– Мы придем туда, доставим провизию и обязательно предоставим убежище для ночлега, – заверил я.

Люди еще продолжали что-то кричать и возмущаться, но, как только мы начали действовать, все стихло.

Баллисты развернули в сторону домов на границе с пожаром. Преторианцы ждали сигнала, а когда его получили, выпустили камни из своих орудий.

Нанесенные с близкого расстояния удары особенно мощные. Каменная кладка и деревянные балки сминались, как бумажные листы. Снаряды баллист влетали в дома, пяти или шести хватало, для того чтобы закончить работу, – дома на глазах превращались в груды щебня и щепок.

Мы продвинулись в следующий квартал и снова нанесли удар по огненной твари.

К полудню подножие Эсквилина окружало кольцо снесенных зданий шириной в четверть мили, после чего мы залили все разрушенные дома смешанной с уксусом водой.

– Отличная работа, – сказал, отсалютовав своим людям, Тигеллин. – А теперь возвращайтесь в лагерь и отдохните.

Преторианцы отступили в свой лагерь, который располагался за границами города и выше его уровня, где пожар им точно не грозил, а мы поднялись обратно на Эсквилин.

Теперь оставалось только ждать.

И еще можно было напиться.

Началось с того, что по распоряжению Нимфидия принесли амфоры с вином и он заявил, чтобы мы пили вволю, потому как этого заслужили.

Усталость, страх, напряжение… Все пережитое за последние часы изрядно нас ослабило, и вот теперь за дело взялся Бахус.

Очень скоро мы все сидели на земле и потягивали вино, кто-то распевал песни, кто-то плакал, размазывал по щекам слезы и что-то невнятно бормотал себе под нос. А я все смотрел на полыхающий внизу огонь. Даже с моим слабым зрением можно было разглядеть и оценить разницу напора, с каким распространялась эта тварь.

В одних районах города она полыхала, в других – окрасилась в темно-багровый цвет, а в третьих – переливалась голубоватым светом. Это было похоже на россыпи подсвеченных изнутри рубинов, сердоликов, цитринов и топазов.

Такое зрелище нельзя описать словами, я просто смотрел на охваченный огнем Рим и пытался удержать свой страх в узде.

Я иду по маковым полям, красные цветы раскачивает ветер, в небе, над головой, рассекая воздух острыми крыльями, парит ястреб.

Кто-то за пределами моего сна, но возле самого моего уха кричит:

– Цезарь, цезарь!

Я открыл глаза – и маковое поле растаяло в воздухе. Передо мной возникло лицо Тигеллина. Я вернулся в реальный мир.

– Что?

Что еще? О каком очередном кошмаре он явился мне сообщить?

– Сработало! – воскликнул Тигеллин. – Огонь остановился. За ночь он подошел к нашей заградительной полосе, но не смог ее преодолеть. И теперь он слабеет по всему городу. Ему больше нечего жрать!

Я резко сел на кровати, свесив ноги.

– Потому что пресытился и все обратил в пепел?

Это не победа.

– Нет, не всё, – покачал головой Тигеллин. – Он мог еще много чего сожрать, но противопожарная полоса не дала ему этого сделать.

Мне не терпелось увидеть результат нашей битвы, и я, быстро одевшись, чуть ли не бегом выскочил из шатра.

На вершине холма собрались толпы людей и царила оживленная атмосфера. Все смотрели на город, где лишь в нескольких местах еще дергались, словно в агонии, слабые языки пламени, а вот дыма было в избытке. Люди радостно вопили, размахивали руками, смеялись… некоторые истерически.

Глядя на них, я легко догадался, что это не вигилы и не преторианцы, – скорее всего, эти люди поднялись на холм в поисках безопасного места.

Судя по их утонченным лицам и осанке, они не были простолюдинами, – похоже, это были владеющие виллами на побережье аристократы, которые, услышав о пожаре, поспешили в город, чтобы узнать, уцелели ли их дома. Некоторые были похожи на преуспевающих зажиточных торговцев.

Кто-то окликнул меня радостным голосом:

– Цезарь!

Я обернулся и увидел моего главного секретаря Эпафродита.

– Наконец-то удача повернулась к нам лицом! – воскликнул он.

– Хвала богам, ты жив! – Все эти дни я безумно волновался за своих помощников. – Где ты был?

– С Фаоном, у него вилла в четырех милях пути по Номентанской дороге, далеко от всего этого.

Какое облегчение – Фаон, мой секретарь, отвечающий за управление счетами и распределением доходов, тоже жив.

– А твой дом?

– Не знаю. – Эпафродит пожал плечами. – Он во Втором районе. Слышал о том, как ты лично противостоял огню. Император в экипировке пожарного вышел в город с командой вигилов. Не думаю, что Клавдий решился бы на такое, – заметил он и рассмеялся.

– Он физически не смог бы, – отозвался я. Клавдий всегда делал то, что было в его силах, а большего боги от нас и не требуют. – А вот Калигула мог, но ничего не предпринял, просто наблюдал со стороны и забавлялся.

– И вот у нас император-воин! – воскликнул мой приближенный вольноотпущенник и с одобрением посмотрел на меня теплым взглядом карих глаз.

Эпафродит был сложен как бык, но при этом обходителен и приветлив. Почти все мои администраторы были вольноотпущенниками. Я так решил, потому что они, в отличие от сенаторов, не были амбициозными и надменными и действительно любили работать.

Эпафродит вернулся в город и постарался меня найти – это ли не лучшее доказательство правильности принятого мной решения?

В общем, у меня не было никаких сомнений в том, что, когда начнутся работы по восстановлению Рима, его помощь будет бесценна.

– Да уж, сам не ожидал, что во мне живет прирожденный воин, – с улыбкой признал я. – А теперь расскажи, что ты видел, когда возвращался в город.

– Я двигался с северо-востока, – начал Эпафродит. – На полях – скопления людей, многие нашли убежище в гробницах вдоль дороги. Все словно оглушенные этой бедой. Некоторые просто бродят по полям без всякой цели. Слышал, как люди призывали смерть, в слезах кричали, что потеряли все и теперь хотят избавления от страданий. Они просили дать им нож или яд или просто придушить их из жалости.

– Надеюсь, никто не откликнулся на их просьбы!

– А я надеюсь, что кто-то да откликнулся, – сказал Эпафродит. – Эти люди молили о смерти, жизнь уже ничего не сможет им дать.

– Но жизнь пусть совсем немного, но всегда может что-то предложить.

Смерть длится и длится, она никуда не денется, зачем спешить к ней навстречу?

Один поэт когда-то написал: «Когда-нибудь наступит день, в который ты неминуемо умрешь, а потом пройдет время, и ты будешь мертв уже очень-очень долго».

– Не спорю, императору ей всегда найдется что предложить, – согласился Эпафродит. – С другими это не всегда так.

– Цезарь!

Я обернулся. Передо мной стоял Кальпурний Пизон. Нас окружали почерневшие от сажи бойцы с огнем, и его появление на холме в великолепных чистых одеждах казалось неуместным.

Эпафродит дипломатично ретировался и растворился в толпе.

– Я молил богов, чтобы они тебя уберегли! – радостно воскликнул Пизон. – Некоторые начали распускать слухи о том, что ты будто бы ринулся на битву с огнем и даже забирался на охваченный пожаром Палатин.

– Все правда, – подтвердил я.

Пизон просто смотрел на меня, а я знал, о чем он в тот момент думал. Его красивое лицо выдавало его мысли: «Нет, любящий роскошь и поэзию император не осмелился бы на такое».

Но внук Германика и правнук Марка Антония осмелился.

– Да, это правда, – повторил я и выставил вперед руку с перевязанным ожогом так, будто это была моя награда за одержанную в битве победу. – И вот тому доказательство.

– У меня точно не хватило бы на такое духу, – признался Пизон. – На самом деле я только что прибыл из Байи[24]. Думаю, мои дома в городе уцелели, но спускаться туда небезопасно, так что и судить об этом пока рано.

Мне всегда был симпатичен Пизон, нравилось проводить время на его роскошной вилле в Байи, но я не слепой и прекрасно понимал, что он изнеженный и развращенный аристократ.