— То есть, проходная тебя не смущает? — усмехнулся я.

— Ой, да это ерунда все, — мама махнула рукой. — Там эти будки держат, чтобы дедов без куска хлеба не выпроваживать. Сидят, строжатся. Чувствуют себя при деле хоть. Меня другое смущает. Кто пойдет-то на концерт в цеху? Концерт — это же в праздничное нужно одеваться, а там… Бетонные стены и все, считай что. Или ты думаешь там ремонт сделать?

— А насколько там все аварийное? — спросил я.

— На голову пока не падает, если ты об этом, — усмехнулась мама.

— Значит, ремонт подождет, — подмигнул я. — А напряжение какое? То есть, вроде бы должно хватить, чтобы подключить аппаратуру и свет, но…

— Слушай, давай я тебя сведу с Николаем Борисовичем, и ты с ним все эти дела обстоятельно обсудишь, хорошо? — спросила мама.

— А ты сама не хочешь принять участие? — спросил я.

— Ой, да я ничего в этом не понимаю же! — отмахнулась мама.

— Это еще как сказать, — хмыкнул я. — Будто это кто-то другой наладил успешное швейное производство, пока все остальные сидят и тупят.

— Так что тут сложного-то? — мама пожала плечами.

— Вот именно, — улыбнулся я. — Ты же наверняка слышала всякие разговоры о том, что скоро у нас частную собственность начнут внедрять. Как думаешь, этот завод, если по чеснаку, он кому должен достаться? Кто его хозяин?

— Ну, директор, — сказала мама. — А может поделят как-то.

— Кто поделит? — спросил я.

— Ну, государство, — мама пожала плечами и внимательно уставилась на меня. — Ты к чему это все ведешь?

— Я просто подумал, что ты же сейчас здесь чуть ли не единственная, кто делом занимается на территории НЗМА, — сказал я.

— Еще Степаныч автосервис в гараже устроил, — сказала мама. — Машины чинит и транспортными перевозками занимается.

— Не логичнее ли будет, чтобы завод достался не директору, который делает какое-то ничего, а тем, кто реально площади для пользы дела использует? — спросил я.

— Так как я это сделаю-то? — спросила мама. — Кто меня спрашивать будет?

— Мам, ну вот что ты прибедняешься? — я покачал головой.

— А и правда! — мама тряхнула волосами и улыбнулась. — Чай будешь еще? Воткнуть чайник в розетку?

— А давай! — кивнул я. Мама встала, набулькала в старенький, видавший на своем веку всякое, электрический чайник воды из трехлитровой банки. Распечатала еще одну пачку печенья, открыла дверцу маленького «Саратова».

— Масла надо еще купить, — задумчиво сказала она. — Кончилось почти.

Я терпеливо ждал. Раз мама принялась «шуршать» по хозяйству, значит в голове ее идет напряженная работа мысли. Может быть, уже прикидывает, какой кусок завода она хочет заполучить и составляет список телодвижений, чтобы это сделать. А может вспоминает, как я ей походя посоветовал потратить деньги до Нового года, чтобы они не превратились в фантики.

Чайник зашумел. Мама выложила печенье на блюдце и поставила на стол. И масленку с оставшимся тонким пластиком масла. Села напротив.

— Так какой цех, говоришь, лучше подходит? — спросила она, прищурившись.

Домой я шел весьма довольным собой, людьми, Новокиневском, и даже всякий мусор на улицах и общая неухоженность мне сегодня в глаза не бросалась. Я свернул во двор, порадовался детским рисункам на асфальте, поздоровался с бабульками, устроившими, кажется, первое в этом году заседание на скамейке. Поднялся бегом по лестнице, прикидывая в голове, кому первому я сейчас позвоню. Как раз у всех сотрудников библиотек и музеев рабочий день закончился, значит можно и поговорить насчет концертов на их площадках. Больше всего мне, конечно, нравилась идея концерта в планетарии… Надо распланировать ближайшие пару недель концертами «ангелочков». Нормально так получится, демо-версия гастролей по области. Перед тем, как ехать в другие населенные пункты, откатать программу в городе…

Я открыл дверь и с порога услышал женские голоса. Ева была не одна.

«Блин, точно… — с некоторой досадой вспомнил я. — А вот и ложка дегтя в мой медовый день».

— … потому что это совсем неподходящая тема для шуток, — тихо, но уверенно сказала Ева.

— Вообще-то это касается только меня и Саши, — упрямо ответила Кристина.

— Добрейший вечерочек, — сказал я, появляясь на пороге кухни.

— Вова, ну скажи ей! — Кристина посмотрела на меня своими нереально-красивыми глазами. — Не могу я признаться Астароту сейчас, он же… Он же расстроится!

— Эх, веселого разговора, как я понимаю, у нас не предвидится… — полушутливо вздохнул я. Шутливость была эхом все еще хорошего настроения. А вот план на вечер энтузиазма не внушал. Хотелось как-то побыстрее все разрулить. И желательно с минимальными потерями.

Ева посмотрела на меня хмуро.

Кристина — со слезами и возмущением одновременно.

Я мысленно собрался. Так, что мы имеем? Беседа сейчас может пойти с максимальным накалом эмоций. И главное будет — не поддаться и не начать фонтанировать тоже. Моя цель, в общем-то четкая. Нужно, чтобы Кристина призналась Астароту, что беременность вымышленная. Это у нас незыблемая аксиома, я Еве обещал.

Но тут, как говорится, есть нюансы. Просто прожать Кристинку несложно. Но ведь тут такое дело… Если взять лопату и разрубить червяка пополам, то два получившихся червяка вряд ли будут любить тебя как папочку.

— Так, дамы, дайте мне десять минут, — сказал я, водрузив авоську с продуктами на подоконник. — Нам с вами предстоит мозговой штурм стратегического значения, а к этому нужно подготовиться. Вы не против?

«Хорошо, что я купил мороженое…» — подумал я, раскладывая продукты. Только нужно было что-то с ним сделать эдакое. Простые квадратные брикеты недостаточно романтично выглядят. Я вспомнил одну свою подругу из прошлого-будущего. Она была слегка двинута на ЗОЖ, но в хорошем смысле. У нее был прямо пунктик на красиво и вкусно. Она над каждым блюдом колдовала так, что можно было на слюну изойти, пока она потом выставляла свет, чтобы сделать фото для своих многочисленных подписчиков. Расстались мы довольно быстро, но кое-каким фишкам я успел у нее научиться. Пожалуй, сейчас был тот самый случай, когда можно было одну из них применить. Я поставил сковородку на плиту, кинул на нее кусочек сливочного масла. И пока оно растекалось желтовато-белесой лужицей, нашинковал на пластики яблоко.

Девушки наблюдали за мной с недоверием.

— Ты собрался жарить яблоко? — подозрительно спросила Кристина. Даже как будто забыв про слезы в глазах.

— Пять минут, Турецкий! — машинально ответил я, ссыпая яблоко в сковороду.

— Турецкий? — нахмурилась Ева. Но расшифровывать я ничего не стал. Сделал вид, что поглощен священнодействием помешивания яблок на сковородке. «Пожарьте яблоки до полупрозрачности и добавьте на сковороду ложку меда и корицу», — так звучал рецепт, который я запомнил. Мед, ага. Я достал из шкафчика литровую банку засахарившегося меда. Купил как-то у бабульки на стихийном базарчике возле остановки.

Поглядывая на сковороду, выколупал кое-как ложкой несколько медово-сахарных стружек. Посмотрел критически, как они плавятся на яблочных дольках. И выскреб еще немного меда из банки. Подсластить беседу же нужно, так что калорийность блюда оставим за кадром. Насчет корицы я уже как-то пережил здесь в девяностых некоторое приключение, когда искал корицу в палочках или хотя бы просто молотую. Но хрен там угадал! В теории она где-то была. Продавцы и другие посетители продуктовых про нее знали, и у кого-то был знакомый, кум которого третьего дня отоваривался на какой-то секретной базе, так вот он там и корицу тоже брал. В палочках. Но в магазинах на полках мне попадалась только корица с сахаром, и никак иначе.

Я сначала решил, что обойдусь без корицы. Потом разозлился… В общем, отрицание, гнев, депрессия, торг, корица с сахаром.

Мотивировал я себя очень просто. Это мне там у себя в будущем, в полтос, следить, сколько сахара я жру, было жизненной необходимостью, если я не хотел заработать себе диабет второго типа. Ну, были склонности, скажем так. Но сейчас-то я Вова-Велиал. Юный лосяра, чей растущий организм перемалывает любую жрачку и требует еще.