— Чёрный? — произнесла баба Люба.

Она удивлённо приподняла белёсые брови. У меня за спиной, промчалась машина скорой помощи. Звуки сирены почти заглушили вопрос вахтёрши, но я прочёл его по губам.

— Здравствуйте, Любовь Фёдоровна, — сказал я. — С праздником вас!

И только теперь убрал руки с женских плеч.

— Спасибо, Сергей.

Я улыбнулся и спросил:

— Что ж вы, Любовь Фёдоровна, не смотрите по сторонам? Чуть меня не затоптали. Едва не прошлись по мне, как по коврику.

Баба Люба хмыкнула.

— Ага, тебя затопчешь. Бугай. Скорее бы лоб о тебя расшибла.

Она убрала со лба седой локон, спрятала его под платок. Тяжело вздохнула.

— Вид у вас сегодня невесёлый, — сказал я. — Что-то случилось? Не выспались? Или на работу не хочется?

— Не хочется, — сказала баба Люба. — Не выспалась. И уже опаздываю.

Я увидел, как баба Люба строго сжала губы.

Предложил:

— Провожу вас. Чтобы хулиганы вас не обидели.

Баба Люба сверкнула в меня голубыми глазами и усмехнулась.

— Проводи, Серёжа. Проводи.

Она взяла меня за руку и спросила:

— А твоя глазастенькая не заревнует?

Я сохранил серьёзное выражение лица. Пожал плечами.

— Не знаю, баба Люба. Она может. Но я придумаю оправдание, не сомневайтесь.

Любовь Фёдоровна запрокинула голову, посмотрела на меня.

— Женишься-то ты на ней когда? — спросила вахтёрша. — Ждёт ведь девка. А ты, небось, ещё ей и предложение не сделал.

— Не сделал, — согласился я. — Пока. Но женюсь.

Вздохнул и сообщил:

— Летом женюсь. Точно. Обещаю.

Баба Люба дёрнула меня за руку — мы остановились. Она заглянула мне в глаза.

Пару секунд мы смотрели друг на друга, молчали.

— Верю, — сказала вахтёрша. — Тебе, Сергей, верю. Молодец.

Мы снова двинулись в сторону общежития. На асфальт впереди нас приземлилась ворона. Она следила за нашим приближением, вертела головой, вычерчивала кончиком клюва в воздухе зигзаги. Мы поравнялись с ней — птица преспокойно наблюдала за нами. Затем будто бы разочаровано каркнула нам в след. Я услышал хлопанье крыльев, но не обернулся.

— Так что у вас случилось, баба Люба? — спросил я. — Вы сегодня сама на себя не похожи. Плохо себя чувствуете? Или заболел кто-то из родственников?

Любовь Фёдоровна покачала головой.

— Не знаю, Серёжа, — сказала она. — Может и заболел. Не знаю.

Вздохнула. Провела пальцем по лбу; проверила, не выглянули из-под платка волосы.

И вдруг запрокинула голову, посмотрела на моё лицо и сообщила:

— Сын меня с праздником не поздравил. Ни открытку не прислал, ни письмо не написал. Никогда такого не было.

Любовь Фёдоровна пожала плечами.

— Не похоже это на него. Переживаю. Совсем старая, наверное, стала.

Она махнула сумкой, невесело улыбнулась.

— Ещё со вчерашнего дня навыдумывала невесть что. Глаз этой ночью не сомкнула. Рада, что хоть сменами на сегодняшний день поменялась. А то сидела бы дома одна. Извелась бы вся.

Я довёл бабу Любу до «мужского» корпуса. Пообещал, что скоро загляну в её каморку на чай. Вернулся за Котовой.

В комнату вахтёрши я и Лена пришли уже после девяти утра. Принесли коробку с тортом.

Ещё с порога комнаты вахтёров я заметил, что настроение у бабы Любы изменилось. Любовь Фёдоровна встретила нас улыбкой. Её глаза задорно блестели.

— Сын позвонил, — сообщила она. — Обрадовался, что застал меня на работе…

Баба Люба сказала, что сын «огорошил» её новостью: у неё вчера родилась ещё одна внучка. Призналась, что не ожидала подобного известия: сыну уже почти «стукнуло» пятьдесят лет.

— Любочкой её назвали, как меня, — сказала она.

Поругалась на работу почты СССР: сын заверил её, что отправил поздравительную открытку ещё в начале прошлого месяца вместе с письмом, где сообщал о будущем пополнении в семействе.

— Просит, чтобы я приехала в Ленинград, — сказала баба Люба. — Говорил, что для них ребёнок тоже стал неожиданностью. А у его супруги важная работа.

Усмехнулась и добавила:

— Действительно важная, раз она обо мне вспомнила. Старших детей она мне не доверила.

Махнула рукой.

— Вот брошу всё и уеду к внучке!

— Езжайте, баба Люба! — хором сказали я и Котова.

Мы подарили вахтёрше торт. Любовь Фёдоровна пожаловалась, что «жалко резать такую красоту». Но разрезала «красивущий» торт недрогнувшей рукой.

Будто по волшебству у неё в комнатушке вслед за нами нарисовались Вова Красильников и Паша Мраморов. Я заметил их голодные взгляды. Сообразил, что торт точно не пропадёт: не успеет.

Вещи в поездку я собрал ещё вчера. Много одежды с собой не взял — только самое необходимое: из расчета на два дня пребывания в столице. Обратные билеты я купил на вечер одиннадцатого марта (на этот раз проигнорировал утренние рейсы).

Сегодня я лишь завершил приготовления (когда мы с Леной остались в моей комнате одни). Я растёр в порошок три таблетки из тех, что осенью забрал у Венчика (он ими усыпил Ингу Рауде). Растворил порошок в чекушке водки «Русская», закупорил её пробкой.

— Зачем тебе это? — спросила Котова.

— С собой эту водку возьму. В Москву.

— Бурцеву и Елизарова усыпишь, чтобы забрать у Миши удостоверение?

— Как вариант, — ответил я. — Если другие варианты не сработают.

Вечером восьмого марта мы приехали на вокзал в машине такси. Сразу отправились на перрон, куда уже через десять минут прибыл наш поезд. Мы предъявили билеты строгой розовощёкой проводнице, взобрались по ступеням в вагон и окунулись в ароматы креозота, табачного дыма и жареной курицы.

С попутчиками нам повезло: в купе нас встретила молодая супружеская пара. Они будто бы и не расстроились из-за того, что мы нарушили их уединение. Супруги бодро поздоровались с нами и уже через минуту мы с ними болтали, будто с давними знакомыми: обсуждали новости, шутили и смеялись.

Наши соседи по купе в Москву ехали впервые. Поэтому мы с Леной прочли им лекцию на тему главных достопримечательностей столицы (ГУМ, ЦУМ, «Пассаж», Московский дом книги…). Лена посоветовала им посетить ВДНХ: пообедать в ресторане «Ташкент» и обязательно прокатиться на оленьей упряжке.

На Павелецкий вокзал наш поезд прибыл без опоздания. Хотя по Москве он снова едва ехал, словно подкрадывался. Мы разглядывали через окно вагона столицу. Наши соседи глазели на город с нескрываемым восхищением. Мы с Леной посматривали за окно со слабым интересом бывалых путешественников. Обсуждали, во что одеты москвичи (они всё ещё не избавились от зимних облачений). Прикидывали «температуру за бортом». Обнаружили, что снег в Москве ещё сохранился: под кустами и под деревьями. Но дороги и тротуары от него уже очистились, на асфальте блестели лужи.

С попутчиками мы попрощались уже на перроне. Пожелали им удачи и влились в толпу спешивших к зданию вокзала советских граждан. Шли следом за носильщиком, катившим загруженную сумками и чемоданами металлическую тележку. То и дело проходили сквозь застывшие в воздухе клубы табачного дыма. В самом начале перрона, на привычном месте, ещё издали увидели Настю Бурцеву. Она стояла около металлического ограждения в одиночестве, скользила взглядом по лицам проходивших мимо неё людей. Анастасия заметила нас, радостно улыбнулась, встрепенулась и помахала нам рукой.

Лена и Настя поприветствовали друг друга радостными возгласами, обнялись, поцеловали друг друга в щёки. Достался поцелуй и мне — дружеский, едва ощутимый. Мы сразу же свернули в сторону от входа в вокзал, направились к стоянке автомобилей. Котова и Бурцева на ходу обменивались информацией. То и тело восклицали «а ты помнишь⁈», а «ты знаешь⁈». Засыпали друг друга вопросами — торопливо, будто подозревали, что через пару минут снова расстанутся. Я слушал их щебет и посматривал поверх голов шагавших впереди нас людей на стоянку. Высматривал там «Чайку» или чёрную «Волгу».