– А может, он просто волновался? – сказал Арсентьев. – Может, о своих связях не говорит потому, что боится огласки? Стыдно парню. Рассуди и по-другому. По сравнению с твоей у него была невыгодная позиция. Ему и маленький вопрос мог казаться больше Гималайских гор. Допрос не обычный разговор. Он записывается и подписывается. Ты же не новичок в следственной работе. Спрашивать и отвечать – не одно и то же. Состояние разное…

– Конечно! Но допрос – тоже экзамен на честность. Вот где обнажается вся суть человека, совершившего преступление… Почему он скрывал Тарголадзе?

– Не забывай и другого: нигде так не грешат против истины, как на допросе. – Арсентьев помолчал. – Ты вот что… Как вышел на свои маленькие вопросы? – поинтересовался он.

Савин легко усмехнулся:

– Старая хитрость. Ей тысяча лет. Проиграл то, что удалось получить при осмотре, выяснить у Тамары, работников гостиницы, потерпевшего… В общем использовал имеющуюся информацию, ну и импровизация небольшая. При таком материале это несложно.

– Похоже, ты жестко допрашивал.

– Наоборот! Мягко указал на нелогичность, на противоречия. Для пользы следствия это не возбраняется и не вредит делу.

Арсентьев опять заходил по кабинету.

– Что было дальше? Говори, не скрывай.

– Мне нечего скрывать. Пушкарев в конце сказал, что на словах я гуманист, а на деле хочу еще одного человека посадить. Понимаешь, еще одного! Значит, знает кого и знает за что! Потом уже, в самом конце, спросил: что означает кочан гурийской капусты… Арсентьев остановился.

– Стоп! – скомандовал он. – Вот это уже интересная деталь! Кочан капусты на языке дельцов – десять тысяч рублей. Похоже, у Тарголадзе длинные руки и большой аппетит.

– Вот этого я и ждал от тебя! – сказал Савин. – Такие деньги могли бы пойти и на покупку краденых ценностей.

– Не исключено.

– Мы должны тщательно проверить Тарголадзе. Выяснить, что он за фрукт и чем занимается в Москве.

– Ты гений, Савин. Очень дельная мысль, – усмехнулся Арсентьев. – Осталось уточнить, что означает «мы».

Савин был настроен решительно.

– «Мы» – это ты и я, – ответил он, не обращая внимания на усмешку. – Проверь его по своим каналам. Только надо срочно.

– Надо, надо, – поддразнил Арсентьев. – Ох и хитрец! Хорошо. Я дам задание оперативникам. Они поработают. А ты заходи через час. Пообедаем вместе и обсудим. Но не задерживайся. Мне еще сегодня население принимать.

«Запорожец» долго петлял по улицам, прежде чем припарковаться у стандартной девятиэтажки в районе новостроек. Через пять минут Робик уже поднимался в лифте. Он подошел к нужной двери со стеклянным глазком, но кнопку нажать не успел. Дверь открылась внезапно. В проеме, положив ладонь на косяк, стоял лобастый, высокий мужчина лет тридцати в белой фланелевой рубашке, за которой угадывалась широкая, крепкая грудь. Это был Сергей – он же Валет.

– Проходи. – Валет посторонился, освобождая проход в коридор. – Не наследил?

Робик посмотрел на лестницу, потом на кафельные плитки и несколько раз топнул ногами по зеленому резиновому коврику.

– На улице снег пополам с дождем, – ответил он и зашмыгал по коврику опять.

– Я не об этом. Хвоста не притащил? – Валет усмехнулся, показывая крупные белоснежные зубы.

– Вот ты о чем! Не беспокойся. – Робик ответил намеренно суховато. Ему не нравилась манера Валета подтрунивать при удобном случае.

– Ты на своей тачке или на такси?

– На своей. Как догадался, что я на машине?

– Шапка твоя сухая, а на улице изморозь, – ответил Валет. – Тебе бы, по моим подсчетам, давно пора на крупногабаритной разъезжать, а не в «Запорожце» кататься. Небось не помещаешься?

Робик спросил с обидой:

– Все чужое считаешь? Завидуешь?

– А что? Ты деньги от меня гребешь лопатой. А завидовать чему? Тому, что тебе, жадному и богатому, меньше жить осталось? – насмешливо проговорил Валет и, пригладив черные с уже заметной проседью волосы, прошелся на кухню. Робик, повесив пальто, двинулся следом за ним. Он решил, что Валет неспроста сказал о своем «подсчете». Дал знать, что будет набивать цену вещам, за которыми просил приехать сегодня. Они сели за стол.

– Это как понимать: «меньше жить осталось»? – спросил настороженно. Его полноватое лицо покрылось пятнами.

– А ты стыдливый. Хохоталка-то красная стала, – взглянув на него, бесстрастно произнес Валет. – Насчет богатых – это в народе так говорят. Когда у человека денег полно, у него забот меньше. А какая жизнь без забот? Скукота! Интерес пропадает. Вот и у тебя с такими деньгами одна блажь осталась. Разве это жизнь? – Он не сдержал улыбки. – Не торопись обзолотиться. Пайка в камере тебе не к спеху.

Робик обозлился. Несколько секунд пристально смотрел на Валета, а потом сказал непринужденно:

– Для меня – жизнь! Когда денег куча – жизнь милее. С ними все можно. Мне, по подсчетам природы, в лучшем случае всего десять тысяч дней осталось. А у тебя разве забот нет? – В вопросе звучала ирония.

– Я устал от всего, – сказал Валет серьезно. – У меня одна забота – ничего не хотеть.

Он поднялся с табуретки, снял с плиты яичницу с сардельками, выключил газ и принялся готовить салат из огурцов, порезал аккуратными дольками сыр. Закуска, как оценил Робик, была слабенькой. Чтобы не мешать Валету, он стал перелистывать настенный японский календарь – своеобразную рекламу курортных мест далеких островов. Обнаженные девицы нежились на океанском берегу и улыбались. Память напомнила ему забытых приятельниц с такими же яркими губами и то, как он подсмеивался над ними, расставаясь: «Прощай, милая. И не плачь. Может, мы еще увидимся».

Включился холодильник – звонко громыхнули бутылки. Валет поднял голову.

– Ну что смотришь на картинки, как кот на сметану? – засмеялся он. – Давай-ка лучше подмолодимся! – Разлил водку в стаканы.

Робик кивнул согласно, однако тут же протестующе поднял руку:

– Не противопоказано столько?

– Когда с мое переживешь, эта доза и тебе лекарством покажется. Без нее не обойдешься. – Валет подцепил вилкой кусок яичницы. – Ну что, принес деньги?

– Сначала посмотрю товар. Валет бросил недовольный взгляд.

– Ты все такой же темнила. Осторожничаешь? Это был неприятный вопрос.

– Приходится, – невозмутимо ответил Робик.

– Выторговать хочешь?

– А что?

Валет встал, недобро посмотрел на него и прошел в комнату. Оттуда донесся тихий щелчок открываемой дверцы. Вскоре вернулся обратно.

– Смотри. – Он осторожно высыпал на клеенку из кожаного кисета серьги, кольца, цепочки… – Отдашь мне за все пять тысяч. Я свое отмахал, теперь ты повкалывай.

Деньги завтра на этот стол положишь. Потом еще товар будет.

У Робика перехватило дух. То, что он увидел, превзошло все ожидания. Он простоял с минуту молча, завороженно водя взглядом по ценностям. Его подмывало задать вопрос:

– Откуда все это?

– Трусливо живешь, вопросов задаешь много. – Валет искоса глянул на Робика. – Любопытство – оно как ошейник: затянуть может.

Робик поспешил перевести слова Валета в шутку. Разразившись смехом, сказал как ни в чем не бывало:

– Не обижайся. Мы знакомы давно, а я даже не знаю, как тебя зовут.

– Шустряк! Тебе это мешает? Живи по принципу: чем меньше знаешь, тем спокойнее. И будешь всегда на горе. Я для тебя Валет. Другого знать не надо. А пока пользуйся тем, что даю заработать. Не за услуги, а за заслуги.

Робик поморщился, словно проглотил горькое лекарство, и отодвинул тарелку.

– Послушай, Валет… Высоко ценишь товар, – сказал осторожно. – Моя доля и так невелика.

– Свинья ты, Робик, хоть и в дубленке ходишь! – В голосе Валета прозвучало недовольство. – Ты же знаешь, одни серьги целых «Жигулей» стоят. А раз так, получишь свою копейку. В начете не будешь. Ты ведь и с покупателя сдерешь. – Немного погодя Валет добавил: – Деньги… Они еще не все значат. На них покой души не купишь. У кого их много, тому спится плохо, – уже с откровенным смешком проговорил он. – У нас с тобой вопрос не в доле, а в принципе. С тебя, с барыги, и спрос другой. Тебя ведь срок и в год пугает. – Он взял со стола бутылку, плеснул в стакан и выпил. – Чего молчишь – мучаешься? – Валет качнулся и хлопнул Робика по колену.