Я видел все это как наяву, как будто я уже все это построил.

А возведенный на южном склоне холма павильон будет притягивать солнечный свет и переливаться в его лучах так, что единственным его именем может быть только «Золотой дом» и никакое другое.

Время пролетело так быстро, что, выйдя из комнаты, я даже вздрогнул, когда меня встретили лучи восходящего солнца.

– Спасибо тебе, Аполлон, – вымолвил я. – Даю слово, построенный мной город будет достоин тебя.

Когда я тихонько вернулся в спальню, Поппея еще спала.

Может показаться странным, но после двух лет жизни вместе я, глядя на супругу, скорее видел совершенное произведение искусства, нежели живую, дышащую женщину, настолько она была великолепна.

Для меня, в моем воображении, Поппея ассоциировалась с Еленой. Это благодаря жене я понял, что Елена была реальной женщиной, а не каким-то плодом воображения Гомера.

И вот я стоял и смотрел на Поппею.

Она лежала на боку, лицом к залитому утренним светом окну. Тончайшее покрывало сползло вниз по ее ногам. Солнечные лучи подсвечивали янтарного цвета волосы. О, эти богатые и глубокие оттенки, манящие и сладкие, словно мед!

Поппею ничуть не беспокоили посылаемые Аполлоном лучи. А разве могло быть иначе? Ведь она однажды играла в пантомиме роль Дафны – нимфы, которая предпочла превратиться в лавр, лишь бы не достаться Аполлону.

Уже потом Поппея призналась, что это для нее я – Аполлон, которому она готова с радостью отдаться. Но она просто любила мифы, а на самом деле на такое сравнение с богом ее вдохновили мои светлые вьющиеся волосы. И еще то, что я играл на кифаре.

– Хватит уже на меня смотреть, – сонно пробормотала Поппея. – Я прекрасно тебя вижу, а ты все еще пожираешь меня глазами, как мечтающий о женщине мальчишка.

Она медленно села и повернулась в мою сторону. Ее волосы золотистыми волнами упали до самой талии.

– Ты любого превратишь в мечтающего о женщине мальчишку… или девчонку. – Я рассмеялся, хотя на самом деле смутился.

И еще в этот момент у меня промелькнула мысль: а люди, чей взгляд я неожиданно для них ловлю на себе, тоже испытывают подобную неловкость?

– Жутко выглядишь, – позевывая, сказала Поппея. – Ты хоть вообще спал?

– Нет. А что, заметно?

– Да. И знаешь, красота требует принести ей в жертву отведенное на сон время. Почему бы тебе не пойти на такой шаг?

– Я к ней не стремлюсь. Красота – это твое поприще, куда мне? Но позволь показать тебе, на что я променял отведенное на сон время.

И прежде чем Поппея успела что-то возразить, я схватил ее за руку и потянул из кровати.

– Подожди, ну что ты делаешь?! – запротестовала Поппея. – Не могу же я вот так отсюда выйти!

– Брось! Мы просто перейдем в соседнюю комнату. Идем же! – И я потянул ее за собой туда, где всю ночь проектировал будущий Рим.

Стражники в коридоре демонстративно отводили глаза в сторону, будто ничего не видят.

– Сюда! – с энтузиазмом воскликнул я.

Теперь, когда комнату заливал естественный солнечный свет, стол с проектом будущего Рима смотрелся куда лучше, чем ночью.

– Я это сделал! Спланировал город!

Я указывал пальцем на каждый деревянный брусок и кубик по отдельности и объяснял, что они означают, называл отмеченные мелом улицы и дороги.

А Поппея просто стояла и, широко открыв глаза, смотрела на эту картину. Может, еще не совсем проснулась?

Наконец она удивленно вскинула брови:

– И ты за одну ночь все это сделал?

– Ну, не совсем. До сегодняшней ночи совещался с моими архитекторами и, что важно, с инженерами.

– Это же, как ты говоришь, заново отстроенный Рим. Ты понимаешь, что твой проект повергнет людей в шок?

– Мнение современников меня не волнует. То, каким увидят Рим люди будущего, – вот что по-настоящему важно.

– К несчастью, мы обречены жить с теми, кто находится рядом с нами здесь и сейчас, – заметила Поппея и, выдержав паузу, улыбнулась. – Но этот проект – просто чудо. А где же дворец? Я его не вижу.

И тут я взмахом руки указал на место, которое в будущем будет называться Золотой дом. Павильон на склоне холма и далее – дворец на берегу озера.

– Вот здесь он и будет.

Поппея прикоснулась рукой к макету и, оценив, заметила:

– Отличное расположение. Вид на Форум… просто прекрасно. И мне очень, правда, очень нравится этот длинный фасад.

– Это еще не все.

Я принялся пояснять, что и как будет построено дальше – озеро, террасы с садами, портики, вестибюль…

Пока говорил, в голову пришла еще одна грандиозная идея.

– А в вестибюле под открытым небом будет воздвигнут колосс… Да! Он будет посвящен Аполлону, ознаменует новую золотую эру и превзойдет Колосса Родосского[44].

– Насколько? – встревоженно спросила Поппея.

– Настолько, что будет виден отовсюду. На Родосе колосс высотой в сто футов, – стало быть, мой должен быть не меньше ста двадцати. И он будет из позолоченной бронзы. – Тут я рассмеялся. – Но ты не волнуйся, у нас уйма неотложных работ, так что на колосса мы будем тратиться только по их завершении.

– Считаешь это разумно?

– Ты о колоссе? Я же сказал: им мы займемся в последнюю очередь.

– Нет, сейчас я о твоей идее превратить центр Рима в твои личные земли.

– Но в реальности они не будут моими частными владениями. Все, за исключением павильона, будет открыто для людей. Как то пространство в Антиуме: набережная, сады и театр. Таким образом я верну Рим его гражданам.

– Ну, простым людям, положим, это понравится, но богатым, которых ты отселишь с их участков, вряд ли.

Я уже упоминал о том, что моя супруга была женщиной практичной, и я высоко ценил это ее качество, но в тот момент оно вызывало у меня нечто вроде досады или раздражения.

– Для кого-то большие перемены всегда связаны с потерями, тут уж ничего не поделаешь. Перемены – это одновременно и награда, и наказание, добро и зло, которые изливает на нас из своих чаш Зевс.

– Мне надо одеться. – Поппея плотнее запахнула шелковый халат. – Идем со мной, ты так редко у меня бываешь.

Все правда – в ее покоях мне всегда было душно, как в некой насыщенной теплом женственности оранжерее, и поэтому я старался пореже туда наведываться. Но тем утром у меня еще кружилась голова от испытанного после планировки нового Рима упоения, и я чувствовал себя защищенным от любых сюрпризов. В общем, я согласился пойти с Поппеей.

Ее покои были почти такими же просторными, как мои, а вот прислуга гораздо многочисленнее, – вероятно, для обслуживания императрицы требуется больше людей, чем для обслуживания императора. Или все дело именно в самой императрице?

Поппея не любила утренний свет, и потому ее покои располагались в западной части дворца.

«Я предпочитаю предвечерний свет, – как-то призналась она. – Косые лучи солнца… Ощущение завершенности… Волнение от приближения ночи… Вот что я люблю».

Солнце поднялось уже достаточно высоко, но, сообразно вкусу Поппеи, ее покои все еще были погружены в полумрак.

Как только она вошла в свою комнату, слуги поклонились и раздвинули шторы.

Ее кровать, устеленная гладкими шелковыми покрывалами с разложенными по ним такими же несмятыми подушками, – настоящий павильон удовольствий, здесь никто не захотел бы терять время на сон.

Я не отрываясь смотрел на кровать, но рядом было слишком много людей… Впрочем, Поппея, когда у нее возникало желание, легко и без всякого смущения отсылала их из своих покоев.

Она определенно заметила, как я смотрел на ее ложе, но в то утро не была расположена разделить его со мной. Вместо этого она прошла к туалетному столику, на котором были расставлены флаконы и баночки самых разных форм и размеров – настоящие сосуды красоты, выполненные из серебра, тонкого стекла и алебастра.

Поппея взяла зеркальце и критически посмотрела на отражение своего лица.