Сейчас, скитаясь с Иленом и Саламандром по Северному Королевству, Савьо видел следы войны, они оказывалась то ближе, то дальше от неё. Когда они попадали в глухие районы, где жители даже не подозревали, что два брата не поделили земли, так легко было поверить, что война – лишь слухи. Но потом они снова встречали разорённые крепости, виселицы вдоль дорог, деревни, где жители хватались за вилы, завидев вооружённых людей, – такие места Саламандр предпочитал обходить стороной, избегая столкновений. Пару раз дорогу им преграждали сколоченные наспех шлагбаумы: кусок герцогства Эйре, ставший вдруг вражеской территорией, и воины, что хозяйничали там, не слишком жаловали бредущих невесть куда трёх мужчин при мечах. Война была везде – и словно нигде одновременно. Герцогство Эйре продолжало своё ежедневное, размеренное существование: зажиточным горожанам ещё не скоро придётся затянуть пояса – если вообще придётся, для бедняков же происходящее и вовсе не имело значения, лишь бы не мешало готовиться к зиме.

Вот и городишко, где они остановились, совсем недавно перешёл под контроль герцога Биргельнфелла – Савьо потребовалось время, чтобы запомнить сложно выговариваемое имя брата герцога Эйре. Улицы полнились мужчинами в непривычной пёстрой форме – но на том различия и кончались. По-прежнему были открыты таверны, горожане толпились на улицах, судача о том, какая теперь начнётся жизнь и изменится ли она к лучшему. Даже рынок работал – торговцы пару дней опасались выставлять товары, но вскоре убедились, что и вражеские наёмники любят сорить деньжатами, полученными за победу.

Савьо коротал вечер в зале таверны. Илен и Саламандр ушли, и лекарь не желал знать подробностей: пусть останется при них, кого они там выслеживают и убивают. Отодвинув в сторону кружку с разбавленным пивом, Савьо жевал подгоревшие овощи и вполуха слушал сплетни наёмников – разумеется, все они были про войну. Хаяли герцога Эйре, хвалили своего – всё как обычно, и бесконечно кичились тем, скольких убили, в какой заварушке поучаствовали. Савьо было тошно от их бахвальств, ведь за каждым таким «трофеем» стоял некогда живой человек. Да ещё внутренний голос подливал масла в огонь, твердя, что Айзек вполне мог оказаться одним из убитых.

Савьо сжал ручку кружки так, что полыхнули болью уже зажившие суставы. Нельзя об этом думать: начнёт – и не будет спасения. Совесть изведёт и загрызёт за то, что сдался, поверил Саламандру, что среди круговерти войны не отыскать одного наёмника. И пока Айзек там, среди смертей и убийств, Савьо не занят ровным счётом ничем. На что он спускал свою жизнь? На то чтобы страдать от бессилия и бесполезным грузом таскаться за Иленом и Саламандром?

На стул напротив рухнул запыхавшийся Илен, и Савьо от неожиданности едва не опрокинул кружку.

– Небольшие проблемы, – оскалился ученик Саламандра. Сердце Савьо пропустило удар: он никогда ещё не видел Илена таким, проявилось в нём что-то опасно-кровожадное, он сейчас был до ужаса похож на Айзека.

– К-какие проблемы? – уточнил Савьо, непроизвольно отодвигаясь.

– Небольшие. Если уйдём тихо. Саламандр выводит лошадей.

– Вещи…

Илен потёр ссадину на лбу и поднялся.

– Лучше потерять вещи, чем жизнь. За мной. Быстро, но без суеты.

Последующие дни Айзек помнил плохо. Он либо мучился от грызущей нутро боли, либо проваливался в вызванный маковой настойкой сон: тяжёлый и тревожный. Он не бредил, но и не спал как следует, а окончательно проснуться тоже не получалось. Словно сквозь толщу воды он видел, даже скорее смутно ощущал, как кто-то проверяет и меняет повязку, поит его, порой что-то говорит. А в голове раз за разом вставали картинки ночного нападения: хитрая маскировка, незаметно проникшие в сердце укрепления враги… Уж слишком знакома была эта тактика. Разумная часть силилась пробиться сквозь туман боли и макового опьянения: это не могли быть идущие – не стали бы матёрые убийцы размениваться на то, чтобы освобождать форты, просто хорошие лазутчики, отлично натасканные, умелые. И всё же в полубреду ему снова и снова мерещились идущие – и приходили они по его душу.

И он до жути боялся однажды услышать в голове голос Вларики. Ведьма шла по его следу, ориентируясь на эмоции – то, чем она питалась долгие месяцы, то, из чего плёлся узор его жизни, а сейчас в нём было столько боли и страха… Он и вправду видел ведьму почти каждый раз, как проваливался в вязкую, не несущую отдыха дремоту, но, слава всем богам, это оказывались лишь сны. Похоже, дерзкий план Пса работал – ведьма не могла разглядеть мечущуюся душу любовника за нагромождением чужих страданий. Но как же он проклинал ту цену, что приходилось платить! Как он ненавидел войну, как он устал от боли!

И от воспоминаний. Проведённые с Вларикой месяцы, её приказы, которым почти невозможно было противиться, её выпивающее душу колдовство, её власть над ним, – они нагоняли в каждом сне, и не было спасения. Задыхаясь от ужаса, Айзек раз за разом просыпался, лишь чтобы, заснув в следующий раз, снова увидеть ведьму. Забвение спасало от боли – но там, в его снах, всегда ждала она.

– Пёс!

Голос врача вырвал из очередного кошмара. Айзек огляделся, ища мужчину.

– Добрый, наверное, день, – сипло проговорил Пёс. – Не знаю точнее.

– Вполне сойдёт за день. Ну, как твоё самочувствие? – Врач присел на край койки. Намеренно-беззаботный тон настораживал: была в нём какая-то фальшь.

– Терпимо.

– Ничего. Скоро снова встанешь в строй. – Улыбка сошла с лица врача. – Твои шрамы на спине. Это не следы от ранений, я бы сказал, что это кнут. Или хлыст. Откуда они? Ты был в плену? – Он всмотрелся в глаза Пса и тише добавил: – Ты был рабом?

Злость и стыд мгновенно вспыхнули в душе Айзека. «Раб». Даже столько времени спустя это звучало унизительно: кнут, оковы и бесконечные побои. Врач примирительно улыбнулся.

– Не хочу тебя обидеть. Но… – Крошечная пауза, показавшаяся Айзеку зловещей. – Тот, кто столько перенёс, наверняка не боится грязной работы. Я прав?

Мурашки побежали по спине Пса – ему совсем не понравился ни этот взгляд, ни вкрадчивый голос. Что-то крылось за ними, и вряд ли это что-то сулило ему добро.

Постепенно боли отступали и раны заживали. Бывший отряд Айзека, из которого, по россказням наёмников, выжило меньше трети, отправили куда-то. Про Пса же все словно позабыли, и он понятия не имел, куда девать себя.

Здесь, на отвоёванной с таким трудом территории, оставили врачей и возводили домики для госпиталя. Война вяло тянулась, наперекор зиме и снегам. Раненых было немного, и лекари, от нечего делать, принялись предлагать услуги следующим через перекрестье путникам – вскоре вести об этом разлетелись по округе, и в госпиталь потянулись больные да хворые. Одинокий форт со временем вполне мог превратиться в небольшое селение – но это потом, а пока Айзек застрял там, размышляя, не пора ли сбежать и прибиться к какому-нибудь отряду. Как можно скорее вернуться в гущу войны – эта мысль неотвязно зудела в голове. Пока Вларика не почувствовала его. Пока кто-то из идущих не оказался рядом по чистой случайности, ведь война – кормушка для Ордена, даже если в форт пробрались не они, лучше перестраховаться и спрятаться понадёжнее. Или улизнуть из Королевства вовсе – что могло оказаться совсем не просто.

– Вижу, ты выкарабкался.

На пороге его палатки возник мужчина, его лицо казалось смутно знакомым.

– Мы встречались, но я не могу вспомнить, где…

Припадая на левую ногу, мужчина прошёл к ближайшей койке и опустился на неё.

– Не слишком удивительно, учитывая, в каком состоянии мы нашли тебя. То ли жилец, а то ли мертвец.

– Вы были среди подкрепления? – предположил Айзек, пытаясь ухватить воспоминание. Но нет – тогда было темно, да и соображал он не слишком хорошо.