Филемон Жбешг Моше бен-Ионафан оказался молодым человеком тридцати пяти лет. Был он слегка щеголеват со своими крашенными в фиолетовый цвет пейсами, огромными серебряными серьгами в виде колес и расписанном радужными полосами хитоне. Старшие родственники считали, что у него просто скандальный вид, и за расшитые мокасины и алые ногти на ногах выговаривали ему открыто. Он покорно и молчаливо слушал и продолжал одеваться, как хотел. Как и множество других молодых людей в возрасте от двадцати двух до пятидесяти, он следил за модой.

Но, в отличие от своих сверстников, он не злоупотреблял выпивкой — злоупотреблением считалось более трех стаканов вина в день. Он был спортсменом и позволял себе лишь один стакан за ужином.

Орм, выигравший когда-то три олимпийские медали (в беге на сто и двести метров и в прыжках в длину), пришел в центральный гимнастический зал потренироваться. Еще ему хотелось увидеть, что за спортсмены марсиане. Казалось бы, две тысячи лет на планете с гравитацией существенно слабее земной должны были привести к ослаблению мышц. Но это оказалось не так. Местные бегали, прыгали и боролись не хуже, чем если бы родились на Земле.

Орма привлекла к Филемону его дружеская и искренняя манера поведения, а еще заинтриговало то, что он был чемпионом по спринту. И Орм на шестой день после знакомства вызвал его на соревнование. К его неприятному удивлению, Филемон на каждом забеге выигрывал несколько метров.

— Ну, я не в лучшей форме, — сказал Орм, тяжело дыша. — Мне бы потренироваться месяцев пять. И еще я не привык к здешней тяжести — каждый шаг здесь длиной в пять метров. Я к тому же и не в том возрасте — тридцать пять для спринтера многовато — для землянина, конечно. И бегать босиком я не привык. — Тут он ухмыльнулся и добавил: — А мог бы придумать еще десяток оправданий.

Тогда Филемон ему сообщил, что они одного возраста.

— Да, но я не проходил лечения для задержки старения. Физиологически ты на уровне девятнадцати лет самое большее.

— А ты просил об этом лечении? Вопрос застал Орма врасплох.

— Ну, я считал само собой разумеющимся, что мне откажут. Я же чужой, в конце концов.

— А ты спроси Хфатона. Хуже не будет. Тем же вечером Орм переговорил со своими спутниками, и они решили обратиться с просьбой к Хфатону на следующее утро.

Бронски засыпал Орма вопросами насчет тренировочного зала. Наконец Орм заметил:

— Тебя, кажется, очень заинтересовал спорт. Раньше я думал, что он тебе безразличен.

— Мне интересно, поскольку древние евреи имели предубеждение против гимнастики и вообще к спорту относились без восторга. Спортивные игры у них ассоциировались с греческим или римским язычеством. Однако время все меняет. В конце концов, современные израильтяне очень увлекаются спортом. Евреи-ортодоксы в Израиле в меньшинстве.

На следующее утро после прибытия учителей и обмена приветствиями Орм высказал свою просьбу.

Хфатон минуту помолчал, сложив руки домиком. Наконец он сказал:

— Я знал, что вы об этом попросите. Вчера вечером у нас было по этому поводу совещание, хотя и недолгое. Мы решили, что в настоящий момент не можем предоставить вам такое лечение.

У Хфатона был такой вид, будто вопрос исчерпан. Но Орм все же спросил:

— А почему?

— А почему мы должны?

— Это было бы гуманно.

— В самом деле? Но мы еще мало знаем о вашем народе. Как можно угадать, не склонится ли общий эффект не к добру, а к злу?

— Злу? — переспросила Мадлен. — Вы имеете в виду, что это будет физически травматично для нас, поскольку наш метаболизм отличается от вашего? Или вы хотите сказать, что это разрушительно скажется на нашем общественном устройстве?

— В любом случае, — добавил Надир, — как нечто, предоставленное только нам, может быть злом для жителей Земли?

— Прежде всего отвечу на твой вопрос, Мадлен. Это могло бы вызвать смуту в общественном устройстве Земли, что было бы злом. Я заметил, что вы избегаете таких терминов, как «зло» и «грех». Вы не верите, что они существуют?

Хфатон очень искусно умел уходить от темы, которую не желал обсуждать.

— Я предпочитаю научные термины, — ответила Мадлен.

— Есть не один род науки. И есть знание и вне науки. Но этого мы сейчас обсуждать не будем. Отвечаю на твой вопрос, Надир. Если вы получите лечение и вернетесь на Землю, ваши ученые смогут сделать вам анализ крови и понять наш способ. Кроме того, насколько мне стало известно состояние вашей науки, думаю, что такое лечение может уже быть открыто. Разумеется, не такое действенное, как наше. Но по каким-то причинам оно не стало достоянием широкой публики — может быть, по тем же, которые заставляют нас отказать вам в вашей просьбе. По крайней мере сейчас.

Орм уже знал, что с марсианами не имеют смысла ни споры, ни просьбы. Он сказал:

— Хорошо. Но вы понимаете, почему мы о нем просили?

— Да. — Хфатон улыбнулся. — Кстати, прием таблеток быстрого обучения прекращается. Пробы крови, взятые нами вчера, показывают, что вы в опасной близости от побочных эффектов.

— Каких именно? — спросила Мадлен. — Я ничего не заметила.

— Вы и не заметили бы, пока они не наступили. А это было бы примерно на третий день от сегодняшнего. Сейчас у вас может быть небольшой синдром отмены — ощущение, что в соседней комнате есть люди, хотя там никого нет, или другие слегка параноидальные симптомы. Видите ли, судя по вашим рассказам, многие из вашего народа не стали бы принимать таблетки по предписанию. Ими злоупотребили бы люди легкомысленные или преступники.

— А здесь, — со злостью спросила Мадлен, — ими никто не злоупотребляет?

— Никто.

Она не ответила, но видно было, что внутри у нее все кипит. Орму тоже было обидно, будто ему вдруг сделали несправедливый выговор. Но приходилось признать, что крешиец прав.

В тот же день в гимнастическом зале он попытался исподволь вытянуть из Филемона информацию о туннелях, ведущих на поверхность. Но Филемон ни в одну из словесных ловушек Орма не попался. Не то чтобы он понял, к чему тот клонит, но ему была неинтересна тема, к которой Орм его направлял. Ему хотелось говорить о спорте на Земле. Канадец даже подумал, так ли он простодушен, как кажется. Откуда, кстати, мог Хфатон знать, что Орм собирается заговорить о лечении продления жизни? Не передает ли Филемон вечером то, что Орм говорит днем?

А может быть, у него микрофон с передатчиком? Крешийцы когда-то говорили землянам, что те будут передвигаться свободно, но не без сопровождения. Орм тогда подумал, что ему назначат проводника, но этого не было сделано. И после первой недели он мог свободно направляться куда хочет без спутников. То же самое говорили и остальные трое.

Значит, они как-то следят за ним на расстоянии. Если только марсиане не решили собирать информацию у всех, с кем земляне говорят. А визуальное наблюдение можно вести скрытыми камерами в потолке пещеры. В доме эту функцию мог взять на себя телевизор, даже в те моменты, когда он с виду выключен. А еще следящие мониторы можно было вставить прямо в тела пленников.

Тут Орм подумал: а не сказывается ли это побочный эффект пилюль быстрого обучения? Не паранойя ли у него?

Однажды, где-то примерно в час дня, Орму надоело читать учебник по дифференциальным механизмам с фотонным приводом. Он положил книгу на пол, чтобы она могла сама добраться до соответствующей ниши в библиотеке, и вышел в лингвистический отдел. Там он стал проглядывать каталог популярной литературы, где было много сборников стихов — и половина из них на религиозные темы. Орм решил, что даже знай он язык лучше, все равно с трудом понял бы стихи с их спрессованными идеями, неясностью ссылок и склонностью к иносказаниям. В крешийской поэзии, как в древнеримской или древнегреческой, размер определялся в большей степени числом слогов, чем расстановкой ударений, и большую роль играли аллитерации и параллелизмы. Последнее, как объяснял в предисловии профессор, пришло из поэзии на иврите.