Город за окном быстро кончился, пошла сельская местность. Вместе с новыми, блестящими, словно игрушечными машинами по ней двигались дребезжащие мотоблоки и старики на ржавых велосипедах. Попадались даже живые ослы, тащившие телеги с овощами. И здесь же, у обочины – ряды мощных, новехоньких экскаваторов, готовых ваять светлое будущее исполинскими ковшами.

В глаза бросилась еще одно: почти под каждым мостом спали люди, устраивали целые гнезда из всякого хлама. Бездомных было много, куда больше, чем пресловутых бомжей в России. Похоже, что билетов в будущее хватает далеко не всем…

Пошел сухой колючий снег. Автобус выбрался на пустое шоссе и помчался на запад, в свой неизвестный пункт назначения. Электронное табло над местом водителя показывало температуру за бортом – минус 33 градуса.

«Надо было все-таки ехать в Таиланд… – вздохнул Огневский. – Там хоть тепло. А то променял одну ледяную империю на другую».

– Бу дао Хуанхэ синь бу цы! – заорал где-то рядом мужской голос.

Огневский едва не подскочил, но оказалось, что это всего лишь телевизор.

На экране в передней части салона начался какой-то нелепо-яркий фильм. С воплями и пафосной музыкой носились туда-сюда и лупили друг друга китайцы в одежде под старину. Бюджет у картины был минимальный – декорации явно из фанеры, а про уровень актеров лучше вообще молчать. Впрочем, движения, имитирующие кунг-фу, впечатляли своей замысловатостью.

Пару минут Огневский пытался смотреть местный кинематограф и радовался, что не понимает грозных речей персонажей. Уровень громкости был на максимуме, но пассажиров это совсем не смущало.

«Языковой барьер – это счастье, – подумал Огневский. – Не надо знать, что люди говорят».

В салоне было очень жарко, отопление работало вовсю. Так что, несмотря на вопли киногероев, Андрея стало клонить в сон. Все-таки встать сегодня пришлось в четыре утра, чтобы поспеть к автобусу через границу.

…Темно, лишь изредка луна пробивается через рваные облака. Огневский смотрит под ноги. Его черные берцы ритмично бьют по густой траве.

Почему-то из всего, что было в командировках на Кавказ, вспоминается обычно именно это – долгие часы бега по пустынным горам. Не боевые стычки, не казарменный быт, не полевые испытания новых устройств. Первым в памяти оживает ощущение монотонного, но быстрого движения, вес жилета разгрузки и тяжелого ранца с оборудованием. Сотни минут молчания, прерываемые редкими тихими командами, гул ветра и шорох травы.

В тот день стартовали затемно. Вертолет высадил их на блокпосту, считавшемся относительно безопасным. Служащие на блоке были люди ученые, ничего спрашивать у четверых бойцов спецгруппы не стали, вообще словно не заметили их. Отряд выбрался за периметр и растворился в темноте.

Дальше долго бежали вдоль хребта, обдуваемые сырым ветром. Первым шел Мурзинов, он предпочитал вообще не говорить лишний раз, давал команды знаками. По самому гребню идет неплохая тропа, но на ней группу будет видно из долины, а неподалеку, по сведениям, есть несколько вражеских точек.

Поэтому двигались чуть ниже водораздела, по криволесью на северной стороне. К горам Огневский привычный еще с юности, с походов по Сахалину. Там, правда, не нужно было постоянно ждать нападения.

Уже часа полтора, как они без остановок, не сбавляя темпа, бегут. Интересно, планирует Мурзинов хоть одну передышку? Огневский устать пока не успел, он еще часа два сможет так марафонить, но вот сам старший группы заметно полноват, и слышно, как он тяжело дышит.

Темноту озаряет бледно-желтое пламя. Все четверо на рефлексе бросаются в стороны, залегают в траву, но нет – этот огонь не по их души. Слева, в долине, в километре от группы вспыхивает новый взрыв.

Андрей вспоминает карту – да, там же у наших маленький пост, у моста через узкую речку. Похоже, духи налетели среди ночи, палят из гранатометов. Судя по количеству вспышек, их целая толпа.

Огневский стискивает зубы, представляя, каково сейчас солдатам на том посту. До них всего километр, есть возможность быстро прийти на помощь, но нечего и думать об этом. У отряда свое боевое задание, и рисковать его выполнением, обнаружить себя – немыслимо. Да и что могут четверо, пусть даже спецназовцев, против толпы с гранатометами?

«Хотя не… – думает Огневский, чувствуя на спине увесистый ранец. – Как раз можем, очень даже можем. Но нельзя…»

И от этой мысли только хуже.

Впереди поднимается тяжелая фигура Мурзинова. Быстрый взмах его длинной руки – продолжаем движение…

Андрея разбудил женский голос, что-то протяжно запевший по-китайски. Фильм про древние времена кончился, в салоне автобуса включили музыкальную программу.

Снова разозлился на себя. Чем больше гонишь из башки проклятые воспоминания, тем настырнее они лезут обратно…

Взглянул на часы – проспал чуть больше часа, но голова вся мутная и мышцы затекли, словно полдня продрых. За окном уже метет вовсю, а вот пейзаж не изменился – все то же шоссе, окруженное сопками. В Приморье любят говорить, что на китайской стороне каждый метр распахан и засеян гаоляном, а вот неправда. По крайней мере, тут, в Маньчжурии, как именуют иногда север Китая. Полно пустой земли, заросшей лесом, похоже на окрестности Владивостока… Если бы не гигантские иероглифы на склонах холмов (соцлозунги?).

«Интересно, куда я все-таки еду? – подумал Андрей. – И сколько еще чалиться в этом автобусе, под музычку и вопли из телека?»

Достал из кармана билет, – может, там указан пункт назначения английскими буквами? Нет, только колючие китайские письмена. Красивая штука – иероглифы, выглядят куда занятнее, чем просто буквы. Жаль только, что их много тысяч штук… Как это все вообще можно выучить?

На билете красовались два больших символа: 长春 – это, наверно, и есть название точки, куда несет его неведомая китайская судьба.

За день до отъезда Андрей купил во Владивостоке путеводитель по Китаю. В местном книжном магазине их было на выбор штук десять, взял тот, где меньше всего картинок – а значит, больше текста, информации.

Теперь достал его, полистал, но все географические названия – как назло, кириллицей, без иероглифов.

Дед в ушанке куда-то делся. На соседнем сидении теперь была китаянка средних лет с широким лицом, типичным для жителей Маньчжурии. Она сосредоточенно что-то жевала, глядя за окно.

– How to say that? [Как это произносится? – англ.] – спросил ее Андрей, ткнув пальцем в иероглифы.

Женщина моргнула живыми миндалевидными глазами. Да, соваться к жителям китайской глуши с английским точно не стоило…

– Как прочитать? – переспросил он уже по-русски, зная, что в пограничье некоторые понимают язык Достоевского.

Женщина снова моргнула.

– Харбин? – спросил Андрей, назвав первый пришедший на ум маньчжурский город.

– Хаэрбинь? – удивилась женщина и покачала головой. – Чанчунь!

– Ча?.. – переспросил Андрей.

– Чанчунь!

– Се-се! [Спасибо! – кит.] – ответил Огневский одним из немногих известных ему китайских слов.

Тетка покосилась на него, мол, ты чего, правда не знаешь, куда едешь?..

Поискал в оглавлении – и вправду нашелся такой город. И расположен как раз километров за пятьсот от Хуньчуня, где Андрей пересек границу. То есть на автобусе примерно семь часов.

Что ж, почитаем, что за город такой…

Ого, четыре с лишним миллиона жителей! Это когда во всем Приморском крае и двух миллионов не наберется… Что еще интересного? Оказалось, почти ничего. Для многомиллионного города информации совсем мало. Один из центров китайской автомобильной промышленности – вот где делают эти игрушечные красные легковушки и мопеды для рикш.

А еще здесь в сороковые жил «последний китайским император» – какой-то губастый мужичок, посаженный на трон японцами, занявшими Маньчжурию во время Второй мировой. Можно посетить дворец, где бедный марионетка японских фашистов делал вид, что правит Китаем, от которого ему достался только северный кусок, гордо названный Маньчжоу-Го – «Маньчжурское царство».