Пробираясь среди нагромождения вещей и лабиринта перегородок, Айзек пытался понять, в какой стороне находится выход. Окон здесь не было вовсе, похоже, он оказался в каком-то складе. С одной стороны, это на руку – огонь будет медленнее распространяться по зданию, а с другой – шансы выбраться наружу резко сокращались.

Пригибаясь к полу, где едкого дыма меньше, Айзек брёл наугад. Слезились глаза, каждый вдох когтями проходился по горлу. Ему быстро повезло, впереди показалась приоткрытая дверь – и покрытый чёрными хлопьями сажи снег за ней. Спасительный воздух был так близко!

Едва слышный среди рёва пламени звук остановил его. Пёс замер, прислушиваясь. Показалось или нет? Звук повторился: где-то в глубине дома заходился истошным воплем младенец. Бросив тоскливый взгляд на дверь, Айзек развернулся и пошёл на плач.

Рукав куртки, которым он прикрывал лицо, не слишком помогал: Пса забивал кашель, а в ушах стоял звон. Зачем он вообще полез сюда? Решил за раз смыть с себя былые грехи? Надрывный плач привёл его к охваченной огнём двери. Не соображая, что делает, Пёс схватился за ручку и тут же с криком отдёрнул руку: раскалившееся железо обожгло ему ладонь. Натянув рукав на другую руку, Айзек отошёл в сторону и рванул на себя дверь – та хрустнула, покосилась, но устояла, защитив от вырвавшегося из комнаты пламени.

Выждав немного, Пёс шагнул внутрь. И, споткнувшись обо что-то в густом дыму, полетел на пол. Перед лицом оказалась детская плетёная корзинка, порядком обгоревшая и покорежённая. С облегчением убедившись, что она пуста, Айзек принялся шарить вокруг, он никак не мог понять, откуда доносится плач. Задыхаясь, глотая обжигающий нутро воздух, он в отчаянии переворачивал всё подряд: горящие ящики, сундуки, какие-то тазы и вёдра. Он увидел его совершенно случайно: крошечный младенец, завёрнутый в уже тлеющее одеяльце, оказался под бадьёй.

Айзек схватил ребёнка и, прижав к себе, бросился к выходу. Но едва он прошёл с десяток шагов, как перед ними рухнула горящая доска, осыпав снопом искр. Пёс отпрянул: упавшая деревяшка надёжно перегораживала путь, в одиночку он, возможно, бы и рискнул пробраться, но с малышом на руках нечего и думать об этом, придётся искать обходной путь. Над головой затрещало, и Айзек успел только наклониться над ребёнком, защищая от осыпавших их горящих кусков, болезненно жалящих везде, где они прикасались к коже.

По ощущениям минула целая вечность, но Айзек так и не смог найти выхода – возможно, он и вовсе бродил кругами, Пёс не взялся бы сказать. Ещё недавно редкие очаги пламени всё разгорались; вдохи отдавались болью за грудиной, а от нестерпимого жара кожа, казалось, лопалась. Отчаяние постепенно сменялось безразличием и болезненным отупением. Запнувшись, Пёс упал и остался лежать, не в силах подняться. Куда идти? Да и зачем, если он всё равно блуждает наугад. Ребёнок рядом был пугающе тих и неподвижен.

– Айзек…

Лёгкий, словно дуновение ветерка, голос.

– Айзек? Ты меня слышишь?

Разумеется, Пёс слышал его. И, разумеется, никак не реагировал. Да и как можно реагировать на бред, на вызванные жаром и удушливым воздухом галлюцинации?

– Айзек… Посмотри на меня, пожалуйста!

– Не буду. Тебя здесь нет, ты всего лишь бред.

И всё же Пёс поднял голову. Перед ним, сотканный из воздуха и света, стоял Савьо и умоляюще протягивал к нему руки.

– Вставай, Айзек, я помогу тебе, я проведу вас к выходу.

Пёс отмахнулся от него.

– Я никуда не пойду за фантомом.

– Я не фантом! Айзек, не губи себя! Не дело гибнуть из-за доброго поступка.

– Исчезни. – Пёс тяжело поднялся, осторожно взял младенца и, растерянно оглядевшись, поплёлся обратно.

– Стой! Нет! Не в ту сторону! Иди за мной, Айзек! Я знаю, где выход. – Савьо попытался схватить его за плечо, но рука прошла сквозь Айзека, словно это он был бесплотным духом, а вовсе не лекарь.

– Ну говорю же, ты мой бред, – подытожил Пёс.

Савьо рассерженно нахмурил брови.

– Ладно, пусть я бред, но ведь я же фантом друга, а не врага. Так почему бы не поверить мне? Просто попробуй! Тебе нечего терять, не найдя выхода, ты сгоришь заживо вместе с малышкой. И что толку? Айзек, я ведь твой бред! Так поверь своему бреду. Идём за мной, друг. – Савьо шагнул к охваченной огнём комнате и оглянулся. – Знаю, это выглядит устрашающе, но там спасение. Я выведу вас, идём.

– Будь я проклят… – Айзек обернул младенца полой куртки и шагнул следом за едва различимым силуэтом Савьо в наполненную жаром и густым дымом комнату. – Я верю химере…

Но, несмотря на нелепость происходящего, Савьо уверенно провёл задыхающегося и спотыкающегося Айзека к выходу, выбирая наименее опасный путь среди стонущих под огнём стен. Оказавшись на улице, Пёс рухнул на колени и опёрся рукой о снег, второй продолжая прижимать к груди крошечное неподвижное тельце. Хриплый кашель душил его, а голова шла кругом.

– Куртка! Куртка! – голос Савьо ввинчивался в сознание.

– Что? – Пёс бессильно уронил голову.

– Она горит! Айзек!

Наконец, Пёс понял, чего хочет Савьо, и сдёрнул с себя занявшуюся куртку. Отшвырнув её в сторону, он с трудом заставил себя поднять младенца и отойти от готового в любой миг рухнуть дома. Вновь упав на колени в снег, он смотрел на полыхающее здание и не верил, что сумел выбраться оттуда, дышал и не мог надышаться.

Пронзительный женский визг смешался с гулом пожара.

«Привлекла внимание карателей, надо уходить», – машинально отметил Айзек.

– Моя дитка! Моя доча! Исполати богам, ты спас ейну! – Незнакомка опустилась в снег возле Айзека и осторожно забрала у него крошечный свёрток.

– Ты кто? – хрипло поинтересовался Пёс.

– Лайна. Я укрылася здесека, но наймиты сыскали нас. Они подп’лили склад, а мя свели c собой… Они… Они… – Женщина запнулась. – Я утекла, но боялася, што моя дитка сгорела. Тя боги послали. Не знамо, как и оплатити!

Айзек посмотрел на избитую женщину в порванной одежде, она, рыдая, склонилась над девочкой. Сбежать от карателей – это было поистине чудом. Видимо, в своей самоуверенности те решили, что всё равно никуда ей не деться. А быть может, хотели, чтобы перед смертью она узнала, что сталось с заживо сгоревшей дочкой.

– Просто помни, что не все мужчины – сволочи.

– Исполати, – прошептала Лайна, прижимая к себе пугающе тихую малышку. – Исполати…

Пёс кивнул и попытался встать, но тело отказалось подчиняться, и он повалился на покрытый сажей снег. Лёжа на спине и глядя в затянутое дымной мутью небо, Айзек слушал, как женщина колдует над младенцем, пытаясь привести того в чувство. И едва он закрыл глаза, как раннее утро огласил обиженный, громкий крик спасённой им девочки.

– Жива, – прошептал Пёс, не открывая глаз. – И я, кажется, жив. Спасибо, Савьо.

– Пожалуйста, друг, – шепнул мгновенно унёсшийся вдаль ветер.

– Во-о так. – Лайна закончила перевязывать обожжённую ладонь Айзека и покачала головой. – Уж я вовек не забуду, што ты сделал для мя. Сунуцца в пожар за малой. Я в долгу пред тя, Айзек. Ты жи спослан богами до нас.

– Тоже мне, нашли спасителя, – проворчал Пёс, осторожно шевеля пальцами пострадавшей руки. – Я сделал, что считал нужным.

– И п’шёл поперёк карателям. Не всяк решицца. – Женщина сжала его плечо и улыбнулась. – Исполати!

– В кладовой сыскалися травы. Они поменьшат боль. – Гельда принялась толочь в деревянной чаше резко пахнущие листья.

– Сильно? – Айзек постарался задать вопрос как можно небрежней. Но голос оставался хриплым от дыма, а кожа на лице зудела и чесалась.

– Што сильна? – не поняла Гельда.

– Всё сильно плохо? Лайна твердит одно и то же – якобы ничего страшного, всего пара ожогов. Но я вижу, как на меня смотрят люди в церкви. Особенно дети.