Ей пришлось выбирать между видом сверху – что было слегка радикально для короткого репортажа о бессодержательном событии – и кадром, в котором окажутся другие репортеры.

После непродолжительного размышления она решила помучить своих зрителей так называемым искусством. Пенни всегда кричала на нее, когда в кадр попадали репортеры, не работающие на «Дабл-Ю-Три-Эн», поскольку это напоминало зрителям, что они могли бы смотреть на кого-нибудь другого. Поскольку Пенни и так уже сердилась на нее, не стоило злить ее еще больше.

Глядя на дисплей, расположенный на внутренней стороне левой линзы ее очков, она проверила изображение, которое получал дрон. Удостоверившись, что ее блестящие темные волосы хорошо выглядят, а четыре косички (по две с каждой стороны) располагаются симметрично и аккуратно уложены, она начала запись.

– Жасмин Мартинес ведет репортаж с энергетического саммита ВОИ на орбитальной космической станции «Филадельфия». Сегодня последний день переговоров между директорами ВОИ и несколькими военными, экономическими и научными консультантами. Завтра директор Кинзбург расскажет нам об итогах этого саммита, а сегодня она сообщила мне… – (Опять же Пенни не любила, когда упоминались другие репортеры, поэтому Жасмин решила притвориться, что Кинзбург разговаривала только с ней, а не с дюжиной людей.) – …что объявит в своей речи новый девиз ВОИ. Выстраивается масса предположений о том, что это за девиз, но директор ясно дала понять, что все они ошибочны.

Затем Жасмин остановила дрон, дала помощнику команду показать на дисплее речь Кинзбург и вставила в монтируемый репортаж ее заключительный фрагмент: «Последние пять десятилетий нам приходилось уделять особое внимание борьбе с распространением тибериума, противостоянию Нод и другим силам, которые стремились изменить нашу жизнь. Завтра все изменится к лучшему».

– Означает ли это, что ВОИ будет действовать на опережение, а не просто реагировать на продолжающееся распространение тибериума, или предпримет даже что-нибудь более радикальное, мы узнаем позже. Директор Кинзбург также сообщила, что доктор Игнатио Мобиус, один из ведущих мировых экспертов по тибериуму, получит медаль Почета ВОИ за самоотверженную работу в течение последних пятидесяти лет.

Она снова остановила дрон, на этот раз вставляя следующее: «Мир в огромном долгу перед доктором Мобиусом, и, удостаивая его завтра медалью, мы лишь начинаем воздавать ему за все его заслуги».

– Жасмин Мартинес с репортажем для «Дабл-Ю-Три-Эн».

Она просмотрела весь материал. Следовало убедиться в отсутствии каких-либо оплошностей, не говоря уже о таких мелочах, как жужжащая перед дроном муха и тому подобное. Один-единственный раз Жасмин забыла просмотреть сюжет перед отправкой его Пенни. Потом оказалось, что ее дрон заглючил и изображение, которое он записывал, находилось примерно в десяти градусах в стороне от исходного изображения, поступающего на ее линзу. С тех пор она обязательно проверяла репортаж перед отправкой.

Удовлетворенная тем, что все в порядке, и гордясь своей фразой о действии на опережение и реагировании, она отослала запись Пенни.

Не прошло и минуты, как у нее в ухе зазвучал голос редактора:

– Неплохо. Мне понравилась твоя реплика о действии на опережение. Как мило, что Мобиусу дают награду, когда он уже одной ногой в могиле. Как думаешь, о каком девизе шла речь?

Зная, что Пенни ценит прямоту, Жасмин не стала сдерживаться, как с Карло и Амелией:

– Да откуда, черт возьми, я могу знать, а?! Я ведь простой репортер.

– Да. – Голос Пенни прозвучал странно.

– Что это значит, шеф?

– А, извини, Жасмин, в зоне С-два что-то происходит. Военные зашевелились. Мне нужно это проверить. Ты хорошо поработала, продолжай в том же духе.

Жасмин с облегчением вздохнула. Когда Пенни заканчивала разговоры подобным образом, это означало, что у нее достаточно хорошее настроение и что, вероятно, сегодня она больше не влезет к ней в ухо. Впрочем, возможно, Пенни просто поглощена другими мыслями. Интересно, почему в зоне С-2 мобилизация?

Генерал Закарий Харкин как раз заканчивал связь с оперативно-разведывательным отделом, когда в его кабинет вошла директор Кинзбург.

Или, скорее, в его временный кабинет. Обычно, как старший военный офицер «Филадельфии», Харкин занимал самый большой кабинет на станции. Однако когда на борту находились все директора, это помещение по протоколу переходило Кинзбург.

К ее чести, она извинилась за это неудобство и даже предложила не занимать кабинет, но Харкин и слышать ни о чем не хотел. Не такая уж это и жертва. Космические станции потребляли энергию в таких количествах, что ни один из кабинетов не был особенно большим, и рабочее место площадью в сто двадцать квадратных футов мало отличалось от того, что занимало «всего лишь» сто квадратных футов.

Кроме того, пока Харкин имея доступ к ЭВА,[2] военному компьютеру и искусственному интеллекту ВОИ, он мог работать даже в земляной норе.

Не хватало ему одного: дубового стола, который был в его семье уже четыре поколения. Как военный генерал, Харкин получал неплохое жалованье, но, временами испытывая трудности с наличностью, начинал думать, что может продать этот стол за несколько тысяч кредитов. Из-за сильного распространения тибериума по Земле растения были очень важны для поддержания необходимого количества кислорода, и поэтому деревянные предметы роскоши перестали производить. Те же, что были сделаны ранее, становились все более редкими и, следовательно, весьма ценными. Иногда Харкин думал, как людям удалось так истощить растительный мир, но с другой стороны, кто мог заранее знать о появлении тибериума? Кроме того, подобные мысли были несколько странными для обладателя ценного дубового стола – генерал не раз клялся, что этот стол будет рядом с ним до самой смерти. Когда Харкин отказался остаться в своем кабинете на время проведения саммита, Кинзбург предложила хотя бы выделить несколько солдат, чтобы перенести стол, но Харкин отказался и от этого. Ему очень хотелось продолжать пользоваться этим столом из-за семейной гордости. Но отрывать солдат от выполнения важных обязанностей ради собственного каприза значит неоправданно растрачивать ресурсы. Подобный приказ стал бы первым шагом к ухудшению дисциплины. Кинзбург спросила:

– Хорошие новости?

– И плохие, к сожалению. Хорошая новость заключается в том, что, по официальному заявлению оперативно-разведывательного отдела, уровень угрозы со стороны Нод стал «низким».

Усаживаясь, Кинзбург кивнула:

– Весьма кстати. Попрошу Эллу вставить это в речь.

Харкин остался стоять главным образом потому, что терпеть не мог сидеть за обычным металлическим столом.

– По правде говоря, мы могли бы это сделать несколько недель назад, но со стороны ряда генералов имелись возражения.

После этих слов на лице Кинзбург появилась улыбка, настоящая, а не фальшивая, как перед камерами. Искренние улыбки были для нее редкостью.

– Полагаю, под «рядом генералов» вы подразумеваете Джека Грейнджера?

Не желая дурно отзываться о коллеге в разговоре с штатским, – пусть даже это и женщина, которой он дает отчет, – Харкин лишь сказал:

– Да, он тоже возражал.

Именно Грейнджер твердо верил в то, что Нод все еще представляет угрозу, даже если Кейн действительно мертв. Кроме того, Грейнджер, как и многие, считал, что харизматичный лидер Братства на самом деле не погиб. И это несмотря на то что Грейнджер и Харкин были среди тех немногих, кому сообщили, что смерть. Кейна произошла не в Кении, как объявили общественности, а в Каире от рук строевого командира ВОИ Майкла Макнила. Хотя Макнил нанес Кейну удар в сердце, тела так и не нашли, и это вызвало скептицизм Грейнджера.

Харкин тоже начинал склоняться к подобной точке зрения.

– А вот и плохая новость: Грейнджер только что отправил часть войск в Северную Каролину.