– А считать в твоей школе не учат?

– Пирра, тут так жарко. Можно мне что-нибудь холодное?

– Конечно. Подожди, пока яйца остынут.

– Фу, я не это имела в виду.

– Выбора нет, малышка. Что тебе снилось?

– Все как обычно, – сказала Нона, неохотно беря еще одну миску, – хорошо бы хоть раз увидеть во сне что-то другое. Ты видишь сны, Пирра?

– Конечно. Буквально прошлой ночью мне приснилось, что мне нужно провести брифинг, но на мне не было штанов, и все видели мою задницу, – ответила Пирра, краем лопатки раздвигая ослепительно-рыжую жижу.

Нона захихикала, а Пирра торжественно добавила:

– Это не смешно, дитя мое. Я знала, что со мной все будет в порядке, пока я на трибуне, но не представляла, что буду делать, когда придется снова сесть. Думала, что умру.

– Ты серьезно или шутишь? – требовательно спросила Нона, отсмеявшись в очередной раз.

– Смертельно серьезно. Но все равно учти, что это тоже шутка про задницу, можешь галочку поставить.

Нона была настолько счастлива, что встала из-за стола и подошла к большому листу коричневой бумаги, пришпиленному к стене, и взяла карандаш. Подождала, пока Пирра скажет:

– Ряд выше, налево, стоп, – и поставила кривую галку.

Пересчитав их, она заметила:

– Седьмой за месяц. Но это несправедливо, ты ведь все время придумываешь новые. Паламед скажет, что ты искажаешь данные.

– Не могу отказать девушке, – пояснила Пирра.

Она выключила плиту и выложила часть содержимого сковородки в миску Ноны, а потом поставила сковородку обратно на плиту, накрыв ее полотенцем, чтобы не остыло. Вытерла руки и сказала:

– Ешь. Я помогу тебе причесаться.

– Спасибо, – сказала Нона, благодарная за понимание, – Кэм велела попросить тебя. А можно мне косички?

– Как изволит моя леди.

– Можно одну большую косу и две маленькие по сторонам от нее?

– Конечно, если времени хватит.

– Они не распускаются, в отличие от простых кос. – И в порыве искренности Нона добавила: – А еще я так не буду жевать концы. Я хочу держаться подальше от искушения.

– Как и все мы. Мне нужно перестать мучить себя, глядя на ящик для сигарет.

– Ой, только не надо снова о пассивном курении, – расстроилась Нона, но потом решила, что это было слишком резко, – в любом случае курить вредно, а я тебя люблю, Пирра.

– Докажи. – Это означало, что ей придется съесть яйца.

Нона ела, а Пирра короткими быстрыми движениями расчесывала ей волосы, которые падали Ноне на плечи тонким черным плащом. Они спадали почти до пояса, были мягкими и тонкими, как вода. Каждый четвертый день стрижки ее стригли, но не каждый день стрижки, потому что ей было больно и потому что длинные волосы растут медленнее, как сказала Камилла. Камилла и Пирра обе носили короткие стрижки, которым она завидовала. Темно-русая Кэм прямо обрезала волосы на уровне подбородка, и они мягко щекотали щеку, а если Пирра не успевала побрить голову, у нее вырастал коротенький ежик цвета темной терракоты, мокрой красной земли на строительной площадке. Пирра вся была цветов этой площадки: иссохший коричневый, пыльные комки глины, ржавый металл. Она была грубой, жилистой, с квадратными плечами, а Камилла – длинной, мрачной и худой. Нона полагала, что они обе прекрасны.

Камилла вошла, когда Пирра заплетала первую косу, а Нона уже начала жевать яйца – мучительный шаг на пути к тому, чтобы их проглотить.

– Яйца? – жалобно спросила Камилла. – Мы разве не изобрели новый белок?

Это значило, что говорит не Камилла.

Проще всего было узнать их по глазам. Паламед смотрел на мир спокойными холодными глазами коричневато-серого цвета, похожими на голую землю морозным утром в детстве Ноны, а у Камиллы были самые ясные в мире серые глаза, как лед из сказок, а не обычный, мутный.

Нона могла отличить их друг от друга с другого конца комнаты, и она этим гордилась, потому что в остальном их тела были одинаковы. Разница заключалась в том, как они стояли: Камилла не могла устоять на месте и постоянно переносила вес с ноги на ногу и щелкала пальцами, а Паламед словно бы играл в «Горячий шоколад» и вода смотрела прямо на него. Ее друзья любили «Горячий шоколад», и Нона очень хотела научиться играть как следует.

– Черный рынок мяса, только сейчас. – Пирра начала плести вторую косу.

Паламед бросал в кружки шероховатые крупинки растворимого кофе.

– Кофе, Нона? – рассеянно спросил он, хотя она всегда вежливо отказывалась (он любил давать людям выбор) и даже дождался, пока она ответила: «Нет, спасибо», прежде чем налить кипятку в две кружки. Молока не было, кончилось. Одну кружку он поставил так, чтобы Пирра могла до нее дотянуться – она как раз наклонилась к столу за шпилькой, – и оставил вторую себе. В душной кухне от них шел пар, и Ноне нравился приятный горьковатый запах кофе. Пирра продолжила:

– Это же мясная рулетка. Из того, что мясник придерживает, мякоти процентов десять, а остальное – всякий ливер и хрящи.

– Что такое мякоть? – захотела выяснить Нона.

– Очень питательная часть, – пояснил Паламед.

– Та, которую все видели в моем сне, – добавила Пирра.

Это снова разозлило Нону, и ей пришлось оторваться от яиц, встать и сделать еще отметку в счетном листе. Паламед рассеянно посмотрел на него:

– Боже мой, две штуки в день? Почему мы вообще в чем-то сомневаемся? Забудь о мясе, я пошутил. У нас не было бы на него денег, даже если бы я зарабатывал на жизнь написанием жесткой порнографии.

– Ты бы попробовал, – сказала Пирра, – эти никотиновые пластыри меня убивают.

– Если это должно вызвать у меня чувство вины, то я ничего не чувствую, спасибо. Тело Кэм – храм. Это она запретила мне торговать плохой эротикой. Говорит, что не хочет, чтобы нашим последним подарком Вселенной стали истории о людях, елозящих задницами по тортам. Кстати, Пирра, у тебя найдется минутка? Вчера ты появилась слишком поздно, чтобы разговаривать.

– Время закончилось, – объяснила Пирра, – эти проклятые учения прекращаются раз в полчаса, чтобы мы могли укрыться.

Нона почувствовала, как шпилька крепит к ее голове последнюю косичку и как волосы разглаживает обветренная рука.

– Освобождай уже тарелку, Нона, – велела Пирра и взяла кофе, а Паламед положил себе яиц. Они с Паламедом вместе с завтраком вернулись в спальню и закрыли за собой дверь.

Пока их не было, Нона рассматривала яйца. Они были желтого цвета, с черными пылинками перца. На них можно было налить сколько угодно жидкого огненно-красного соуса, но этот вкус Ноне не нравился. Потом она посмотрела на окно за шторами – оно было приоткрыто, ложка бы между створками точно пролезла. В конце концов, Пирра велела освободить миску. Но Паламед говорил, что ей доступны абстрактные понятия, а следовательно, буквальные интерпретации не могут служить защитой. Она снова посмотрела на яйца. В качестве добродетельного компромисса отправила в рот три ложки и бесшумно подошла к закрытой двери. Неоправданно жестоко было ждать, что она будет есть и не будет подслушивать.

– …оздно говорить о сроке, – сказала Пирра, – если они хотят ее раньше, это желание может оказаться опасным. Они дали нам год.

Затем они оба отошли от двери, и слушать стало труднее.

– Твоя се…

Паламед говорил чуть ниже Камиллы.

– …оворит, несколько парней прочесывают зону Б… может, завтра мы…

– …обещали в зоне С, мы знаем, что им принадлежит зда…

– …сначала безопасные точки. Чем ближе мы к казармам… тем вероятнее то, что мы ищем…

Они продолжили говорить, но оба понизили голос, так что Нона слышала только невнятное бормотание. Набив рот яйцами, она изо всех сил прижала ухо к двери и была вознаграждена словами Паламеда:

– …могли ворваться в казармы в любой момент. Они держатся. Почему?

– Ты знаешь почему, – прошептала в ответ Пирра. – Как только они войдут туда и выгонят последних бедолаг, занятых дележом крыс и успокоительных, это поставит огромный черный крест на переговорах. Когорта умирает, как и все осажденные. Рано или поздно.