Да, подумал я, об этой программе просветительской миссии мы тоже наслышаны. За определенное денежное вознаграждение, купив такую книгу, из нее можно было подробно узнать, как надо правильно думать. В моем представлении все эти приоритеты и их приоритетные проекты не имели ничего общего с разумной силой и были движимы одной сведенной до простого сплоченного импульса идеей, как москиты. И, как все москиты, они старались не заглядывать слишком далеко в будущее. Опыт других их ничему не учил.

Я сложил на краю стола локти.

– Ну, и что я сделаю, – спросил я без всякой радости. – Стану пускать эти вагоны с макулатурой под откос?

Я уже знал, чем закончится этот день. Об аномально участившихся на новой магистрали горных оползнях, каменных дождях, грязевых паводках и заваленных горных туннелях слышали все.

– Это мы делаем сами.

– Вы понимаете, что Животновод это без внимания не оставит? Он зачистит все деревни, каждую опушку и каждую дырку, названия которых только разглядит у себя на самой большой карте.

– Он уже это делает. Тому, кого вы называете Животноводом, не нужен повод. У нас его зовут «Коротким». Кстати, почему «Животновод»?

– Не знаю, – ответил я сухо. – Может, потому что его население – поголовье рабочего скота. Тупое население – преданный друг диктатуры. Его нацию называют цивилизацией насекомых – результат кропотливой генетической селекции. Насекомое – идеальное решение в противостоянии оккупантам, и вы, эльфы, в рамках их логики одни из них. Вам трудно это понять, а мне объяснить. О, это интересная тема для лекций за столом, вам понравится. Они строят свое восприятие мира не как вы, я или любой другой выходец из Открытых Миров. Они строят такую модель мира, в которой они и только они являются приоритетным, самым знаменательным событием бытия в любом философском понимании слова. Они могут быть либо дланью эволюционного развития, либо жертвой – по необходимости. Затем из всего набора в принципе доступных фактов они отбирают те, которые подкрепляют эту, скажем так, концепцию. Все остальное столь же непринужденно удаляется и официально объявляется вздором. Оно попросту блокируется уже на уровне первичных раздражителей. А вы думали, все так просто? Говорят, все, что он делает, он делает любой ценой, и, играя против него, невозможно выиграть. Сколько бы вы ни жили, у него всегда есть возможность бросить на ваши блиндажи мяса больше других.

Эльф смотрел без всякого выражения. Потом сказал:

– У нас нет блиндажей, но я понимаю, что вы хотите сказать. Военные преступления явно перестали быть аномалией для ваших трибуналов. Нам и нужен вездеход с водителем-профессионалом, который знает все оставшиеся нелегальные щели и который умудрился до сих пор остаться в живых. Вы вывезете беженцев и книги нашего мира.

Я окончательно потерял желание есть. Я слышал о недавно введенном запрете на употребление рун эльфов как форму алфавита. Предписание использовать всем буквы Центра как единственные из доступных просто лежало на поверхности. Еще раньше Животновод установил свой язык официальным для всех. На деле это означало, что никакой другой язык стал невозможен. Слово «ассимиляция» не использовалось и что оно значило, не знали: из словаря оно было изъято. Руны эльфов было предложено постепенно перевести в рамки всем доступной и понятной алфавитной печати языка Животновода: на всех занятых территориях народ был торжественно объявлен единым. Языка эльфов в рамках документов больше не существовало. «Единый мир» предлагался как единственно возможный. Телевидение, которое неофициально всем было предписано называть «центральным», в подробностях транслировало, как выглядят трупы задохнувшихся беженцев, попытавшихся пересечь Предел миров. Никто не знал, о каком «центре» все время идет речь, но в нем почему-то неизменно оказывался Животновод.

– Боюсь, вы не понимаете, что трейлер вездехода – это не купейный вагон.

Эльф поднялся.

– Вам лучше здесь не оставаться. Кстати, вы знаете, что по вашему следу идет нечто, названия чему мы не знаем?

Я уже понял, что радости этот день мне не прибавит.

– Что идет? – спросил я без интереса.

Перекидывая через плечо связку стрел и беря лук, он сказал:

– Я же говорю, мы не знаем. Я надеюсь никогда не узнать, что значит: «Купейный вагон». Последние остатки нашей расы живут только ради этого. Вы слишком спокойно отнеслись к моим словам о том, что вы разрушаете миры. Дайте нам знать, если согласны.

Я с тоской смотрел на остывшие тарелки. Лишь много позже мне пришло в голову, что, возможно, дело снова состояло в еще одной трудности перевода. «Не знать имени» на языке эльфов скорее означало «не должно его иметь».

– Извините, что испортил хороший ужин, – сказал эльф.

– Переживу, – сказал я.

5

Из глубокого сна меня выдернул сильный стук в дверь. В нее пинали так, что я первым делом положил руку на лежавший рядом пояс с ножом. «Вертолеты Центра», – глухо произнес голос за дверью, потом повторил еще раз. В дверь снова забарабанили. «Вам лучше уйти». В голосе хозяина без труда слышались тревожные нотки.

Однако какой он скорый, подумал я, приходя в себя и разглядывая низкий темный бревенчатый потолок. Да, вертолеты это плохо. Если даже успеть согреть двигатель. Без света фар мне не уйти достаточно далеко, чтобы затеряться среди фьордов. Я уже знал, где можно было бы отсидеться. Но какая резвая у хозяина система связи с внешним миром! «Уже иду», – сказал я.

За окошком было темно. Ах, да, вспомнил я. На них же перегородки. Тогда почему я вижу стены?

Поднявшись, я быстро оделся, не зажигая света, обулся, закинул за плечо рюкзак и спустился вниз. По словам хозяина, вертолеты летели сюда, но промахнулись и ушли дальше. Теперь только вопрос времени, когда они вернутся снова. В том, что направлялись они именно сюда, хозяин не сомневался. Лететь тут больше было некуда. «У кого-то очень длинные уши и кто-то не может держать рот закрытым», – хмуро сказал он.

Вертолеты здесь видели только один раз и так давно, что успели забыть, как они выглядят. Все говорило за то, что хозяин мог быть прав. Прав настолько, что теперь надо было целиком менять всю свою прежнюю парадигму отношений и с этим лесом, и с этим миром, и вообще с собственным легкомыслием. Наверное, я просто устал. «Бойся лающих овец», – сказал на прощание хозяин. Кажется, это было что-то вроде местной пословицы. Я не знал, что она значит.

Я мчался сквозь неподвижный черный заснеженный лес на предельной скорости, которую мог себе позволить. Вездеход подпрыгивал, бревна сзади грузно подпрыгивали тоже, без них все выглядело бы совсем, совсем иначе. Но даже будь у меня больше времени, без специальной техники я не смог бы освободить прицеп от груза. К тому же, без груза будет сложно подняться. Лес выглядел знакомым, я уже проходил здесь относительно недавно. Самым трудным было разогнать технику – но потом, разогнав, остановить ее уже было еще труднее. Дорога в горах вообще не предназначалась для ускоренных перемещений. Без света фар, без панели приборов и определяя опасные повороты лишь по памяти, оказалось удивительно несложно гнать вездеход даже в темноте. Снег делал местность предельно рельефной, не будь его, лететь на той же скорости бы не удалось. Глаза быстро освоились, и снег словно восполнял отсутствующее сияние луны. Я подумал, что после того, как наступит сезон настоящего снегопада, эта часть дороги и вообще весь перевал будут закрыты до весны. Правда, здесь она приходит быстро.

Когда дорога пошла на подъем и стала вилять, прячась в развалах отвесных камней и сосен, двигатель натужно взревел, и тогда я увидел в зеркале заднего вида несколько шедших над горизонтом далеких огоньков. Огоньки, перемигиваясь, не спеша приближались, но шли не сюда. Остановив технику, я вышел из кабины.

Огни делались отчетливее, крупнее, они шли по дуге, словно высматривая внизу для себя удобное место. Куда они двигались – было не видно, но затем под ними что-то произошло, какие-то одинаковые размеренные вспышки света в клубах дыма, вначале под одними огоньками, потом под другими, и из этих дымных клубов, по наклонной и строго вниз, ушло четыре или пять длинных слепящих пятен, и огоньки, отклонившись от прежней траектории, одинаковыми движениями ушли в стороны. Пропахав ночное небо, слепящие огни соединились с темным горизонтом, и там, где они встретились, медленно поднялось несколько тяжелых туч. Через какое-то время с той стороны дошел ослабленный расстоянием звук хлопков. Вернувшись в кабину, я снова начал движение и больше не останавливался.