Волна жара, накатившая вместе с этими словами, на мгновение накрыла Правителя огненной стеной…

…стеной огня над разрушенными поселениями, которая простирается до самых небес, когда чужой плач и мольбы будят в сердце гордость победителя, а звериное человеческое вспыхивает и снова гаснет, и гордость исчезает за золой равнодушия, потому что поколения смертных сменяют друг друга так безлико и так одинаково, а слабые – это всего лишь мясо, которое поедают сильные, и их жизни – жалкие песчинки на алтаре справедливости…

Ослепительные картинки-образы перед зажмуренными глазами сменяли друг друга всё быстрее, всё чаще, всё неостановимее, пока наконец не превратились в один бурный, головокружительный пенный водоворот: замки и скалистые побережья, лёд и дымное пламя, летний жар сменяли трескучие морозы, а те снова уступали место свету беспощадного солнца – и расплавленным золотом текли его лучи по израненным телам и изборождённым морщинами лицам тех, кто избрал для себя путь подлинного воина…

«ДОЛЖНЫ ПРИНАДЛЕЖАТЬ МНЕ-НАМ… – достиг сознания Правителя последний отблеск невидимого пламени, и только в этот момент тот вновь начал ощущать собственное тело. – А теперь слушай, что вам следует делать…»

– Техника клетки, в общем-то, даже и не совсем боевая, – Вильф качнул орлиной головой, опускаясь на вершину отвесно обрывающегося в пропасть холма, усыпанную обломками камней. – Скорее пыточная. Цель её очень проста: удерживать врага на одном месте так долго, чтобы можно было с максимальным для себя комфортом его уничтожить…

Продолжая говорить, птицеголовый сложил крылья и вскинул к груди скрещённые лапы, возвращаясь в человеческое тело, и секунду спустя Аспид сделал то же самое: Вильф вовсе не шутил, когда предупреждал его сегодня насчёт «отсутствия поблажек», и сейчас мальчик едва мог дышать от усталости, а на то, чтобы и дальше удерживать зверя, у него не было уже никаких сил.

Причём рыжеволосый, конечно же, прекрасно это видел, а это означало, что Аспиду в ближайшее время как пить дать следовало ожидать какой-нибудь совсем уж изощрённой гадости. («Как любит говорить наш Правитель, победа достаётся тому, кто вытерпит на полчаса дольше, чем его противник, юный воин. Мало уметь сражаться, когда ты здоров, полон энергии и не получил ещё ни одной серьёзной раны – в настоящем бою такое умение вряд ли тебе особенно пригодится…»)

Как минимум, слова о «пыточной технике» из уст Вильфа звучали чрезвычайно многообещающе…

Но делать было нечего. Как известно, твой делатель никогда не потребует от тебя невозможного, а потому и демонстрировать перед ним собственную слабость… себе дороже выйдет.

Против ожиданий Аспида, на сей раз они прыгнули не в Цитадель, а снова куда-то во внешний мир, молнией промчавшись над освещённой частью планеты и опять нырнув вниз на самую границу ночной тени, рваным одеялом наползавшей с востока. Хорошего в этом, конечно, было мало: в Цитадели – созданной Владетелем, поддерживаемой его волей и напитанной его энергией – было много проще восстанавливать потерянные во время тренировок силы. С другой стороны, Аспид всё равно был сейчас почти рад.

Всё-таки там, глубоко подо дном Атлантики, ему время от времени отчаянно не хватало неба…

А здесь неба как раз-таки было необыкновенно много, и в этом небе величественно и немного зловеще полыхал и искрился зимний закат – то жемчужно-малиновый, то почти огненный, словно внутренности какой-нибудь экзотической морской раковины. Пронзительный, терпковато-студёный ветер посвистывал над вершинами горбатых каменистых холмов, слизывая с них паутинные нити первого вечернего тумана.

Кое-где на холмах осколками гигантских зубов торчали сторожевые башенки – точно такие же, как та, на верхней площадке которой они с Вильфом сейчас стояли. А между башенками, ловко огибая многочисленные отроги и преодолевая глубокие ущелья, исполинской змеёй ползла древняя полуразрушенная стена, весь верх которой, густо заросший кустарником, казалось, состоял из одних только крутых лестниц с высокими осыпающимися ступенями. («Памятник великой эпохе, маленький тули-па, – мысленно ответил мальчику Вильф на его незаданный вопрос, когда они летели вниз. – Может быть, ты даже сумеешь ещё почувствовать вкус памяти тех смертных, что погибали здесь почти тысячу лет назад…»)

Медноволосый взмахнул рукой, и на кончиках его пальцев крошечными фонариками затанцевали блёклые фиолетовые огоньки:

– Ну что, кем желает побыть сейчас наш малыш, палачом или жертвой, м-м?

– Жертвой, – немедленно откликнулся мальчик.

Вопрос, как обычно, был с подвохом, и он прекрасно об этом знал.

– Почему не палачом? – улыбнулся Вильф.

Аспид обречённо вздохнул.

– Потому что во время схватки я всегда смогу выбирать те приёмы, которые буду использовать сам, но никогда те, от которых мне придётся защищаться, – заученно выговорил он.

Подчиняясь короткой мысленной команде, крошечный дракончик снялся с его плеча и пристроился на ветке похожего на чей-то огромный разлапистый рог кривого деревца, которое пробивалось из щели в полуосыпавшейся кирпичной кладке.

Воздух вокруг мальчика ярко вспыхнул, твердея и превращаясь в подобие переливающейся, словно поверхность бензиновой лужи, скорлупы. Очертания вечереющих холмов медленно померкли перед глазами, растворяясь в струях горячей сероватой дымки, которая тут же мокрой ватой забилась Аспиду в горло, и миг спустя тот почувствовал, как у него неумолимо и стремительно закладывает уши, как будто во время падения с большой высоты.

– Эта структура проницаема только односторонне, маленький тули-па. По этой же причине, кстати, из неё уже нельзя выбраться, даже используя стяжку, – услышал он искажённый голос, зазвучавший сразу со всех сторон. – Представь себе, что внутренняя поверхность у неё зеркальная. Атакующие лучи проникают внутрь, а вот наружу не проникает уже совершенно ничего…

Подтверждение не заставило себя ждать: длинная лиловая молния хлыстом прошила воздух в миллиметре от его головы. Мальчик едва успел увернуться, защищая шею, но червеобразный хвост этой молнии, раскалённый, словно только что вынутая из огня проволока, тут же ожившей лианой нырнул вниз и в пару оборотов оплёл его грудь.

Собственный истошный вопль, отразившийся от стенок силовой оболочки, резанул Аспида по ушам, будто усиленный многочисленными мощными динамиками. Мальчик рухнул на колени, пытаясь на одном коротком выдохе блокировать головокружительную боль, тупым ножом резанувшую было внутренности, – и судорожно скрестил у груди запястья, направляя на розоватую плёнку перед собой упругую волну сконцентрированной энергии.

Внутренняя стенка скорлупы зашипела и пошла крупными волнами, словно маслянистая нефтяная плёнка на воде, но почти сразу же разгладилась, затвердевая вновь.

– Слабовато, юный воин, – донёсся насмешливый голос откуда-то сзади. – Пробуй дальше.

С затянутого туманом купола сферы посыпались серебристые кляксы, похожие на крошечных скользких медуз.

– А я тут пока что ещё поразвлекаюсь…

Одна из медуз скатилась по спине Аспида, ошпарив кожу точно струя кипящего масла, выплеснутая из невидимого ковша. До крови закусив щёку, чтобы не доставлять Вильфу лишней радости очередным криком, тот заметался внутри энергетической сферы, судорожно уворачиваясь от остальных студенистых сгустков; будто издеваясь, стенки купола вновь и вновь отбрасывали его в центр площадки, словно резиновые.

Все мышцы до единой невыносимо тянуло и рвало, как будто они превратились в удерживающие непомерную тяжесть якорные канаты. Аспид изо всех сил сжал зубы, выпуская из ладоней два коротеньких бритвенно-острых стилета, и, хрипло выдохнув, с размаху вонзил их в зыбкую преграду перед собой. Стилеты прошили ту насквозь обманчиво легко, будто полиэтиленовую плёнку… но больше ничего не произошло, лишь дрожь от полуживых стенок тошнотворно растеклась по его беспомощно вытянутым пальцам; воздух внутри пузыря зазвенел тучей разъярённых насекомых.