— Просто кино снимать можно! — пробормотал Корсаков.
— Ни в коем случае! — Мария замотала головой так, что хвост каштановых волос хлестнул по плечам. — Это не будуарная тайночка, а тайна ордена! И срока давности она не имеет.
— Может, тогда не надо меня в нее посвящать? У меня и своих проблем, знаете ли…
— Я знаю, что делаю, — перебила его Мария. — Итак, некто «А.К.» умер, оставив наследника. Но он был лишен дворянства, значит, ребенок считался не просто бастардом, а совершенно ублюдком. По сути, княжна понесла от простого солдата, только представьте! Но это был плод их любви. И умирая, «А. К.» решился через Анну напомнить неким лицам об оказанной им услуге. Подробностей в документе нет. Но это было настолько важная услуга, что эти лица настояли, чтобы отец умершей Анны признал ребенка своим. И беседа об этом, как написано в документе, состоялась под розовым кустом в этом имении. Самое интересное, что в парке действительно была беседка, увитая розами, я ее видела на старых планах имения. Апраксины, что интересно, перепланировав парк, сохранили беседку в неприкосновенности. Интересно, да?
— Не то слово. А что стало с мальчиком? Ведь, родился мальчик, как я понял.
— Да. Крещен в этой церкви. Назвали Алексеем. Воспитывался в доме князя. Потом ему определили духовную карьеру. Статская и военная карьеры для него по понятным причинам были закрыты. Так в роду Белозерских появился священник. Только не совсем обычный. Я бы сказала, что он был более дипломатом и чиновником по особым поручениям, чем духовным лицом. Сужу по его карьере, насколько ее удалось отследить.
— И как вам удалось столько раскопать?
— Ну, я же историк, а не «бренд-чего-то-там», — улыбнулась Мария. — Иван, конечно, помог. Включил исследования в смету расходов.
— А заказчик как на это отреагировал?
— Если вы в курсе, что у нас за заказчик…
Корсаков кивнул.
— Ваня кое-что рассказал. Побольше бы таких подкаблучников, жилось бы художникам веселее.
— Не надо, Игорь. У него такие проблемы, что нам и не снились, — укоризненно произнесла Мария. — Короче говоря, передали мы Александру Александровичу шкатулку и весь комплект документов. Он просто просиял от счастья, моментально выписал чек. И укатил в Москву.
— Докладывать, — закончил Корсаков.
— Да. Есть там кто-то, чей воли боится даже Александр Александрович. Кто именно, я не знаю. Да и не хочу так глубоко лезть в чужую жизнь. — Она зябко повела плечами. Солнце уже закатилось за лес, и от земли потянуло холодом. — Пойдемте?
— Конечно. Иначе Ваня от ревности ужин съест в одну… В одно лицо.
Узкой тропинкой они вышли к аллее.
Под тенью лип, когда до дома оставалось всего десяток шагов, она вдруг остановилась. Взяла Корсакова за руку и развернула к себе лицом.
Игорь немного опешил. Бесова он уважал и дружбой его дорожил, ни за какие райские кущи не стал бы красть Ванькино счастье. Да и Мария не была пресыщенной дачницей, охочей до невинных и никчемных шалостей в бузине.
— Игорь, а почему вы не спрашиваете, как звали того человека? — шепотом спросила она.
— Какого? — Корсаков не сразу понял о чем речь.
— И почему я отрыла вам чужую тайну?
Ее зрачки расширились, а глаза стали бездонными.
Корсаков затряс головой, отгоняя наваждение.
— Я знаю, кто сокрыт под литерами «А. К.»! Пришлось напрячь подругу, она в Русском музее работает. Ваня меня даже в Питер на три дня в командировку посылал, — скороговоркой прошептала она. — Высший свет Петербурга того времени был достаточно узок, всего двести семей. И не так много лиц участвовали в заговоре. Я проштудировала материалы следствия, соотнесла с надзорными делами осужденных. Короче, я нашла его. Пойдемте!
Она потащила Корсакова к дому.
* * *
На первом этаже только в кабинете, выходившем окнами в парк, вставили стекла. В просторной комнате царила атмосфера рабочего уюта: ничего лишнего и все на своих местах.
Иван Бесов склонился над длинным столом, на котором взгромоздились макет усадьбы, кипы бумаг и рулоны чертежей. Что не уместилось на столе, было пришпилено к стене и расставлено на самодельных полках.
Оторвавшись от работы, Иван бросил взгляд на вошедшего Корсакова. Насупился и покачал головой.
— Вот сорока, растрепала-таки! — проворчал он.
— Ты о чем? — сыграл удивление Корсаков.
— Ладно. По роже видно, Маринка тебя загрузила.
— Мы просто церквушку осмотрели. Кстати, респект, Иван. Классная работа.
— Умеем, когда приспичит. Ты садись. — Он указал на свободное кресло. — Судя по тому, что ты еще на ногах стоишь, Маринка главный сюрприз напоследок оставила.
Корсаков опустился в кресло в стиле «Три медведя».
— Это не порожняк, про шкатулку?
— Не-а, — покачал головой Иван. — И про все остальное. Потерпи, сейчас она тебя окончательно добьет. Даже разрешаю после принять «наркомовские» сто грамм.
— Даже так? — Корсаков закинул ногу на ногу, полез в карман за сигаретами. — За водочку, конечно же, благодарствуем барин. Но мы ее на потом оставим. Печенка более не позволяет принимать ее, проклятую. Утречком, коли на то будет еще ваша соблагозволение, и откушаем.
— Поюродствуй, поюродствуй, — не оглядываясь, пробурчал Иван.
Он порылся в бумагах, вытащил какую-то фотографию, бликнувшую в лучах настольной лампы, и положил под руку.
Дверь распахнулась, вошла запыхавшаяся Мария. К груди она прижимала тонкую папку.
— Иван? — строгим голосом спросила она.
— Ни-ни! — Иван, дурачась, поднял над головой руки.
Мария повернулась к Корсакову. Достала из папки лист.
— Читайте!
Корсаков взял из руки Марии, успев отметить нежный бело-розовый цвет на ее запястье, лист ксерокса.
Побежал взглядом по строчкам каллиграфического почерка неизвестного чиновника.
«По заключению Аудиториатского департамента, высочайше конфирмованному двенадцатого июля сего года, приговаривается… с лишением дворянства, сословных привилегий, чинов и наград, прав собственности и родительских прав, разжалованию в рядовые и отправке в дальние гарнизоны».
Корсаков через край листа посмотрел на Марию, которая зашуршала бумагами в папке.
— Корсаков, — торжественно произнесла она.
— Да, это я, — удивился Игорь.
Мария по-девчоночьи тряхнула головой.
— Глупый! — Она протянула ему лист с ксероксом гравюры. — Вот он — Корсаков. Алексей Васильевич Корсаков, полковник Лейб-гвардии гусарского полка, кавалер Ордена Святого Георгия, награжден золотым оружием лично императором. И прочая, прочая… Разжалован и лишен всех прав, сослан, умер по пути в ссылку. Все сходится.
Корсаков всмотрелся в лицо на гравюре. Художник явно польстил заказчику, старательно облагородив узкие азиатские глаза, острые скулы, нос с хищно вывернутыми ноздрями. Кровь степняка отчетливо проступала в лице полковника. Остальное соответствовало моде и статусу: гусарские усы, пронзительный взгляд из-под насупленных бровей, прическа с бачками вперед, а-ля Александр.
Сабля, водка, конь гусарский
С вами век мне золотой!
Я люблю кровавый бой,
Я рожден для службы царской!
[26]Ничто на портрете не указывало на то, что спустя несколько лет изображенный на нем лихой усач изменит присяге и выступит против царя.
— Это список с портрета, который висел в Зимнем дворце в галерее героев Отечественной войны. После мятежа портрет, конечно, сняли, — вставила Мария.
Иван грузно поднялся из кресла, протопал к Корсакову.
— С твоей нынешней рожей их благородие сравнивать нельзя. Попробуй вот это.
Он положил поверх гравюры фотографию.
Корсаков поднял удивленный взгляд на Ивана. Снимок был Строгановских времен, на каком-то студенческом КВНе Корсаков изображал из себя гусара.