Я смотрел на него в недоумении.

– Но он же знал. Ведь вы обменялись карточками.

– Да, но это было потом! – И Лючио засмеялся. – Могу вас уверить, мой друг, что мы «поладим» с Макуином!

Я чрезвычайно заинтересовался рассказанной историей, тем более что Риманец обладал большим драматическим талантом и с помощью жестов ясно воспроизвел всю сцену перед моими глазами, как картину. Я невольно высказал свои мысли:

– Вы были бы, без сомнения, великолепным актером, Лючио!

– Откуда вы знаете, что я не актер? – спросил он с пылающим взором, затем быстро прибавил: – Нет, не стоит красить лицо и ломаться на подмостках, как нанятый шут, чтобы войти в историю! Лучший актер – тот, кто превосходно играет комедию в жизни, что я и стремлюсь делать. Красиво ходить, красиво говорить, красиво улыбаться, красиво плакать, красиво стонать, красиво смеяться и красиво умереть! Все это чистейшая комедия, потому что в каждом человеке живет немой, страшный, бессмертный дух, который не может притворяться, который есть и который выражает бесконечный, хоть и безмолвный протест против лжи тела!

Я ничего не сказал в ответ на эту вспышку, я начинал привыкать к его переменчивому настроению и странной манере излагать свои мысли. Они увеличивали таинственное влечение, какое я чувствовал к нему, и делали его характер вечной загадкой для меня, не лишенной скрытого очарования. По временам я сознавал с несколько пугающим ощущением самоунижения, что я нахожусь совершенно под его властью, что моя жизнь всецело подчинена его контролю и влиянию, и старался убедить самого себя, что это, несомненно, хорошо, потому что он имеет гораздо больший опыт и влияние.

В тот вечер мы обедали вместе, что случалось довольно часто, и наш разговор вертелся исключительно вокруг материальных и деловых вопросов. По совету Лючио я сделал несколько крупных инвестиций, что и дало нам обширную тему для обсуждения.

Был ясный морозный вечер, приятный для прогулки, и около одиннадцати часов мы вышли; нашей целью был частный игорный клуб, куда мой товарищ захотел ввести меня в качестве гостя. Дом, где помещался этот клуб, находился на таинственной маленькой улице, недалеко от респектабельной Пэлл-Мэлл, и снаружи имел довольно скромный вид, но внутри отличался роскошной, хотя безвкусной отделкой. По всей видимости, распоряжалась здесь женщина с подведенными глазами и крашеными волосами, которая встретила нас среди блестящих огней великолепной англо-японской гостиной. Ее вид и манеры свидетельствовали о том, что она принадлежит к дамам полусвета самого распространенного типа и является одним из тех «чистых» созданий с «прошлым», изображаемых в качестве жертв мужских пороков! Лючио что-то ей сказал, она взглянула на меня с уважением и улыбнулась, потом позвонила. Появился скромного вида лакей во фраке. По едва заметному знаку своей хозяйки он поклонился мне, когда я проходил мимо, и провел нас наверх. Мы шли по ковру из мягчайшего войлока, и я заметил, что в этом заведении были приложены заметные усилия, чтобы все сделать бесшумным; даже двери, обитые толстой байкой, двигались на немых петлях. На верхней площадке слуга осторожно постучал в боковую дверь; ключ повернулся в замке, и мы вошли в длинную комнату, ярко освещенную электрическими лампами и наполненную людьми, играющими в красное и черное и баккара. Некоторые посмотрели на Лючио, когда он вошел, и кивнули с улыбкой, другие уставились с любопытством на меня, но в общем наше появление было мало замечено.

Лючио сел, чтобы следить за игрой; я последовал его примеру и сейчас же почувствовал себя зараженным тем чрезмерным возбуждением, царившим в комнате, которое походило на безмолвную напряженность воздуха перед грозой.

Я узнал лица многих хорошо известных людей – политиков и общественных деятелей, которых бы никто не заподозрил в том, что они способны поддерживать игорный дом своим присутствием и авторитетом. Но я постарался ничем не показать своего удивления и спокойно наблюдал за игрой и игроками почти с таким же бесстрастием, как и мой приятель. Я был готов играть и проигрывать, но не был готов к странной сцене, вскоре разыгравшейся, в которой мне в силу обстоятельств пришлось принять участие.

Как только игра, за которой мы следили, окончилась, игроки встали и горячо и многословно приветствовали Лючио. По их обращению я понял, что они смотрели на него как на влиятельного члена клуба – на лицо, способное дать им взаймы и оказать другую финансовую помощь. Он представил меня им, и я тут же заметил, какой эффект произвело мое имя на большинство из них. Меня попросили присоединиться к игре в баккара, и я тотчас согласился. Ставки были разорительно высоки, но меня это ничуть не пугало. Одним из игроков возле меня был светловолосый молодой человек с красивым лицом и аристократическими манерами. Мне представили его как виконта Линтона. Я обратил на него особое внимание из-за его беспечной манеры удваивать свои ставки, по-видимому, только ради бравады, а когда он проигрывал, что случалось чаще всего, он шумно хохотал, как если б был пьян или в бреду. Сначала я был совершенно равнодушен к результатам игры и ничуть не заботился, буду ли я в выигрыше или проигрыше. Лючио не присоединился к нам, но сидел поодаль, спокойно наблюдая и, как мне казалось, следя более за мной, чем за другими. По счастливой случайности мне везло, и я постоянно выигрывал. И чем больше я выигрывал, тем в большее возбуждение приходил, пока вдруг мое настроение не изменилось и меня не охватило необъяснимое желание проиграть. Я думаю, это было проявление лучшей стороны моей натуры, молодой виконт казался буквально обезумевшим от моих постоянных выигрышей и продолжал свою отчаянную игру. Его лицо вытянулось и похудело, а его глаза лихорадочно блестели. Другие игроки, хоть и разделяли его невезение, по-видимому, переносили это спокойнее или, может, искуснее скрывали свои чувства. Как бы то ни было, но я от души желал, чтобы мое дьявольское везение перешло на сторону молодого Линтона. Но мое желание было напрасно: опять и опять я забирал все куши, пока наконец игроки не встали, и виконт Линтон с ними.

– Дочиста проигрался! – сказал он с деланым громким смехом. – Вы должны завтра дать мне возможность реванша, мистер Темпест!

Я поклонился.

– С удовольствием!

Он позвал человека и велел принести себе бренди с содовой водой, а остальные тем временем окружили меня, горячо требуя, чтобы я вернулся на следующий вечер в клуб и дал им возможность отыграть то, что сегодня они потеряли. Я тотчас согласился, и, пока мы вели этот разговор, Лючио вдруг обратился к молодому Линтону:

– Не хотите ли сыграть со мной? Для начала я внесу в банк вот это. – И он положил на стол два хрустящих банковских билета по пятьсот фунтов каждый.

Один момент все молчали.

Виконт жадно пил бренди с содовой и смотрел на билеты поверх высокого стакана алчными, налитыми кровью глазами. Потом он равнодушно пожал плечами.

– Я ничего не могу поставить, я уже сказал вам, что дочиста проигрался и не могу больше играть.

– Садитесь, садитесь, Линтон! – настаивал один из игроков, стоявший вблизи него. – Займите у меня и играйте.

– Благодарю, – возразил тот, слегка вспыхнув, – я и так уж слишком много вам должен. Во всяком случае, это очень любезно с вашей стороны. Вы продолжайте, господа, а я посмотрю.

– Позвольте мне уговорить вас, виконт, – промолвил Лючио, глядя на него со своей загадочной улыбкой, – только для удовольствия! Если вы не можете поставить денег, поставьте какой-нибудь пустяк, что-нибудь номинальное, только для того, чтоб увидеть, повернется ли к вам удача. – И он достал жетон.

– Это часто изображает пятьдесят фунтов; пусть на этот раз он изобразит нечто более ценное, чем деньги, – вашу душу, например!

Раздался взрыв хохота.

Лючио смеялся вместе со всеми.

– Я надеюсь, что мы все настолько просвещены современными науками, что не признаем существования такой вещи, как душа, – продолжал он, – поэтому, предложив ее как ставку, я, в сущности, предложил меньше чем один волосок из вашей головы, потому что волосок есть нечто, а душа – ничто! Хотите рискнуть этой несуществующей величиной и наудачу выиграть тысячу фунтов?