– О да, я прекрасно помню тот наш разговор. Ты сказала, что во дворце развелось много новообращенных, но не смогла доказательно объяснить, что в них плохого. Тебе они не нравятся, потому что они – ответвление иудаизма, к которому ты так расположена.

– Да их все ненавидят! Они отказываются участвовать в римских богослужениях, втайне встречаются по ночам, а это, как ты знаешь, запрещено законом. Они поклоняются человеку, который был казнен как предатель Рима. Мне продолжать?

– Не стоит.

Теперь я припомнил, что Поппея весьма иррациональна в этом вопросе, а у меня не было настроения выслушивать обличительные речи.

Я сделал глубокий вдох, выдохнул и озвучил свое решение:

– Надо умилостивить богов, которых мы могли оскорбить. Я проведу все надлежащие ритуалы. Надеюсь, это успокоит людей и слухи сойдут на нет. В противном случае…

В противном случае мое правление окажется под угрозой.

На этом наш разговор с Поппеей завершился.

После обеда я стоял у окна и смотрел вниз, на дворцовые земли, где все еще стояли палатки и шатры, но теперь, когда люди начали возвращаться в город или разъезжались по другим местам, временных жилищ заметно убыло. Всю отведенную для беженцев территорию освещали факелы.

Факелы…

Я вспомнил мужчин, которые в самый пик Великого пожара забрасывали в горящие дома факелы и возносили хвалы Иисусу. Вспомнил и о тех, которые говорили, что исполняют чью-то волю. То есть были те, кто намеренно поджигал дома, и я видел это собственными глазами.

И еще… О чем Поппея так настойчиво спрашивала Павла? Что-то о конце времен… О том, каким будет возвращение Иисуса… Твердила, что в конце времен мир охватит великий огонь и принесет его Иисус.

Да, Поппея обвиняла их лидера в том, что он утверждал, будто пришел на землю, чтобы разжечь великий огонь, и сожалеет, что этот огонь еще не разгорелся.

Павел тогда уклонился от прямого ответа, не стал ничего отрицать, просто сказал, что он не слышал, чтобы Иисус так говорил. Но правда в том, что Павел не слышал речей Иисуса, потому что никогда его не встречал!

Мне следовало больше узнать об этой секте, только подход должен быть не таким предвзятым, как у Поппеи.

Наступили священные дни примирения. Я сверился с книгами сивилл, которые удалось спасти из храма Аполлона на Палатине, и они указали мне путь – вознести мольбы Вулкану, Церере и Прозерпине, после чего устроить открытый для всех пир. Обряды в честь Юноны должны были провести римские матроны.

Время было на моей стороне. После пожара минул месяц, город уже начал приходить в себя, и на носу Вулканалии[52].

Алтарь Вулкана стоял на Форуме, неподалеку от мундуса Цереры[53]. Раз в год с этой глубокой полусферической ямы сдвигалась огромная каменная плита, чтобы позволить душам умерших пребывать среди живых. Также это было место, где исчез основавший Рим Ромул.

Двадцать третьего августа, в ежегодный день Вулканалий, я стоял перед его алтарем рядом с курией и произносил ритуальные молитвы. А чтобы умиротворить Вулкана и в будущем защитить нас от огня, поклялся в его день установить алтари по всему городу.

Весь Форум у меня за спиной заполнили толпы простых людей, я чувствовал, как они за мной наблюдают.

На следующий день, двадцать четвертого августа, когда с мундуса торжественно сдвинули каменную плиту, я молил Цереру и ее дочь принять пожертвования и услышать мои молитвы.

По завершении ритуала повернулся к людям. Толпа сливалась в одно большое пятно, но мне было радостно видеть на сером фоне Форума цветные одежды горожан.

– Обряды чествования Юноны проведут матроны Рима, – провозгласил я. – Ее храм вычистят, а ее статуи омоют свежей морской водой. Затем начнутся ночные бдения и пиршества. Матроны будут пировать за закрытыми дверями в своем узком кругу, мы же после захода солнца устроим пир здесь, на Форуме, и вы все приглашены.

Толпа радостно взревела.

Пришлось возвысить голос:

– Будем праздновать возрождение Рима! Боги благословляют нас. Вы знаете, что Великий пожар начался именно в тот день, что и смертоносный пожар четыре сотни лет назад, когда галлы разграбили и разрушили бо́льшую часть Рима. Но тогда священные гуси Юноны на Капитолийском холме предупредили об атаке врага и римлянам многое удалось спасти. И снова храм Юноны уцелел. Но когда Рим восстанавливался, работы проводились в спешке, их организация никуда не годилась. И сейчас я здесь, на священном месте Ромула, обещаю ему, что план нового города будет детально, до мелочей продуман. Он станет еще величественнее, и отстроим мы его так же быстро, как и прежний, но более тщательно.

Я, ваш император, обещаю: ровно через год вы будете стоять здесь, на Форуме, и любоваться новым Римом. Вы будете щуриться и моргать от его блеска, а ваши ноги будут ступать по великолепным мраморным плитам.

После этого я наклонился и бросил подношение в мундус. Он был таким глубоким, что я не мог услышать, как оно упало на дно. А затем прошептал в темноту тайное имя Рима, и священный город вернулся к жизни.

На краю Форума был установлен огромный стол, а вокруг него – кушетки для примерно пяти десятков высокопоставленных гостей. Я пригласил некоторых сенаторов, священников, которые служили в определенных храмах, а также военных командиров и богатых патрициев.

Кроме того, я распорядился, чтобы по всему Форуму расставили две сотни столов с бесплатной едой и напитками. Люди свободно ходили между столами, угощались и даже имели право подойти к императорскому столу. И многие этим правом воспользовались. Я приветствовал каждого, вставал со своей кушетки, чтобы выслушать тех, кто хотел поделиться со мной своими заботами и тревогами.

В большинстве своем люди были оглушены тем, что с ними стряслось, и потрясены тем, что я им пообещал. Никто не выказывал недовольства и не сомневался в моей искренности. Возможно, составители донесений о том, что люди винят и проклинают меня, преувеличивали доходившую до них информацию. Либо обвинения в мой адрес поступали от определенной группы или прослойки людей. А может, те, кто приближался к моему столу, скрывали свои истинные чувства.

Вернувшись на кушетку, я посмотрел на стоявший напротив пульвинар – церемониальное мягкое ложе для присутствующих на сакральных событиях богов.

На пульвинаре стояли статуэтки Вулкана, Цереры, Прозерпины, Юноны и Клавдии Августы. Клавдия – моя умершая во младенчестве дочь. После ее обожествления Сенат проголосовал за то, чтобы запечатлеть ее образ на пульвинаре Большого цирка.

Я смотрел на статуэтку. Скульптор никогда не видел Клавдию и потому изваял идеального ребенка с совершенными чертами лица. Но возможно, оно и к лучшему, мне было бы невыносимо больно увидеть ее такой, какой она была при жизни, а сейчас я просто смотрел на некий символизирующий ее образ.

Я потянулся к Поппее и взял ее за руку. Она тоже глядела на статуэтку.

«Увидишь, я отстрою Рим, который будет достоин твоей памяти», – мысленно пообещал я Клавдии.

Спустя несколько дней Фаон, мой секретарь, отвечающий за управление счетами и распределением доходов, положил передо мной на стол свиток и тут же отступил назад.

– Ты ведешь себя так, будто это не документ, а ядовитая змея, – заметил я и взял смету.

– Змея не змея, но определенно нечто ядовитое, – отозвался Фаон.

Я развернул свиток и посмотрел на заполнявшие всю страницу сверху донизу столбцы цифр. Наконец добрался до итоговой суммы и не поверил своим глазам.

– Двадцать две тысячи миллионов сестерциев?

– Такова сумма, к которой я пришел, – она покрывает все расходы.

Фаон редко хмурился, не хмурился и сейчас, он вообще по натуре был жизнерадостным и оптимистичным человеком.

– Если рассматривать это как сделку, тебе и только тебе я бы за сколько купил, за столько бы и продал, – сказал Фаон и развел руки в стороны. – Но я бедный человек.