чего я тебе не скажу — это были ли у меня любовники. К моей любви к тебе это отношения не имеет. Но если даже и были, я бы хранила тебе верность после свадьбы. А ты опять уходишь от ответа.

Он промолчал. Она снова выпила, снова рассмеялась и сказала:

— Да ты ревнив!

— Ладно, ревнив. Ну и что?

Наступила долгая пауза. К столу подошел высокий мужчина с каштановой бородой.

— Перерыв кончается, Гультхило. Ах'хаб сегодня хочет закрыться раньше. Еще три пьесы — и уходим.

— А без меня вы не можете? — спросила Гультхило. — Мы тут разговариваем насчет пожениться.

Руководитель оркестра удивился, но отошел, кивнув.

— Давай-ка уберем препятствия, которые тебе мерещатся, — предложила Гультхило.

— Мы уже это обсуждали… — начал Орм и умолк.

Неподалеку стояли разделенные столом двое мужчин, изрыгая в адрес друг друга оскорбления и угрозы. Очевидная причина этой стычки, пышногрудая рыжая девица, пыталась их успокоить — разумеется, без успеха. Вдруг один из мужчин, широкоплечий и чернобородый, с зелеными глазами, перегнулся через стол и схватил противника за хитон. Тот, чуть потоньше, голубоглазый блондин, ударил нападавшего по лицу. Рыжая завизжала и бросилась под стол. Стол перевернулся, и дерущиеся покатились по полу.