Они обменялись рукопожатиями, и Вадид подозвал официанта и сказал ему несколько слов по-арабски. Тот бросился выполнять заказ.

Вадид скинул куртку, под которой оказалась джинсовая рубашка, и, хлопнув Бартона по колену, сказал весело:

– Я испытываю такое чувство, как будто в моей жизни происходит очень важное событие. Я имею честь сотрудничать с мистером Кристофером Бартоном! С самим Бартоном из Скотленд-Ярда, леди и джентльмены! Никогда не мог даже подумать, что это может случиться.

Бартон смутился:

– Не такая уж я и знаменитость. Старый полицейский, скоро на пенсию. Но вот глядя на вас, я завидую новому поколению копов. Молодые, спортивные, великолепно знающие компьютерные премудрости! Это я должен восхищаться, радоваться, что работаю с вами!

Вадид покачал головой:

– Вы не только замечательный детектив, но и настоящий английский джентльмен, мистер Бартон… Разрешите, я закурю?

– Курите, конечно, – кивнул Бартон.

По сигналу Вадида официант раздвинул стеклянную дверь за его спиной, и он с удовольствием затянулся ливанской сигаретой «Сидарз».

– Первая сигарета за день, – сказал Вадид. – Знаете, я курю всего четыре сигареты в день.

– Это не имеет значения, – покривился Бартон. – Что одна, что тридцать. Если даже вы курите мало, то портите здоровье все равно.

– Вы никогда не курили?

– Я и сейчас иногда курю. Трубку. Но если куда-то еду, не беру ее с собой. Такая превентивная мера. Кстати, где вы изучали английский язык с американским произношением?

– Я учился в Америке. Целых пять лет.

Им принесли ливанский кофе в микроскопических чашечках и две плиточки ливанского шоколада с мятой.

– Теперь мы можем начинать беседовать как настоящие ливанцы, – засмеялся Вадид. – Вы, наверное, знаете, что у нас разговор без чашки кофе не складывается.

– Тогда начнем. Закончено ли дело об убийстве?

– Теоретически да. Практически оно будет тянуться еще месяца три. Будут собираться справки, документы, будет постановление суда, официальный отчет, соответствующие письма в ваше посольство, в МИД, в МВД, семье погибшей. Но все, что нужно было знать детективам, они, судя по всему, знают.

– Если знают они, то, насколько я понимаю, знаете и вы.

– Полагаю, что да.

– Первый вопрос: знал ли убийца женщину?

– Он утверждал, что знал. И раз десять ее отвозил из посольства домой, почти всегда поздно вечером. Она даже просила диспетчеров компании «Такси Томми», чтобы они присылали ей Малика. Видимо, у них сложились приятельские отношения.

– Он относился к ней по-дружески, а потом попытался изнасиловать и убил.

– Он не признался, что убил ее.

– Что? – встрепенулся Бартон. – А в наших газетах писали, что он сознался в содеянном.

– Ничего подобного. Он вообще был обвинен в преступлении на основании съемок камер видеонаблюдения. Никаких свидетелей преступления нет, и это, видимо, дало ему право все отрицать.

– То есть ни его самого, ни его машину никто не опознавал?

– Был опознан номер его машины.

– Номер могли заменить.

– Да, верно. Но тогда кто и как?

– Это уже другой вопрос… Были ли найдены на трупе следы его ДНК? Сперма? Пот? Волосы?

– Нет, ничего этого не было найдено. Он не смог ее изнасиловать, она сопротивлялась.

– Но тогда под ее ногтями должны были остаться мельчайшие следы его кожи, ткани, его волосы, наконец?

– Нет, он все замыл спиртом.

– Спиртом? А он мусульманин?

– Нет, он из семьи ливанских христиан. Но в церковь не ходил.

– И что, все христиане таскают с собой в машине спирт?

– Кое-кто возит, я думаю. Для технических целей.

– Пусть так. Ну, и как же он ее убил?

– Накинул на шею шнурок и задушил. Он – здоровый парень.

– Но вся картина преступления осталась для вас неясной, правда? Ведь этот Малик был убит на следующий же день? Не было ни следственного эксперимента, ни тщательного изучения мотивов.

– Верно. Но Малик так яростно все отрицал, что это внушило следователям уверенность в том, что это сделал он.

– Странная логика!

– Нет, совсем не странная, – возразил Вадид. – Нужно очень многое иметь в виду. Темперамент, взрыв страстей, мужчина, у которого никогда не было женщины, преступление в состоянии аффекта… Все это вместе у нас случается, поверьте.

– Как часто в последние пять лет у вас имели место преступления аналогичного характера?

– У меня нет статистики таких преступлений, – признался Вадид.

– И напрасно: она могла бы сейчас кое-что нам подсказать. Честно говоря, у меня есть подозрение, что ваш Малик не был виновен в убийстве Мэри Белл. Похоже, тут действовал опытный преступник, может быть даже профессионал.

– Но Малик уже был судим. Он пытался провезти в Ливан большую партию афганского героина.

– Когда? – тут же спросил Бартон.

– Четыре года назад, – ответил Вадид. – Он не был участником операции, его наркоторговцы задействовали уже в аэропорту прилета, и он получил всего год тюрьмы. Но в тюрьме люди проходят отличную школу и часто становятся хуже, чем были.

– Пусть так. Но смотрите, он ведь работал, он не был членом банды и не был настолько опытен, чтобы заметать следы так, как это сделал он.

– Мистер Бартон, – мягко проговорил Вадид, – судя по тому, что я от вас сейчас услышал, британский МИД очень хочет, чтобы дело имело политическую окраску, хотя для нас это – чисто бытовое преступление. Поверьте, наши следователи – профессионалы, они раскрыли уже не одно преступление и хорошо знают местные условия.

Бартон улыбнулся:

– Дорогой Вадид, даже в самом безумном сне я бы не попытался учить ваших парней делать свою работу. Но ведь никто не может запретить мне в чем-то сомневаться. Я всегда сомневаюсь. Я сомневаюсь даже тогда, когда все, казалось бы, очевидно. Более того, я всегда начинаю с сомнений. Когда они развеяны, работать становится намного проще.

Вадид, улыбнувшись, кивнул:

– Интересный метод.

– Не метод, сэр: это черта моего характера… Вы поможете мне завтра? Я бы хотел восстановить по минутам тот злополучный день, когда Мэри погибла. И проехать по всем местам, связанным с этим делом.

– Это моя работа, мистер Бартон; я назначен вашим временным помощником. Когда вы хотели бы начать?

– Сразу после завтрака. Не позже десяти.

– У подъезда отеля в десять часов, – сказал Вадид. – Синий «датсун».

Бартон обедал долго.

Он любил ливанскую кухню и часто ходил в Лондоне в ливанский ресторан «Маруш». В ресторане гостиницы, в которой он поселился, был шведский стол: можно было самому брать любые горячие блюда из десятков мармитов. Он не отказал себе в удовольствии попробовать почти все, хоть и понемногу.

После обеда он пошел в холл и расположился с чашкой кофе на диване, который назвал «пещерным мастодонтом»; диван был огромным и встроен в глубокую нишу, в которой горели цветные восточные фонари. А кофе был отличным. Он знал страшную особенность своего характера: если он работал над каким-то делом, он не мог ни читать, ни смотреть телевизор: все его нутро, все его мысли были посвящены этой работе. Единственное время, когда он отвлекался от этих мыслей, было время обеда: он был гурманом и наслаждался едой, как ребенок шоколадкой.

Так было не всегда. Когда была жива жена, он часто готовил сам – иногда даже сложные в приготовлении французские блюда. Он отдыхал, занимаясь кулинарными изысками. После работы, которая требовала от него максимального сосредоточения и напряжения сил, после трагических сцен, свидетелями которых ему приходилось порой бывать, суета на кухне, искрящиеся глаза жены, тепло домашнего очага и глоток белого вина воспринимались им как божий дар. Жена часто фотографировала его в кухонном переднике с цветочками, и теперь, просматривая фотографии прошлых лет, он часто ронял слезу. Как он был рад, что в этот момент никто не видит его, Кристофера Бартона, которого все считают сухарем!