От калитки по глубокому снегу шла цепочка следов к двухэтажному дому, и над желтоватой крышей торчала черная труба, прикрытая желтоватым снежным подтаявшим беретом.

Кирилл стоял, приподняв подбородок, щекой чувствуя пушистый помпон ее шапочки, и боялся пошевельнуться.

«Все-таки я редкий дурак, ведь в самом деле впервые увидел, какая Анка красивая. А мог догадаться еще тогда, в тот первый день покалеченного велосипеда. Достаточно было одних шоферов…»

В тот день контролеры не пустили их ни в автобусы, ни в метро. Но шоферы двух грузовиков все поняли с первого слова. И хотя ехали с пересадкой, велосипед, кресло, Анка и Кирилл через полтора часа уже стояли здесь, около невысокой калитки, и Кирилл смотрел на Анку потрясенно и растерянно. Он не представлял себе, что девчонка, которая на два года тебя моложе, может так свободно распоряжаться в мире взрослых людей и настоящих больших машин. Он не понимал, почему грузовики на улице подчинились движению ее тонкой руки. Во всем была загадка, ее еще предстояло понять и осмыслить.

Оказалось, Анка знает в поселке мастерскую, которая берется ремонтировать все, начиная от старых примусов и кончая современными мотоциклами. Здесь велосипед осмотрели внимательно. Обещали починить через четыре дня. Его починили бы даже сегодня, но нет втулок. За ремонт надо заплатить значительно меньше, чем в московской мастерской, но и этих денег у Кирилла сейчас не было. Он огорченно подумал: «Все зря, такой хороший вариант отпадает». Но Анка все поняла и спросила гордо:

— Дядя Леня, я у вас по-прежнему пользуюсь кредитом?

И дядя Леня ответил «да» и улыбнулся Анке, а на Кирилла глянул мельком и, кажется, неодобрительно.

…Потом они совсем недолго сидели дома на подоконнике. Анка распахнула окно, и сосна протянула лапу прямо в комнату. Анка осторожно прикоснулась рукой к хвойной лапе, словно поздоровалась. Но уже надо было ехать в город, потому что ждали уроки, потому что дома у Анки дед, а Кирилла ждал обед, и его необходимо съесть до прихода матери.

Они все торопились и торопились. На обратном пути в электричке Анка смотрела в окно, и Кирилл окончательно оробел. Ему показалось, что с Анкой он совсем и незнаком и она очень далекая, хотя сидит рядом вполоборота к нему. Он видел длинную шею, маленькое ухо и смуглую щеку, как бы смазанную румянцем.

Мальчишки, проходившие через вагон, останавливались и глядели в ее сторону. Один даже сказал с восторгом:

— Смотри, какая гусыня в окно уставилась!

Кирилл попытался смерить его презрительным взглядом, но ничего не получилось, ребята не обратили на него никакого внимания.

И еще они ехали без билета, потому что деньги забыли на даче. Без билета Кирилл ехал первый раз в жизни. Когда хлопала входная дверь, он вздрагивал, ему казалось — идут контролеры. Когда через вагон пробегала ватага мальчишек, он считал, что убегают они от контроля, и готов был пуститься вслед. Но Анка сидела спокойно. Может быть, она привыкла ездить без билета, может, просто об этом не думала, зато Кирилл думал за двоих и живо представлял, как контролер ведет его вместе с Анкой по вагонам, и было ему мучительно стыдно.

Кирилл осторожно повернул голову, чуть отстранил Анку и посмотрел ей в глаза. Но глаза ее были закрыты. Кирилл нагнулся, подхватил Анку под коленки и понес к дому, не попадая в старые следы, зачерпывая через край ботинка плотный, слежавшийся снег. Идти трудно, но почему-то ему было очень важно донести ее до дома.

На крыльце Кирилл остановился, привалился к зыбким перилам и, не выпуская Анку из рук, пошел по крутой винтовой лестнице. Длинная лестница вела его на самое небо. И когда он туда поднялся, в поселке на мгновенье вспыхнули фонари.

Ботинки сохли около духовки. За полуприкрытой дверцей потрескивали дрова, изредка выстреливая в комнату маленькими угольками. То ли от луны, то ли от печки посвечивала панель передатчика, и казалось, он тоже потрескивает в такт разгоравшейся печке. Анка сидела на пружинном матрасе, прикрытая старым пледом со свалявшейся бахромой. Кирилл положил голову к ней на колени.

А тогда они остановились в подъезде родного семиэтажного дома между двух широких дверей, и Кирилл думал, что сделать Анке, чтобы она поняла, как он ей благодарен. И в это время за спиной открылась дверь.

— Здравствуйте, Елена Анатольевна, — сказала Анка и чуть присела, словно делая старомодный книксен.

— Здравствуй, — холодно ответила Елена Анатольевна, скользнув по Анке равнодушным взглядом. — Кирилл, сумка у меня, между прочим, довольно тяжелая, — гневно произнесла она и, не останавливаясь, пошла к лифту.

Сработала многолетняя привычка к беспрекословному подчинению, и Кирилл, так ничего и не сказав Анке, рванулся за матерью, подхватил сумку. Обернулся у самого лифта. Анка стояла все там же, между двумя высокими дверьми. Кирилл приостановился, на мгновенье придержал дверцу лифта. Но Анка стояла неподвижно и даже не смотрела в его сторону. Лифт, тихо поскрипывая, медленно потянулся к шестому этажу.

— Как успехи? — все еще холодно поинтересовалась мать.

— Как всегда. Спасибо, мама.

— На велосипеде катался?

— Да, мама, на даче, — чуть помедлив, ответил Кирилл.

— На даче?

— Да, на даче у Ани. Я там оставил велосипед. Понимаешь, во дворе тесно, на улицу ты выезжать не разрешаешь. У Ани поселок тихий, улицы заасфальтированы, ровные такие. И воздух хороший.

— Теперь это, значит, называется хороший воздух, — непонятно и почему-то опять с гневом уронила Елена Анатольевна и, помолчав, добавила: — Неприятная, по-моему, девочка подросла у Синяевых.

— Анка хорошая, — храбро, может быть, первый раз в жизни возразил Кирилл. И впервые подумал, что он всегда беспрекословно подчиняется матери.

Лифт остановился, и Елена Анатольевна, не отвечая, вышла на площадку. А Кирилл вдруг вспомнил, что так и не попрощался с Анкой, поставил сумку и бросил:

— Я сейчас, мама.

Вспыхнули под рукой перила. Пятый этаж, четвертый, третий, второй… Анка по-прежнему стояла между дверьми. Кирилл тронул ее за плечо:

— Я не попрощался с тобой, Анка.

— Хорошо, что ты пришел, — ответила она бесцветно.

Кирилл взял Анку за руку и повел ее пешком до четвертого этажа.

«А глаза у Анки сейчас опять чернеют?» — подумал Кирилл и, приподнявшись, потянулся к ней, и тут же начисто забыл о комнате с высоким потолком, где женщина с немолодыми усталыми глазами косит на дверь.

…Елена Анатольевна устало опустила вязанье на колени.

«Может быть, я сама во всем виновата? Но Кирюха был тогда еще такой маленький. И вдруг я увидела его между дверьми в подъезде, в нашем проклятом подъезде, где столько вечеров Галка Синяева простояла с Валентином Валерьяновичем. Не принесло ей это счастья. А сколько вечеров я там стояла с Сергеем! Тоже счастья не принесло, такое уж паршивое место! У Кирилла должна быть другая судьба. Помесь Галки с Валентином — такого не только собственному сыну, врагу не пожелаешь.

А сумка в тот вечер была в самом деле тяжелая. Вот и пошло все наперекосяк. Не сдержалась я, потеряла контроль над сыном, может, даже сама заострила его внимание на этой девчонке. Разве я виновата, что неприятная девочка выросла у Синяевых?»

Елена Анатольевна расстегнула верхнюю пуговицу у платья, и вдруг ей показалось, что крепкие руки Валентина Валерьяновича властно взяли ее за плечи. И комната повернулась вокруг оси, и захотелось самой себе дать пощечину.

«Неужели я до сих пор ревную и срываю зло на девчонке? Нет, я тогда все правильно поняла. С Валентином это тупиковый вариант. Галке хотелось рисковать — ее дело.

Мы не тогда поссорились. Нет, как подругу я Галку позже похоронила, когда, бросив дочь, она погналась за счастьем. И в Анке это есть, от отца да матери: «То, что я чувствую, это и есть самое главное».