— … нет, ну если так. — Задумался Ральф. — А если не проснется?

— Две поставь. Или вообще все. За три будильника кто угодно проснется. Просто… Босс, нам же конец, если они дорогу до общины держат, — пожал я плечами. — А тут хоть какой-то шанс: если не выжить, то поквитаться.

Нервно побарабанив пальцами по рулю, Ральф все-таки кивнул, принимая план, завел машину и на самом малом ходу перепарковал за дальним поворотом.

— Бери что надо и смотри замок, — бросил он мне. — Я ставлю растяжки. Не шуметь! Не греметь! Не кричать! Дверью не хлопать — оставляй открытой.

— Принято, босс, — выбрался я вслед за ним из машины.

— Зачем только прятал, — хмыкнул Ральф, доставая гранаты и леску из тайника в сидении, и быстрым шагом заторопился обратно к просеке.

Самое страшное, что могло бы случиться, это если бы железные створки были попросту сварены между собой — нет замка надежнее. Так что подходил я к кованной и окрашенной в черный цвет решетке с определенной опаской — издали не понять, что там на стыке, опутанном крупными звеньями чугунной цепи. Но в этот раз повезло — дужки обеих створок замыкались отдельным замком. Еще один — крупнее — удерживал цепь. И оба замка идеально ложились на те, которые положено закупать городу — солидные, увесистые на вид, они были самой низкой ценовой категории. То есть, один размыкался подсунутой под дужку проволочкой, второй — имел оловянное литье внутри, поэтому легко ломался чем угодно, походящим на ключ, только силу приложи. Оба слегка проржавели, но это не играло никакой роли.

Проблема была в цепях, которые наверняка загремят, если скинуть замки. Так что пришлось скидывать с себя кофту и аккуратно закутывать железо рядом с замками. Потом снял брюки — под ними оставались трико — и тоже прижал все, что могло брякнуть лишний раз. И только после этого разомкнул дужки, но, подумав, так и оставил замки не снятыми.

Справившись, вернулся в машину — в одной рубашке было холодно, а вещи так и остались у цепей.

— Ты чего тут прохлаждаешься? — Вернулся недовольный Ральф.

— Замки открыл, с цепями помощь нужна — тяжелые, греметь будут. Я их вещами перемотал, но все равно… Еще бы петли смазать, — с надеждой посмотрел я на босса.

— Ага, еще бы обед из трех блюд и поспать часов двадцать… — Проворчал он в ответ. — Пошли цепи смотреть.

Минут двадцать мы занимались той еще адовой работой — снимали тяжелое, железное, сильно запутанное друг с другом, стараясь не издавать ни звука. Вещи мои, отданные на это в жертву, окончательно окрасились ржавым, а руки всерьез подрагивали. Ральфу приходилось не лучше — ему доставалось держать цепь на весу, пока я быстро перематывал ее мягким.

Тем сильнее тряхнуло напряженное тело звуком близкого взрыва.

— Валим! — Бросив цепь и замок на землю, мы побежали в сторону машины.

Створки забора остались закрытыми на дужку второго замка. Для него рано!

Воздух вспорола очередь из автомата — явно мимо, но ноги согнула непонятно откуда взявшаяся слабость.

Я схватил пистолет с сидения, замешкался.

— Не в машину, в здание! — Дернул меня Ральф в сторону бетонной коробки — там, где сбоку виднелось крыльцо пожарного выхода и спуск в подвал.

Второй взрыв! Дикий человеческий крик! Автоматные очереди!

— На лестницу, — Ральф первым забежал на крыльцо и замешкался перед закрытой дверью.

— Дай я, — обогнув его, я навалился на косяк, отжимая место замка, и дверь поддалась на себя.

Внутри был знакомый по школьному прошлому коридор со входами в кабинеты. Стены расписаны граффити, на полу — окурки сигарет и смятые пивные банки; дверей давно нет, а на потолке следы от разожженного костра. Так — метров десять, дальше, за уходящим в бок выходом, будет просто заброшка.

— Да просыпайся же ты, тварь! — Ругнулся босс, прижимаясь к стене.

Я тяжело дышал рядом.

На улице перестали шуметь. Там вообще все стихло, словно не было никого. Видимо, напоровшись на вторую растяжку, военные стали осторожнее — значит, третьего взрыва не будет.

— А если ее тут нет? Если ее нет⁈ — Схватил меня Ральф за воротник и встряхнул.

— Есть. — Глянул в сторону подвала и не смог сдержать улыбки. Плавный силуэт — мягкий, лишенный и малейших острых углов — бесшумно тянулся с пролома первого этажа наверх…

— Ты чего лыбишься? — Вглядывался в мое лицо босс. — Ты психопат? Или ты с военными?.. — Стало жестким его лицо.

Я ткнул его пистолетом в живот.

— Руки убери. — Посоветовал я ему.

— Бункер… Военные… Ну конечно!.. Это ты им сдал место, это не Дэвид! — Сверкая полными ненависти глазами, осторожно отступил он назад, поднимая ладони.

Его пистолет остался в кобуре, а у нас тут не ковбойские соревнования.

— Среди нас только ты псих, — я только головой покачал и отступил к двери.

Открыв дверь, я взвесил пистолет на руках, разрядил патрон и скинул обойму в руку. После чего перекинул Ральфу все по частям — он, не понимая что происходит, поймал…

— Я пошел в подвал, разбужу птицу. Стой и жди. Но хочешь — вали на машине, параноик старый. — Плюнул я. — Дебила кусок…

— Генри!..

Я спрыгнул с крыльца и сбежал по лестнице вниз, к выходу. Взгляд вверх — черный силуэт почти выбрался на крышу. С улицы слышны резкие команды загонной команды.

«Быстрее!»

Дверь в подвал обита железом, закрыта навесным замком. Но дужка слева крепится к деревянному косяку гвоздями, которые даже ребенок вытащит. Снять три гвоздя, открыть дверь…

Тварь уже на крыше, она скользит к краю. Слышны шаги армейских сапог по асфальту.

«Быстрее!» — бег по подвалу вперед, черно-белое зрение скорее мешает в этом нагромождении труб, внезапных поворотов и проходов. Но в этой темени оно лучше, чем ничего.

А еще — я видел им сиреневое сияние и упрямо пер прямо на него, то и дело ударяясь плечами, скользя на чем-то жидком и еле удерживаясь от падения. В лицо дышало уже не сыростью подвала, отчетливо тянуло мазутом. Вскоре все в воздухе было в нем, а ботинок чавкнул по маслянистой пленке, видимой в свете с улицы через отдушину.

Низкий гул раздался с улицы — так проезжает в ночи тяжелая фура, заставляя подрагивать все в доме. Испуганные возгласы, командный крик, и воздух наполнился оглушительной канонадой выстрелов.

«Уже рядом», — ноги уже по щиколотку утопали в нефти, а сиреневое обрело овальную форму, ослепляя глаза.

Удар по земле, словно сбросили бетонную плиту. Крики, выстрелы, выстрелы, крики. Исполненный боли нечеловеческий вопль, наполненный яростью и чуждой всему ненавистью. Снова крики — человеческие, отчаянные! Оглушающий рокот пулемета!

Я уже по грудь брел в нефти, пробивая дорогу руками через что-то плотное и мягкое на пути. Сиреневое лишило зрения — я видел только его. Что-то горькое осело на губах.

Я протянул руку, коснулся сиреневого — оно оказалось твердым и теплым. Зрение внезапно вернулось в нормальный режим, возвращая и масштабы. В руках было яйцо — белоснежное, с тонкими черными линиями. Вокруг, освещенное неярким светом сбоку из пролома на первый этаж, озеро нефти. И я в нем, в центре, на возвышении. На этот раз будто бы отказал слух — крики, выстрелы, скрежет металла, все еле пробивалось через звук собственного пульса.

«Я не смогу его забрать», — отчетливое понимание.

Понимание удивления Ральфа, если он еще не сбежал. Понимание гнева птицы, если она уцелеет в бою — она не успокоится, пока не найдет яйцо. Понимание, что военные даже патрон не потратят на предложение обмена найденного на мою жизнь — зарежут и отнимут.

Удар по яйцу сверху, чтобы образовались трещины. Руки испачканы нефтью, скользят — ненадежно освобождать одну руку. Вцепиться зубами, отдирая хрупкую оболочку. Взболтнуть содержимое, наклонить к себе и пить вязкую жидкость, растекающуюся по гортани и желудку приятной горячей волной. Пить, пить бесконечно, задыхаясь, но не обращая на это внимания — чувствуя, что все тело наполняется чем-то бурлящим, неистовым, безграничным. До дна, пока последняя капля не стечет в жадно подставленную глотку.