Фыркнув так, что Пятнышко от неожиданности на миг перестала мурлыкать-тарахтеть и озадаченно дернула хвостом, царственная рюриковна сначала словно бы к чему-то прислушалась, затем достала особой вилочкой из малой шкатулочки кусочек сырого мяса для обрадовавшейся угощению кошки. И лишь после всего этого вполголоса поинтересовалась у младшей подруги:

— Напомни мне, кто повинен в смерти прабабки моей, Великой княгини Литовской?

Без нужды наморщив гладкий лобик, красивая брюнеточка уверенно ответила:

— Род Кишка герба «Дубрава» — его представитель донес о намерении Елены Иоанновны отъехать домой, в Москву. Род Комаровских герба «Доленга» — Ян Комаровский хранил казну Великой княгини, и не отдал ее. Рода Остиковичей, Гаштольдов и Радзивиллов…

Моргнув, Аглая совсем тихо продолжила:

— Повинны во множестве притеснений, и подлом отравлении Елены Иоанновны. Ныне род Гаштольдов пресекся, ему во всем наследуют Сапеги. Тако же виновен венгерский род Запольяи: польская королева Барбара, рожденная в сем роду, открыто приняла и присвоила имения и богатства покойной Великой княгини Литовской.

В ярких зеленых глазах зажглось немое понимание.

Дин-динь-динь!!!

Отзываясь на звонкий голосок небольшого серебряного колокольчика, дернули ушами медельяны, а затем из дальнего дверного проема ненадолго высунулся подстолий, которому Евдокия выразительно указала на свой чайничек с безнадежно остывшим взваром. Да и оставалось там его… Даже бы и на полчашки не набралось. Несколько минут две девушки сидели во вполне уютном для них молчании, пока на галерею не вышла светловолосая тезка брюнеточки: Аглая Белая осторожно несла подносик с новым чайничком и блюдечком, на котором высилась небольшая горочка отборнейших шоколадных конфет. Пройдя мимо бдительно принюхивающихся кобелей, доверенная челядинка царевны сноровисто освободила подносик, сдвинув ненужную посуду чуть в сторонку: со скрытым злорадством покосилась на внезапно побледневшую в прозелень черноволосую выскочку, легко поклонилась и ушла, так же спокойно миновав бдящую псовую заставу.

— Тц! Ну и зачем ты открылась? Знаешь ведь, как Аглайка тебя «любит». Ты бы еще во время чаепития такое утворила: вот бы все посмеялись, глядючи, как тебя через перила полоскает!

Сглотнув и побледнев еще больше, Аглая через силу выдавила из себя:

— Сглупи-ила…

Уцепившись за протянутую ей руку, зеленоглазая страдалица на глазах начала приходить в себя.

— Эмпатия не терпит небрежения: ты только-только научилась со-чувствовать, для тебя сейчас опасна любая сильная эмоция — а ты?

— Я-а держу щиты, но иногда забыва-аюсь…

Налив свободной рукой в кружку согревающий и восстанавливающий силы отвар, дева царской крови буквально впихнула ее потихонечку приходящей в себя подруге-наперснице.

— Пей. Еще пей, не меньше трех глотков!

Отставив ополовиненную кружку и длинно выдохнув, зеленоглазка слегка обмякла, позволяя себе минутку слабости.

— Вот я Мите-то скажу, как ты с голым разумом по дворцу разгуливаешь!..

— Н-не надо, я исправлюсь… Дуня, а как ты?

Несмотря на краткость вопроса, царевна прекрасно все поняла.

— Ну-у, примерно так же. Братья по-очереди со мной сидели, а я делала вид, что болею и никого не хочу видеть… Двух нянечек тогда выгнали — такие противные оказались, внутри словно склизкие и напрочь гнилые…

Внезапно хихикнув, Евдокия «утешила» подружку:

— Ванечке вообще пришлось три седьмицы безвылазно торчать в самой глухой келии Кирило-Белозерской обители — на одном хлебе и воде, пока он не начал Митю чуять! Гм, правда и щиты у него теперь, замучаешься пробивать…

Налив отвара и себе, царевна ненадолго задумалась, а затем чуть возвысила голос:

— Полкаша, иди ко мне!

Один из кобелей тут же подскочил и аккуратно приблизился, умудряясь разом — и преданно заглядывать в лицо призвавшей его, и умильно коситься на блюдо с остатками выпечки, и принюхиваться к «мясной» шкатулочке.

— Давай-ка, пожалей нашу Аглаюшку. А она тебя за это пирожком попотчует.

Неуверенно махнув хвостом, Полкан под ревнивым взглядом гепардихи уложил тяжелую голову на шелковый бархат девичьего платья и шумно вздохнул, забавно пошевелив влажной носопыркой в сторону ближайшей кулебяки с белорыбицей.

— Открывайся без опаски.

Смежив веки и непроизвольно нахмурившись, Аглая посидела так пару минуток, а потом как-то обмякла, зримо посветлела лицом, и даже начала счастливо улыбаться.

— Такие чистые и яркие эмоции!..

— И заметь: ни тебе зависти, ни тебе злобы.

Вздохнув как бы и не сильнее, чем дернувший ухом зубастый «теленок» весом в добрых семь пудов, царевна Евдокия Иоанновна почти неслышно пробормотала:

— Вот так вот и начинаешь понимать, почему Митя порой говорит, что «чем больше узнаю людей, тем больше я люблю зверей»…

Глава 5

Монотонный скрип тележных осей, вездесущая дорожная пыль, настырные жирные мухи, громкие перекрикивания возчих с встречных и попутных повозок — за целый месяц неспешного пути все это уже успело изрядно надоесть одному из четырех консулов английской Московской компании. Который уж если и путешествовал, то предпочитал иметь под ногами не земную твердь, а качающуюся палубу крепкого корабля английской постройки, и свежий морской бриз в его парусах. Ну, или просто заседать в уютной тишине своего рабочего кабинета: за любимой конторкой ему было весьма удобно заниматся важными делами, и покидать ее надолго без действительно веской причины он крайне не любил. Увы! Но письмо московского агента Энтони Дженкинса изрядно взволновало сразу все правление Компании описанными в нем перспективами, и послужило именно тем увесистым поводом, из-за которого один из ее основателей Уильям Меррик в начале весны покинул благословенный Лондон и вместе с младшим сыном Джоном отплыл в далекую Московию. Кроме того, с ним на корабль взошел личный помощник Томас Кид, пара слуг, и десяток крепких служащих Компании с богатым военным опытом — который едва не обогатился новым эпизодом, когда уже на Балтике их караван из шести судов попытались перехватить и разграбить подлые пираты из польского Данцинга. Однако Бог был на стороне английских негоциантов (и их пушек), так что по прибытии в город-порт со странным названием Нарва, именно они сдали русскому воеводе полсотни выживших последышей Ганзейского союза. Две недели обязательного карантина, чуть больше месяца пути по удивительно приличной дороге, которую охраняли и патрулировали отряды русских джентри[1]со своими вооруженными слугами-боевыми холопами — и вот наконец, их небольшой караван из крепкой дорожной кареты, всего трех фургонов с багажом и пяти конных «слуг» добрался до предместий главного города Московии. Правда, как добрался, так и встал: все доступные взгляду путешественников въезды были основательно забиты толпами простолюдинов и еле-еле ползущими телегами, гружеными ало-красным, светло-желтым и темно-багровым кирпичом. Впрочем, еще и грубо тесаным камнем, какими-то бочками, досками и окореными бревнами — в общем, всем тем, что обычно сопутствует любому большому строительству. Правда, судя по количеству повозок и густым дымам на восток от Москвы, в ней ныне строили что-то поистине великое…

— Черт побери этих московитов! Томас, найдите нам проводника из местных!..

Расторопный помощник-секретарь не подвел (хотя мог быть и поэкономнее распоряжаться хозяйскими деньгами), и вскоре их караван двинулся по изрядно разбитой дороге в объезд. Еще час мучений по ухабам и лужам с вязкой грязью, буквально засасывающей в себя колеса кареты и фургонов, затем еще два часа они упорно продирались через лабиринт узких московских улочек — пока подковы лошадей вдруг не зацокали по широкой улице с отличной мостовой из одинаково-ровного камня. Еще немного времени, и впереди не показались беленые стены главной резиденции английской торговой компании, чей вид давал надежду утомленным путникам на скорый, и весьма заслуженный отдых… Правда, заехать внутрь английского подворья получилось только экипажу самого консула, ибо его внутренний дворик был занят парой телег (поистине, они вездесущи!), на которые бородатые возчики зачем-то грузили самые обычные березовые чурбаки.