– Он хорош, кобэсими, – негромко сказала она, не поворачивая головы. – Он правда истинно хорош.

– Значит, вам нужен от меня просто вот такой… ритуал? – в последний раз уточнил Консул, поглаживая морщинистой ладонью набалдашник роскошной резной трости и прислушиваясь к журчанию декоративного фонтана в центре зала. – И ничего больше?

– Больше ничего, смертный.

Консул задумался.

Конечно, они вели сейчас какую-то свою игру – когда оно бывает иначе? – но, пока это было выгодно Альянсу… да и ему лично… почему бы не воспользоваться и не подыграть?

Вслед за собеседниками Консул поднялся с глубокого бархатного кресла, снова поневоле залюбовавшись на женщину: туго затянутые у висков волосы, нежная гибкая шея… длинные рукава с золочёным тиснением, вычурные складчатые манжеты, по локоть обнажающие тонкие изящные руки…

Хрупкая надменная аристократочка. А ведь, небось, действительно воображает себя элитой. Много лет назад, в ранней молодости, когда Альянс Независимых Сил в мире считали ещё не более чем амбициозным политическим проектом безо всякого будущего, Консулу уже приходилось видеть таких.

Им, простым солдатам, было тогда дозволено делать с этими девочками всё что угодно, а те подчас и готовы были на всё – лишь бы только сохранить жизнь своим мужьям-предателям, которые совсем недавно ещё считали себя хозяевами мира…

– Ну что же, я согласен дать клятву.

Миндалевидные глаза женщины жадно сверкнули под густыми чёрными бровями.

«…ты ведь позволишь мне забрать его себе, кобэсими?»

– У него волновик вживлён, Хаук! – странно искажённый выкрик Дианы бритвой резанул Руби слух. – Синкопа, надо было сильнее… осторожнее, он ничего не чувствует сейчас…

Хватка державшего её мужчины не ослабевала; шипы нацепленного на его руку механического кастета прикоснулись к горлу.

«О чём они вообще? – успела бессвязно подумать Руби, судорожно сглотнув. – Какая синкопа? И что такое „хаук“?»

И вдруг она услышала очень-очень ровный, тоже какой-то совсем незнакомый голос Алекса:

– Не бойс-ся ничего…

Тот коротко посмотрел Руби в глаза, и девушку разом пробрала дикая, оглушающая оторопь от этого взгляда, заставившего будто мелко завибрировать все её внутренности.

Алекс не двигался с места, и Диана тоже не двигалась – оба они лишь синхронно, как в танце, выбросили перед собой раскрытые ладони, и Руби почудилось, что эти ладони внезапно тускло засветились, словно облепленные тучей каких-то фосфоресцирующих светлячков.

Диана, кажется, ещё что-то говорила, обращаясь к ней, но Руби уже ничего не могла разобрать. Ей сделалось ужасно жарко, по спине градом покатил пот, а потом краски вокруг изменились, как если бы она смотрела на происходящее сквозь переливающееся витражное стекло. Алекс и Диана вновь произносили какие-то слова, но почему-то Руби больше не слышала этих слов, а словно бы видела их, будто полосы света – как когда до рези в глазах смотришь на размазанные по небу следы закатного солнца, а потом резко зажмуриваешься, – ощущала их короткими хлёсткими ударами, электрическим током в собственных сосудах…

Схвативший её парень что-то нечленораздельно замычал, по его туловищу одна за другой прокатилось несколько слабых судорог, и хватка на горле Руби неожиданно разжалась.

В ушах у девушки зазвенело, как перед обмороком. Она шарахнулась в сторону и начала медленно – страшно медленно, словно вокруг неё был не воздух, а вода, – пятиться на деревянных ногах, не в силах оторвать от Алекса с Дианой глаз, из которых частыми каплями, совершенно помимо её воли, побежали слёзы. А потом окружающее пространство неуловимо дрогнуло, и кудрявый верзила, больше не обращая на Руби никакого внимания, конвульсивно обхватил себя руками и торопливо забормотал что-то странное и невнятное, вцепившись побелевшими пальцами в рукава мятой спортивной куртки:

– Не надо, не стану, нет… не стану, отпусти…

Мир вокруг замерцал перегорающей лампочкой и на долю секунды погас совсем, как будто в нём разом выключили все огни, а в следующий момент Руби вновь разглядела парней, слабо шевелящихся на асфальте. Она видела, как те один за другим поднимаются на ноги, пошатываясь и растерянно потирая себе лбы, а сама всё пятилась и пятилась, пока не упёрлась затылком в решётку велосипедной стоянки, стискивая скользкими от пота пальцами холодные прутья за своей спиной.

– Не стану, не стану, не стану, не надо, отпусти!!!

Алекс сделал ещё один шаг вперёд, и на месте его лица безотчётно всхлипывающей Руби на мгновение померещилась какая-то звериная морда… лисья морда с пылающими изумрудно-зелёными глазами… а из этих глаз струился поток чего-то грозного, неистового, неодолимого, от чего хотелось то ли укрыться, то ли наоборот…

(«…кто это? Что со мной происходит?!!»)

…наоборот, приблизиться к этому существу, притронуться, прильнуть к нему всем телом…

Огненное дыхание кого-то непредставимо огромного совсем рядом с Руби коснулось её кожи, на несколько мгновений стирая из сознания всё, что его наполняло. Она судорожно прижала ладони к лицу, хватая ртом сделавшийся горьким как хина раскалённый воздух, задыхаясь то ли от ужаса, то ли от какого-то молитвенного, суеверного благоговения, а обжигающий лицо ураган уже слабел и растворялся, отступал отливной океанской волной, оставляя Руби, обессиленную и ошеломлённую, только цепляться взглядом за колючие звёзды в темноте звонкого сиреневого неба…

…и всё закончилось.

Оно и длилось-то, наверное, не дольше какой-нибудь там минуты.

И Руби вдруг снова ощутила шероховатую прохладу на своих мокрых от слёз щеках и снова услышала звуки города: гулкий грохот отъезжающего поезда, отдалённые автомобильные сигналы, скрипучие крики какой-то птицы над головой… А Алекс медленно опустил руки вдоль тела и вполголоса произнёс только одно слово:

– Вон.

И тогда все они развернулись и, словно пришпоренные, галопом припустили вниз по улице, куда-то туда, где светились голографические пирамидки на крышах беспилотных такси, а Диана давно уже стояла рядом и обнимала хлюпающую носом Руби крепко-крепко, как маленькую, как когда-то в детстве, в школе перед выпускным балом, и та чувствовала, как постепенно отпускает колотящий её крупный морозный озноб:

– Ну всё-всё, зайчик, успокойся… всё в порядке… всё уже снова в порядке…

…и казалось, что в волосах у Дианы затухают крошечные, будто пылинки, золотистые искорки.

– Я не знаю, что мне делать… Мне… мне очень плохо…

– А мне какое, по-твоему, должно быть до этого дело?

Мэйсон неуверенно, словно жеребец в стойле, переступил с ноги на ногу, оставляя на блестящем линолеуме лестничной площадки две расплывчатые грязные кляксы. Он стоял, сгорбившись и глядя в пол, бледный как смерть; мокрая насквозь щегольская курточка была застёгнута криво, нос казался каким-то заострившимся, будто клюв у нахохлившейся птицы, между бровей глубоким некрасивым шрамом залегла мучительная морщина.

«Чучело огородное, – неприязненно подумал Кейр. – Куклёнок…»

– Какая тварь вообще дала тебе мой адрес?!

В принципе Кейр, конечно, догадывался – какая. И даже примерно догадывался, зачем. Но, твою ж грёбаную в душу мать, насколько всё это сейчас было не в тему!

Сначала эта утренняя кутерьма с байк-клубом, потом кутерьма в Сигню, а потом ещё и любимое развлеченьице Тео (когда тому по какой-то причине казалось, что его оруженосец чересчур расслабил булки) – спарринг без щитов, который начался в небе и закономерно завершился глубоко на дне той чёртовой бухты в человеческом теле с парализованными конечностями и в весёлой компании сплывшихся со всех сторон на кровь любопытных донных рыб… так что оставалось только радоваться, что в тех широтах хоть не водились какие-нибудь там долбаные пираньи…

И вот, пожалуйста: стоило только Кейру после всех этих увлекательных упражнений слегка прочухаться, подзализать раны и прыгнуть, наконец, домой – как нате вам… предрождественский подарочек прямо под дверью собственной квартиры.