Корсаков свободной рукой закрыл остекленевшие глаза рыцаря.

По одному, выпрямляя, как гвозди, разогнул мертвые пальцы. Снял с белой кисти петлю. Подхватил тяжелую рукоять боевого хлыста. Выпрямился. Длинный чешуйчатый язык хлыста вытянулся из-под груды тел.

Корсаков медленно обвел взглядом поле боя. Готический зал был завален трупами. Тела в боевых доспехах лежали вперемешку с тушами монстров, словно сошедшими с полотен Валледжо. Из кучи тел, на которой распростерся Рэдерик косо торчало древко знамени. Черно-белое полотнище, священный Бонсеан рыцарей Храма, поникнувшее и заляпанное кровью, до пояса укрывала тело погибшего воина.

В груди Корсакова вспыхнул белый огонь ярости.

Гортанно вскрикнув, он взмахнул кнутом и обрушил страшный удар на распростертые у ног тела.

В глазах полыхнуло белое пламя. Сердце обмерло и гулко ухнуло в пустоту.

Громкий, требовательный пиликающий звук вытащил из оцепенения.

Корсаков покачнулся. Чешуйчатый язык хлыста свился змеей и острыми шипами проскреб по полу.

Квартира была пуста. И совершенно нетронутой. Будто и не было ничего. Под потолком горел китайский фонарик, освещая мирное гнездышко молоденькой девушки.

Громко пиликал телефон под тахтой.

Корсаков устало плюхнулся на постель. Снял трубку.

— Вы зря тратите время! — раздался раздраженный голос Магистра.

Корсаков сглотнул ком в горле.

— Рэдерик…

— Я знаю! Как и то, что у вас осталось всего два часа. Точнее, сто десять минут.

Корсаков неожиданно для себя рассвирепел.

— Да?! А сколько осталось у вас, уважаемый? Что будет, если я на все забью и больше ни шагу не сделаю?

Магистр громко задышал в трубку.

— Только не лопнете от злобы, дядя! — добавил Корсаков.

— Нет, я не буду вам угрожать, не надейтесь, — ровным голосом произнес он. — Вы же видите, что творится. Мы уже еле сдерживаем силы, которые вы разбудили. Думаете, что ураган случился просто так? — Он выдержал паузу. — Отбросьте сомнения и действуйте. Теперь вас ничто не остановит.

— Откуда такая уверенность? — со злой иронией спросил Корсаков.

— Вы получили знания.

Корсаков вспомнил слова Марии. И пророческий огонь в ее глазах. И промолчал.

— Время работает против вас.

— Где Анна?! — выкрикнул Корсаков, почувствовав, что Магистр готов положить трубку.

— Если до полуночи найдете Таро, наберите номер: семь шестерок. Запомнить легко.

В трубке вместо гудков отбоя повисла глухая тишина.

Корсаков отбросил трубку и рухнул на спину.

— И что дальше?

По телу поползла волна неприятного онемения. Мышцы тугими судорогами сводило от усталости. Опять проснулась колющая боль в ранах и синяках. Веки сами собой закрылись.

Он перебрал в памяти события последних суток и удивился, что жив и, вообще, еще находится в здравом уме.

Спохватился, резко вскинулся, в глазах сразу поплыло от прилившей к голове крови. Хлыст помешал взять трубку. Корсаков махнул рукой, и чешуйчатый гибкий хвост хлестко щелкнул по полу.

Разобравшись с назначением клавиш, Корсаков нажал нужную.

— Привет! — в тягучей тишине квартиры раздался голос Анны. — Оставляю это сообщения персонально для тебя. Если позвонишь, то узнаешь, что я тебя люблю и жду в твоем новом доме. Это сюрприз. Приезжай на Арбат к одиннадцати. Раньше не успею.

Корсаков прослушал сообщение дважды. Оно никак не хотело укладываться в голове. Казалось, что голос Анны прилетел из совершенно иной, солнечной и понятной жизни. Из мира людей.

Игорь достал из кармана визитку Анны. Набрал номер ее мобильного.

«Абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети».

В «трубе» отчаянно воняло мочой, пролитым пивом, сырым табачным дымом, мокрой кожей курток, носками, перегоревшими духами и толчеей сотен тел. В подземный переход под Арбатской площадью мелкий дождь и холодный ветер согнал всех завсегдатаев пятачка у станции метро. С «парапета», как это место называлось в местной топонимике.

Пережившие ураган «пасынки Арбата» напоминали стаю перевозбужденных галок, забившихся под теплую стреху. Пили и горланили больше обычного. Братались, целовались, дурачились, угощали и угощались, как члены первобытного племени, избежавшие гнева божества с невнятным именем и мало вразумительными функциями. Ну, тряхнул, потряс небо и землю, устроил репетицию Конца света, напугал до смерти, вымочил до нитки, но все же обошлось, значит, можно жить дальше, как и жили. Одним днем.

Корсаков, с верхней ступеньки разглядывая толпу, вдруг остро ощутил, что прежняя жизнь кончилась. Никогда больше он не войдет в эту тусующуюся массу своим. Никогда больше не ощутит блаженства растворения среди себе подобных: неприкаянных, не умеющих устроиться, живущих божьим промыслом талантов и ничтожеств.

Семь лет чистилища подошли к концу. Ад клоаки жизни, куда он добровольно низвергнулся с высот славы и успеха, распахнул свои врата, и дежурный черт пинком выкинул реабилитированного грешника. В полную неизвестность новой жизни.

Что будет дальше, он не знал. Но отлично понимал, что прежними ему уже не быть.

«Не заморачивайся. Может, и жить-то тебе осталось меньше часа».

Чья-то рука хлопнула Игоря по плечу. Свернутый кольцами боевой хлыст, спрятанный под кожаным плащом, больно врезался в тело. Удар вывел из задумчивости, боль вернула в реальную жизнь. Которую он еще не дожил до конца.

Корсаков резко развернулся, готовый обрушится грудой ударов на противника. Разорвать дистанцию, выхватить хлыст. И дальше, пусть убьют, если смогут.

— Ты чего?!

На него выпучил глаза бородатый парень в прикиде вольного художника и с битым-перебитым этюдником на плече.

— А, это ты, Борода. Извини.

Корсаков расслабился, узнав старшего по «уголку художников». Средний талант рисовальщика Борода сочетал с выдающимися организаторскими способностями: на нем висели контакты с ментами и братвой, распределение мест и сбор арендной платы, урегулирование мелких споров между своими и прием новых членов в «кооператив».

— Пиво хочешь?

Борода протянул ему початую бутылку. Корсаков, помедлив, сделал глоток.

— Ты куда пропал?

— Запой. — Корсаков вытер губы и вернул бутылку. — Как с Леней Примаком схлестнулся — так двое суток в минусе.

— Бери, лечись. Я сегодня уже — во. Под завязку. — Борода похлопал себя по животу. — Ну и денек! Ты под ураган попал?

Корсаков кивнул.

— А меня, прикинь, чуть вместе со стулом не снесло. Еле до арки добежал. — Он хлопнул по этюднику. — Выше головы подлетал, прикинь! Думал, башку проломит. И еще хохма… Я как раз лоха развел на портрет. Бабки вперед взял, только кисточку намастырил, а тут… Клиента, на фиг, ветром сдуло! В сторону Генштаба понесло. Я его, как утихло, потом честно поискал. Но пропал мужик. Сдуло, на фиг! Оставил на память шесть сотен и улетел, га-га-га!

Он громко заржал. В тугом животе забулькало пиво.

Борода осекся.

— Слушай, так ты новостей еще не знаешь?!

— Говорю же, запой. Куда не глянь, сплошные новости.

Борода сделал скорбную мину.

— Хата твоя, Игорь, того… Выгорела, на фиг, до крыши.

— Иди ты! — сыграл удивление Корсаков.

— Я тебе говорю! Ночью полыхнуло. Мужики ваши еле свалить успели. Чуть не угорели, на фиг. — Борода понизил голос. — Говорят, в подвале два трупешника нашли. Менты дело возбудили. Так что, если у тебя с алиби проблема…

— Что-то я не помню, чтобы дом поджигал.

— А им пофигу, кто конкретно. Это же менты! Была бы статья, а клиента они сами сделают.

— Нет, не обломится. Алиби у меня железное.

— А картины твои?

— Какие картины? — насторожился Корсаков.

— Ну, твои и Вадика. Жалко же.

Корсаков махнул рукой.

— Дерьма не жалко. Новые нарисую.

— Оптимист, бля! Как сказал врач пациенту, когда тот ему «до завтра, доктор», сказал.