– Он не заслуживает, чтобы я просто забыл о нём.

– Конечно, нет. Но он хозяин своей жизни. А ты, Савьо? Может, хватит топтаться на месте? Ты и не ищешь всерьёз, и не становишься тем целителем, которым мог бы стать, посвяти себя этому. Ни туда и ни сюда. Или, быть может, тебе не подходит ни тот вариант, ни другой, а нужно что-то третье – твоё право. Признайся, чего ты хочешь на самом деле, – и действуй. А это… – Кеана похлопала рукой по карте. – Искать друга с помощью собственной крови – отважная попытка, но бесполезная. Это чёрная магия, она не каждому под силу. Тебе – нет. Ты целитель, а не ведьмак. Придётся сломать собственный дар и вывернуть его наизнанку, чтобы такая магия подчинилась тебе. Моя сестра начинала с этого же, пыталась отыскать да вернуть бросившего её парня. Давно это было.

Савьо посмотрел на Кеану, любопытство мешалось с опаской задеть старые раны в душе предсказательницы. Но Кеана, похоже, не собиралась приходить ему на помощь, с терпеливой улыбкой она смотрела на него – и ждала.

«Хочешь узнать – найди смелость спросить», – словно бы говорила она.

Савьо сцепил руки и выпалил скороговоркой:

– Вашу сестру погубила одержимость кем-то?

Кеана с готовностью кивнула.

– Она влюбилась в парня, он был красивым, весёлым и дерзким. Вларика потеряла голову и упала к нему в объятия, стоило тому поманить. Он, скорей всего, тоже любил её по-своему, говорил красивые слова, обещал несметное счастье. А потом взял и ушёл. Ему стало скучно, его звало неизведанное и новое. Вларика же никак не могла поверить, что всё прошло. Она обнаружила в книгах давно забытый ритуал – заговорённая кровь может отыскать того, к кому стремится сердце. Вларика потратила год на то, чтобы освоить страшную магию, а когда у неё вышло, то была уже не моя сестра. То была продавшая свою суть ведьма – продавшая за одержимость тем, кого уж не вернуть. Она не слушала никого и не верила никому. Я не смогла уберечь её, и она ушла за ним – туда, куда указала кровь. Бывший любимый стал её первой марионеткой. Вларика накрепко привязала его к себе, он преклонялся перед ней, позабыв про всё остальное. Моей тщеславной сестре понравилось такое почитание, ей понравилась власть над душой человека. И она совершила ещё один ритуал, приказав любимому вырезать себе сердце ради неё – скажи, разве так поступают с теми, кого действительно любят? Он подчинился, а Вларика обрела небывалую ведовскую силу. Я тебя очень прошу, Савьо, не повтори ошибку Вларики. Не преврати Айзека в единственный смысл жизни, это погубит и тебя, и его. Он просто человек, он не сможет сопротивляться твоему Дару, вздумай ты, как и моя сестра, привязать его к себе, – вот чего я боюсь. Дружба может сводить с ума не хуже любви. А правда такова, что как ты ни старайся, вашим дорогам не идти вместе. Остановись, пока не стало хуже и тебе, и ему.

Савьо молчал, не поднимая взгляда от пола. Всё в душе протестовало против сказанного Кеаной. Ужасно хотелось вскочить, переупрямить, перекричать её, если потребуется, доказать, что всё совсем не так, что он – не Вларика. Но нечто, затаившееся в самой глубине, отзывалось тревогой: а так ли уж не права старая предсказательница?

– Всё так сложно… – едва слышно выдохнул Савьо и спрятал лицо в ладонях.

Узкая тёплая рука легла ему на спину.

– Жизнь – непростая штука, мой мальчик, что есть, то есть. И не жди, что она станет другой. Научись принимать то, что изменить не в твоей власти.

– Я сожгу карту, – пообещал, не отнимая ладоней от лица, Савьо.

– Это будет мудрый поступок. Подумай, тебе надо со многим определиться. Я не тороплю тебя, но ты должен решить. Кстати, Саламандр предложил взять тебя с собой – быть может, ты засиделся в домике старухи?

Соскользнувшая со спины рука, шаркающие шаги, тихо скрипнувшая старая дверь – и тишина. Она нахлынула оглушающей волной, окутала его одиночеством – тихим, спокойным. Бесконечным.

А неделю спустя он ушёл с Саламандром и Иленом, оставив Кеану в богом забытом городке Северного Королевства.

На холме виднелся посёлок.

– Поживей! Заночуем там! – прикрикнул командир, объезжая на гнедой лошади измученный и замёрзший отряд. – Жители переметнулись к врагам – никакой пощады! Берите всё, что хотите. Пользуйтесь всем, чем пожелаете. Пусть эти трусы узнают страх и отчаяние!

Воины ответили радостным воплем – сегодня у них будет тёплый кров, еда, нажива, развлечения. Айзек потёр замёрзшие руки и поглубже надвинул капюшон. Он был, пожалуй, единственным, кто так и не смог примирить совесть с тем, что творил его новый отряд.

Каратели.

Это слово повергало в панику жителей герцогства. Тех, по чьи души они приходили. Сдавшиеся без боя селения, впустившие врага города… И кому было дело, что порой их и защищать-то некому: сплошь вдовы, старики да дети, – уж командирам карателей точно не было. Один приказ, одна цель – найти и наказать тех, кто якшался с врагом. Грабь, насилуй и убивай мирное население – совсем не то, чем можно похвалиться в качестве боевых заслуг. Айзека воротило от того, что творили каратели: убийца, брезгующий убийствами, вор, которому не по нутру грабежи, – в этом таилась определённая ирония. Но противопоставить целому отряду Пёс не мог ничего, разве что снова сбежать и надеяться, что его не хватятся сразу.

– Ты, – командир подъехал к Псу, – твой черёд тащить телегу.

Айзек козырнул в ответ и начал пробираться к гружённой провизией и вещами повозке. Коням не хватало сил, чтобы везти её по рыхлому снегу, а потому карателям приходилось самим выступать в роли ломовых лошадей – и тащить, толкать, откапывать и снова тащить. А ведь декабрь – ещё даже не излом зимы, впереди ждал стылый, вьюжный январь. И как же далека была весна с теплом и тающим снегом.

– Шевелись! – гаркнул командир, и Айзек, проваливаясь и увязая в снегу, поспешил вперёд.

Естественно, предводитель и не подумал предложить коня в помощь. Куда там, его дело – разъезжать вокруг, покрикивая на вояк и понукая их за медлительность. Закинув мешок с вещами на телегу, Пёс сменил окончательно выбившегося из сил парня.

– Треклятый крикун, – проворчал рядом с ним вояка. – Могли бы и поболе нам коней выдать.

Айзек глянул на него и промолчал. Он не собирался делиться с кем бы то ни было своим недовольством или обсуждать приказы вышестоящих – шансы наткнуться на сочувствующую душу ничтожны. Зато нарваться на того, кто выискивает возможность донести и выслужиться, избавившись от караула, запросто можно.

До поселения они добрались к ночи. Часть жителей, увидев приближающийся отряд, поспешила скрыться в лесах, прихватив с собой всё, что сумела. Но большинство остались. Люди знали, что наёмники будут грабить и мародёрствовать, и всё же сочли этот вариант меньшей из бед. Заперев накрепко двери и ставни, вооружившись ножами, вилами, косами, люди ждали, но их сопротивление изначально было обречено. Слишком поздно они поймут, кто пожаловал к ним в гости, – у карателей никогда не было опознавательного знака, чтобы «предатели» не сбежали раньше времени.

Бредя по улице, покрытой истоптанным снегом, Айзек старался не слушать крики и мольбы о пощаде. Выбитые засовы дверей, изрубленные в щепки ставни – наёмники озлобленной волной нахлынули на селение. А он не мог помочь ни несчастным людям, ни их загубленной собственности.

Справа с грохотом распахнулась дверь, и на улицу выскочила растрёпанная девушка. Столкнувшись с Айзеком, она отшатнулась и вскрикнула:

– Не трожь мя, молю!

Айзек ухватил её за руку.

– Уходи в лес. В селении тебе не спастись.

– Пусти! – завизжала она, вырываясь.

Пёс разжал пальцы, девушка шарахнулась прочь. Растерянность сменилась решимостью, селянка бросилась к темнеющему вдалеке частоколу деревьев. И стоило ей скрыться за домом, как на улицу выскочили троё наёмников – один из них с окровавленным лицом.