— Нас тут явно не ждали, — громко произнес Игорь, потревожив тишину.

Запах стоял кошмарный, словно разом постарались все арбатские кошки и бомжи.

— Что за народ у вас в Москве, — пробурчал Трофимыч. — Где живут, там и гадят. Хоть реставрацию после них проводи!

Под ногами перекатывались обломки кирпича, хрустело битое стекло.

— А тут и балы давали, — сказал Корсаков, оценив размеры залы.

— Вот, господи прости, вляпался-таки! — Трофимыч приподнял ногу, с огорчением разглядывая ботинок, угодивший в подсохшее дерьмо.

Он бросил на пол кувалду. По дому прокатился низкий рокот эха.

— Ты чего, дед?

— Не пойдет, Игорек! — заявил Трофимыч. — Мы так все кучи тут распечатаем. Без света никак. Пойду, поищу фазу.

С лампой в руке он пошел назад.

Корсаков не стал дожидаться, пока деревенский электрик продемонстрирует свое мастерство. По лестнице поднялся на второй этаж, положил лом на пол, поставил к стене инструмент и огляделся. Узкий коридор, явно результат послереволюционных «уплотнений». Обшарпанные, с потерявшими цвет обоями стены, половые доски со стертой краской и торчащими головками ржавых гвоздей.

Он прошелся по коридору до стены, заглядывая в пустые комнаты. Даже на глаз они смотрелись разномерными, как башмаки на свалке. Представил, какие интриги тут плелись и страсти кипели за каждый лишний квадратный сантиметр жилой площади.

— Убили одного, чтобы осчастливить конурой в особняке десятерых. А теперь новый владелец опять выгнал их на улицу. Где же логика, господа-товарищи? — пожал плечами Корсаков. — Тем более, что новый хозяин, наверняка, скоро полетит в рай с тротиловым ускорением, обгоняя колесо любимого «мерса».

В темноте вверх по лестнице поплыл шар электрического света.

— Игорек, ты где? — крикнул Трофимыч. — Нашел я фазу. Живем, бля!

— Убери! — Корсаков закрылся от слепящего света.

— Начинай, а я подсвечу! — бодро скомандовал Трофимыч. — Бери кувалду и кроши все, что видишь. Мне начальник сказал, простор ему нужен. Счас, мы ему сделаем простор!

— Дед, мы так не договаривались. Кувалдой махать — твоя работа. Я так, чисто коллектив поддержать.

Лампа дрогнула, опустилась к полу, разлив яркую лужу света по доскам.

— Тады — перекурим.

Трофимыч грохнул кувалду на пол. Подвесил лампу на косяк.

Игорь опять зажмурился.

— Слышь, Трофимыч, пойдем в дальнюю комнату. Что-то у меня глаза от света болят.

— Это, Игорек, у тебя сотрясение головных мозгов, — авторитетно поставил диагноз Трофимыч. — Тебе теперь тужиться нельзя. Глаза можешь повредить. Но ты не боись, я кувалдой сам помахаю. — Он на ходу хлопнул по стене. — Это ж дерьмантин с известкой.

Они вошли в комнату, уселись на корточки, привалившись к стене.

Игорь вытащил сигареты, угостил напарника; Трофимыч поднес зажигалку.

— И на толчке тоже не тужься, — пыхнув дымом, продолжил Трофимыч. — А то у нас случай был… Подрались мужички на мехдворе. А Федор, зять моего кума, бык такой здоровый… Ох, любил кулаками махать! Ага. Значит, повалял он там всех. И пошел в сортир. С газетой и сигареткой, все путем. Вдруг слышим: ба-бах! Дверь — на фиг! Из сортира мордой вперед вываливается Федор. И той мордой — об землю. Во как! Мы его на ноги ставим, а он орет: «Света белого не вижу!» Ослеп, значит. В районной так и сказали: «Восстановлению зрение не подлежит». Во как! А дали-то ему в лоб всего раз. — Он прощупал взглядом лицо Игоря. — Тебя же так, милый, отмудохали, что месяц тужиться нельзя. А может — и всю жизнь. Так-то!

Игорь затрясся в беззвучном смехе.

— Дед, а что твой Федор перед этим выпил?

Трофимыч удивился несуразности вопроса.

— А что все пили, то и он. И никому вреда от того не было. — Он толкнул Игоря локтем в бок. — Вот ты сидишь, как на толчке, и трясешься. От этого кровь из задницы в голову ударяет.

— Откуда… и куда? — давясь смехом, переспросил Игорь.

— Ай, еще образованный! — махнул рукой Трофимыч. — Вот ослепнешь, как тот еврей Гомер…

— Да грек он! — выдохнул Игорь и захохотал в голос.

— Ага, я его портрет видал! Чистая синагога.

Корсаков откинул голову назад, небольно ударившись о стену. Стена ответила гулким пустым звуком.

— Оба-на!

Игорь обернулся, сразу став серьезным. Постучал костяшками пальцев по стене. Повторился тот же с глухим эхом звук. За стенкой явно была пустота.

Он встал, пошел вдоль стены, простукивая каждые сантиметр.

— Уже торкнуло, — заключил Трофимыч. — Дотужился!

— Тихо, ты!

Посмотрел на потолок. Потом пригляделся к стене.

— Дед, а ведь за стенкой еще что-то есть. Типа потайной комнаты без окон. Раньше такое помещеньице «черный кабинет» называли. Тащи-ка инструмент!

Трофимыч резво метнулся в коридор и приволок кувалду.

— Лом же есть и молотки!

— А кого нам тут стесняться? — возразил Трофимыч.

Прицелился и ухнул кувалдой по стене. По дому поплыл низкий рокот.

В месте удара, только расползлись обои и отлепилась штукатурка.

— Старинная работа. — Трофимыч опустил кувалду. — С кондачка не взять. Раньше, Игорек, на яйцах раствор замешивали. О, как! От того и такая крепость.

— Кончай, базар! — поторопил его Корсаков.

— Это я с силой мысли собираюсь. Потому как махать кувалдой без головы — дурная работа.

Трофимыч перекрестился, поплевал на ладони, вцепился в рукоятку. Прицелился, и, сипло вдохнув: «Господи, помоги!», обрушил удар в точно выбранное место.

Раздался хруст, и выбитый кирпич провалился в пустоту. За стеной с шорохом посыпалась труха.

— Мастер!

— А то! — усмехнулся Трофимыч. — Сейчас полегче пойдет.

Десятком ударов он расколупал дыру в полуметре от пола, достаточную, чтобы пролезть внутрь потайной комнаты.

Трофимыч отложил кувалду и потянулся к дыре.

— Погоди! — удержал его Корсаков.

За рукав оттащил Трофимыча к окну. Распахнул фрамугу. В затхлую атмосферу комнаты ворвалась струя теплого ночного воздуха.

— Надо подождать, — объяснил Корсаков. — Если кабинет замуровал хозяин, а не пришлые, он вполне мог побрызгать какой-нибудь алхимией.

— Типа дуста?

— Типа, — не стал вдаваться в подробности Корсаков. — Да и мало что за гадости там за столько лет скопиться могло. Пусть проветрится.

Трофимыч поскреб за ухом.

— Ага. Мужик у нас один говорил, на дело, мол, нужно брать хотя бы одного образованного. Иначе спалиться можно чисто по дурости. Ты же в институте учился, да?

— На худграфе.

— У-у! — Трофимыч оттопырил губу. — То-то я смотрю, ты — вылитый граф. Только — худой больно! — Он затрясся от смеха.

— Да иди ты! — отмахнулся Корсаков.

Он подошел к дыре. Подобрал с пола камушек, по прямой бросил вовнутрь. Камень, клацнул о противоположную стену, не пролетев и трех метров.

— Ну, сначала разведаем, что там, а потом решим, ломать стену дальше или нет.

Он приготовился просунуть голову в дыру, но Трофимыч остановил, схватив за рукав.

— Не суйся, Игорек! — прошептал он. — Ты хоть и образованный, но и я не пальцем сделанный. У нас ни кто в пустую избу не войдет, не спросив разрешения.

— У кого, если там никто не живет?

— Раз дом есть, значит и житель в нем есть. Может, ты не видишь его, а он живет. Домовой, например.

— И что теперь делать?

— А ты спроси: «Хозяин, можно войти?» Если почуешь, что разрешил, то входи. Нет — беги. А то беда будет.

Трофимыч заметно дрожал.

— Ладно. — Игорь повернулся к дыре и прошептал: — Хозяин, можно войти?

Темнота за стеной ответила едва различимым протяжным воем.

«Сквозняк», — успел подумать Корсаков.

И с оторопью почувствовал, что его буквально засасывает в черный зев дыры.

Огонек зажигалки задрожал и опал. Темнота отлепилась от стен и обволокла тугим, войлочным коконом.

— Трофимыч, дай свою зажигалку!

— Давай, я лучше за переноской слетаю.